Вартруум остановился в доме финикийского купца Саима, давно осевшего в Египте, с кем Озри был связан родством через своего сына, женатого на родной племяннице купца и жившего с женой в Мемфисе. Старейшина хеттских оракулов в последний миг испугался того, что их самоуверенный выскочка провалится, погибнет, не исполнит приказа вождя и тем самым навлечёт гнев на всех прорицателей и прежде всего на него. Вот мудрый финикиец и старался, готовясь уже сейчас ответить на простой вопрос властителя: «А какую помощь ты оказал неопытному оракулу?» Самодержец всегда любил простые вопросы и простые ответы. И ответ прозвучит столь же просто. Озри скажет, что нашёл молодому провидцу хорошее жильё в Фивах, дармовой стол, надёжных помощников, то есть всем обеспечил, всем подсобил, и только дурак мог потерпеть неудачу. А в том, что так всё и случится, Озри не сомневался: одолеть Азылыка был в состоянии лишь второй такой маг и прорицатель, в Хатти же он ещё не родился.
В просторном доме Саима пахло медовыми лепёшками и кисловатой овсяной мукой, которой он торговал с молодых лет и на чём нажил себе и своим детям немалое богатство. Невысокий, с округлым брюшком, с добродушным улыбчивым лицом, пухлыми губами, он принял Вартруума, как родного сына. И это немало поразило хетта, ибо такого радушия к незнакомцу он в жизни никогда не встречал. В Хатти редко пускали в дом чужого человека, а если и давали приют, то в хлеву или в амбаре, а тут готовы были отдать последнее.
Он прогулялся по Фивам, и сам город настолько поразил наивного оракула богатыми дворцами, особняками, садами и фонтанами, что Вартруум не закрывал рта от изумления, оглядывая их, а перед двумя восемнадцатиметровыми статуями Аменхетепа Третьего оракул стоял целых полчаса, потрясённый их красотой и величием. В Хатти таких скульптур не делали, в Египте же их было много.
Но самым большим потрясением для наивного двадцатипятилетнего оракула из Хатти стали запахи, какими был пропитан воздух египетской столицы. Он часами ходил по улицам и лишь тянул носом в разные стороны, удивляясь разнообразию яств, которые готовились поварами на египетских кухнях. О некоторых он только догадывался, ибо ни разу не пробовал, других даже не мог представить, ибо ни разу не видел. А сколько благовоний, смешанных цветочных и растительных ароматов исходило из комнат хозяек и их дочек! Тут уж он мог лишь догадываться о том, что используют египтянки для придания своей коже нежной шелковистости и особого блеска. Вартрууму об этом рассказывала сестра. Несмотря на десятилетний возраст, она мечтала только об одном — побыстрее выйти замуж, а потому скупала все мази, какие купцы завозили в Хаттусу; но Фивы доказали, что её всезнающий в этом деле брат не ведает и половины вдыхаемых им ароматов. Оракул решил, что перед отъездом в Хатти с головой Азылыка он сам сходит на базар и накупит для сестрички новых мазей, благовоний и снадобий.
Ибо Вартруум в своей победе не сомневался. Он не считал себя глупцом, хотя когда-то вместе с другими восторгался великим даром мрачного кассита, который тогда находился под особым покровительством Суппилулиумы. Но всё когда-нибудь кончается — не только защита сильных мира сего, но и собственный дар творить чудеса. Сам Азылык как-то ему в том признался:
— К оракулам тоже приходит старость, и они становятся ни на что не пригодны, мой мальчик.
— А когда она приходит? — допытывался хетт.
— К каждому по-разному.
— А к вам когда?
— Ко мне она уже пришла, — шёпотом произнёс он и несколько раз доверительно кивнул головой. — Только об этом ещё никто не знает, мой мальчик. Тебе одному я доверил эту великую тайну. Ведь ты сохранишь её?
Вартруум молчал почти год. Потом кассит сбежал, и провидец решил, что предатель прощения не достоин. Скорее всего потому он и сбежал, что утратил свой дар навсегда и боялся, что подлый обман рано или поздно раскроется. И Озри уже ни на что не способен, и многие другие, приглаживающие перед царём свои седые бороды и с умным видом изрекающие истину. Потому его и изгнали, задурманив рассудок вождя. Но Вартруум вернётся в Хаттусу с головой Азылыка, станет первым оракулом и половину своих ленивых мудрецов тут же прогонит. Хватит царский хлеб без пользы жевать.
Только войдя в Фивы, он по запаху почувствовал, что кассит здесь. Его кисловатый душок ни с чем не спутаешь, а уж нюх у Вартруума таков, что ни один пёс с ним не сравнится. А значит, поиск старой касситской рухляди — дело трёх-четырёх дней. Он пройдётся по городу и быстро найдёт тот дом, где прячется эта вонючая крыса. Потом подкупит слуг, и те расскажут ему, когда старик выбирается из своего убежища. Но если даже Азылык никуда не выходит, то хетт его выкрадет. Саим сказал, что у него найдётся тройка крепких парней, которые за хорошую мзду не погнушаются никакой работой. Дедушку вытащат, голову в мешок, тело — в Нил, и можно ехать обратно. Озри дал в дорогу пучок горьких трав, и голова за месяц не сгниёт. Это важно. Суппилулиума хочет взглянуть на своего прорицателя, плюнуть ему в лицо и забыть навсегда. Прихоть повелителя много значит.
За всю дорогу до Фив, несмотря на гостеприимство богатых купцов, Вартруум не выпил и глотка вина, оберегая свой нюх. Отказался и от щедрого угощения Саима.
— Одолеть столь долгий караванный путь и не дать телу роздыха — неразумно, — вежливо проговорил хозяин, сам осушив четыре чаши, но гость от сладкого вина решительно отказался, хотя съел пять жареных голубей, две медовых лепёшки с жирным верблюжьим молоком и, осоловев от сытного ужина и ласковых слов Саима, еле дополз до циновки и заснул как убитый.
Ему приснился густой тенистый сад с высокой травой и прохладным ветерком. Вартруум тотчас растянулся на ней, ощущая, как травинки щекочут кожу и сладкая дремота разливается по всему телу. Ещё мгновение, и он бы заснул. Но послышалось странное шипение, оракул не успел повернуть голову, дабы рассмотреть, откуда оно, как вокруг его горла в два оборота обернулась змея, и её жёсткие мускулы стали сдавливать узкое горло хетта. Тот выпучил глаза, захрипел, попытался поднять руки, но они оказались странным способом прибиты к земле. Ещё через мгновение появился Азылык, покряхтев, он растянулся рядом на траве.
— Здравствуй, мой мальчик, — весело проговорил он. — Рад тебя видеть. Как добрался?
Вартруум открыл рот, выпучил глаза, силясь произнести хоть одно слово, но лишь прохрипел в ответ.
— Ну что ж ты молчишь, дружок мой? Я знаю, что хорошо доехал, ибо сам охранял тебя в пути. А вот захотелось ещё раз на тебя взглянуть. Ведь ты у нас настоящий хетт! Упрямый и глупый. Нет, по-своему талантливый! Такого нюха нет ни у кого, это точно. Уловить мой запах среди тысячи оттенков — это великий дар, тут и мозгов не надо. Но соображение всё же заиметь не помешает. Как ты считаешь, что скажет Суппилулиума, когда ему принесут твою голову? Он прольёт слезу? Огорчится? Ну думай, думай!
Молодой прорицатель снова захрипел.
— Да ты ещё возмущаешься, мой мальчик?! — радостно гоготнул Азылык. — Нет, ты мне определённо нравишься! Ладно! Негоже гостя убивать в первый день. Я дам тебе шанс уцелеть. Ты поживёшь здесь несколько дней, а потом уедешь в Ливию, там Суппилулиума тебя не найдёт, если ты будешь жить скромно и тихо. Твой нюх сгодится в виноделии и в составлении ароматических мазей. Подумай! Не заставляй старика очень часто заниматься твоей персоной. Я разленился, пью много вина, и силы уже не те...
Азылык на мгновение умолк. От него и сейчас исходил тот самый кисловатый запах, какой раньше вызывал тошноту у молодого оракула, словно кассит сидел рядом, хотя Вартруум мог поклясться, что старый волхв проник лишь в его сон, и всё, что происходит, ничего общего не имеет с реальностью.
— А зря ты не веришь, мой мальчик, — улыбнулся первый прорицатель Хатти. — Да, в человеческий сон проникнуть можно, это так просто, что и ты это умеешь. Я ведь не лгу?
Вартруум снова засипел в ответ.
— Ну вот видишь! Но во сне нельзя почувствовать чужой запах. Ты же его чувствуешь, верно?
Хетт не ответил, хотя он ноздрями ощущал рядом с собой вонючий дух кассита и никак не мог это объяснить себе.
— И эту загадку тебе не разгадать, мой мальчик! — рассмеялся Азылык. — Побереги-ка свою голову, малыш, не выводи меня из себя! Я не хочу убивать тебя. Но если ты будешь упорствовать, мне придётся это сделать. Прощай, малыш!
Он исчез, ещё через мгновение с шипением уползла змея, и дышать стало легче. Вартруум проснулся: ночь плотным черепашьим панцирем ещё сдавливала город. Даже свет звёзд не проникал сквозь оконные щели. Оракул из Хатти услышал странный шорох на полу, словно кто-то уползал из комнаты. Он замер и почти полчаса не мог подняться, лежа, точно прикованный к постели. Дыхание перехватывало. Городской сторож несильно ударил колотушкой, отмеряя ещё один час суток. Завыл шакал за Нилом, Саим что-то пробормотал во сне, храпели слуги, спящие во дворе. Звуки падали, как вода в гулкий колодец. Наконец Вартрууму захотелось встать, он коснулся ступнями холодного пола, и его обожгло, как огнём.
Сон запомнился до мельчайших подробностей. Хетт вышел во дворик Саима, увидел тот сад и траву, на которой только что валялся. Его прохватило ознобом. Прорицатель из Хатти не сомневался, что Азылык приложит все усилия, дабы выкинуть нечто подобное: явится к нему во сне, что умели делать даже неискушённые в астрологии и в науке о тайнах магии новички, начнёт угрожать или нашлёт на него заикание, икоту, судороги, лишаи. И это тоже никого не удивляло. Конечно, со змеёй, перекрутившей ему горло, а потом уползавшей, было что-то новенькое, как и с его вонючим запахом, но Вартруум вовсе не испугался. Азылык изо всех сил старался нагнать на него побольше страха, но настоящего хетта ничем не проймёшь. Что в итоге? Касситский маг попросту сам испугался и столь наглым образом требует, чтобы хетт убрался из Фив. Так про себя в конечном счёте растолковал привидевшийся сон волхв из Хаттусы, а то, что во сне воняло грязным Азылыком, так, видимо, он находился рядом, потому-то Вартруума чуть не вывернуло наизнанку. Друго