Haas F1, но и то, как команда работает изо дня в день. Несмотря на все это, а также на тот факт, что бывшие сотрудники итальянского коллектива знали меня, они все равно захотели работать с нами, и это было замечательно.
Раньше я думал, что нам просто повезло довольно быстро собрать такую команду и оказаться в нужное время в нужном месте. Однако, с другой стороны, этого бы не произошло, если бы отношения не сложились с самого начала. Каждый в этом мире сам кузнец своего счастья, и, хоть я и не хочу хвастаться (обязательно похвастаюсь когда-нибудь еще), это то, в чем я всегда был хорош.
Моральное состояние команды в 2022-м отражало мое собственное, оно было похоже на то, что мы испытывали в старые добрые времена. Но все же имелась одна проблема, которая меня беспокоила. Неважно, насколько воодушевленными и мотивированными вы себя чувствуете сейчас, если в два предыдущих года вы плыли по течению и были лишены надежды (по сути, именно это и происходило с нами с начала пандемии), вы не сможете быть настолько бодры, насколько это нужно. Или, используя термин (который я раньше слышал много раз, но понятия не имею, откуда он взялся), вы не будете по-спортивному злы.
Кроме того, в последние годы мы не должны были объяснять причины и оправдываться, почему не справляемся. Раньше я объяснял Джину, но тогда это входило в привычку. Хотя причины казались обоснованными, факт остается фактом: мы ушли от таких вещей, как вина и ответственность. Не в полной мере, конечно, но точно от той части, которая нужна, чтобы работать в конкурентной среде. Все, что я мог сделать, чтобы компенсировать отсутствие стимула, – дать команде понять, что он все еще есть глубоко внутри. По-настоящему он вернется тогда, когда мы снова начнем бороться за очки.
Отношения с «Уралкалием» и семьей Мазепиных в начале 2022 года оставались нормальными. На самом деле, если бы меня попросили описать их одним словом, я бы, наверное, сказал «нейтральные», и это, учитывая обстоятельства, было лучшее, на что мы могли надеяться. Отец и сын тоже с нетерпением ждали, когда команда снова станет конкурентоспособной, хотя в конечном счете им оставалось только верить на слово, а до тестов никто ничего не знал. Несмотря на все, что происходило между нами в 2021-м, Мазепины с самого первого дня оставались в курсе ситуации и всегда поддерживали наше ви`дение возобновления конкурентоспособности команды в 2022-м.
Еще большее беспокойство вызывало то, что, как обычно, мы совершенно не знали, что делают остальные команды. Как руководитель, ты всегда об этом волнуешься. Уверен, вы можете себе представить. Однако когда ты пытаешься вытащить свою команду из лужи, то начинаешь волноваться сильнее. К счастью, я всегда был довольно искусен в собирании сценариев «а что, если» воедино, так что ради собственного благополучия мне пришлось отправить их в уже переполненную папку «ни черта не могу с этим поделать».
В 2022 году за несколько дней до первых тестов на автодроме «Барселона-Каталунья» организовали шейкдаун[33], и мы стали третьей командой после Red Bull и Alfa Romeo, выехавшей на трассу. С учетом ограничений на аэродинамическое моделирование и тесты, шейкдаун был крайне важен для коллективов «Формулы-1», и я, к примеру, не мог дождаться, когда окажусь в Испании.
Первым из наших гонщиков поехал Никита, и на прямой первого круга я заметил нечто странное. «Матерь божья, – сказал я Аяо Комацу. – Посмотри на это, машина подпрыгивает!» Как раз в тот же момент по радио раздался голос Никиты: «Извините, ребята, но я правда не могу ехать на этом автомобиле. Он буквально скачет по трассе». Когда видишь, что машина так поднимается, понимаешь: мы в дерьме. Я помню, как уронил голову на руки и подумал: «Что за чертовщину мы наворотили?» Это был наш первый опыт такого аэродинамического явления, как дельфинирование.
Уверен, вы все слышали о подобном, но на случай, если все-таки нет, расскажу простым языком, что это такое. Дельфинирование происходит в результате воздействия граунд-эффекта, когда воздух засасывается под машину, чтобы притянуть ее ближе к асфальту. В то время никто из нас не понимал, что чем выше скорость, тем ближе болид присасывается к трассе, и, когда он оказывается слишком низко, воздушный поток срывается, то есть прижимная сила резко исчезает. В этот момент машина подпрыгивает, и все начинается сначала. В то время мы еще не знали, что это явление станет нашим проклятием на долгие недели вперед и вызовет серьезные споры. Рад сообщить, что не все из них касались меня.
Кстати говоря, вы знаете, откуда взялось слово «дельфинирование»? Я знаю только потому, что прочитал об этом в одной статье. Явление назвали именно так, потому что оно напоминает ныряние дельфинов[34]. Название, конечно, подходящее, но тот, кто его придумал, наверняка перед этим принял что-то на грудь. Дельфинирование? Серьезно?
В обычных обстоятельствах вы, конечно, не станете подходить к руководителю другого коллектива и спрашивать, как там у них дела на тестах или тренировках. Поначалу так никто и не делал. Однако я чувствовал, что что-то не так, и довольно скоро поползли разные слухи. Каждая команда на стартовой решетке должна была спроектировать и собрать совершенно новый автомобиль с учетом принципа граунд-эффекта, и я твердо знал, что мы не могли оказаться единственными, кто столкнулся с дельфинированием. Хотя, учитывая наше везение в последнее время, такую вероятность нельзя было исключать.
«Формула-1» – международный вид спорта, в котором участвуют всего 10 команд, то есть он очень тесный. То, что должно оставаться в тайне, обычно остается, но, когда что-то угрожает всем нам, мы понимаем, что разделенная боль – это половина боли. После разговора с руководителями других команд по окончании шейкдауна выяснилось, что мы не были единственным коллективом с прыгающей машиной. Слухи оказались правдивы: все 10 команд в той или иной степени страдали от дельфинирования. Сразу стало легче смириться с этим, однако в то же время проблему нужно было быстро решать.
– Если это худшее, с чем нам придется столкнуться по ходу сезона, – сказал я Герти, позвонив ей после шейкдауна, – я буду самым счастливым человеком.
Ага, как же.
Рвануло
Поскольку тесты начинались через два дня после шейкдауна, у команды оставалось не так много времени для работы над дельфинированием. Я, конечно, не ожидал найти решение проблемы за короткий срок, но мы были уверены, что сможем сделать ее менее серьезной. Это фактически являлось единственной причиной для волнения перед тестами, в целом же я чувствовал себя уверенно и совершенно расслабленно.
Когда я прибыл на автодром во вторник, а именно за сутки до первого дня тестов, у моторхоума меня встретил Стюарт Моррисон. Обычно наш директор отдела коммуникаций – один из самых спокойных и невозмутимых людей, которых я знаю, однако в тот день он не находил себе места.
– Можно с тобой поговорить, Гюнтер? – сказал он. – Это срочно.
– Что, черт возьми, произошло на этот раз? – спросил я. – Ладно, пойдем ко мне в офис.
Пока Стюарт заходил в моторхоум, я начал перебирать в голове разные варианты случившегося, однако не смог остановиться на чем-то одном, что было вполне естественно.
– Ты слышал новости о России? – произнес он, как только дверь за нами закрылась.
– Нет, а что?
– По всей видимости, страна на пороге вооруженного конфликта с Украиной.
– Что? Ты же сейчас шутишь, да?
С того момента, как я прибыл на трассу, на моем телефоне стоял беззвучный режим, но стоило мне включить звук, как смартфон начал разрываться от звонков. Помимо них мне прислали около 20 сообщений и электронных писем. «Дело крайне серьезное, Стюарт», – сказал я ему. Я провел остаток дня, избегая представителей прессы и мыслей о том, что делать дальше. У нашей команды был не только российский спонсор и российский пилот, но и машина в цветах российского триколора. Пока президент страны машет шашкой, взгляд автоспортивного мира будет направлен строго на нас, и рано или поздно нам придется что-то сказать или сделать.
Позже в тот же день я встретил Никиту. Все старались вести себя рядом с ним как обычно, насколько это возможно, но слон в комнате – бело-сине-красный слон – становился все заметнее с каждой секундой. Честно говоря, поначалу я даже забеспокоился о парне. Что бы ни происходило в России, это была не его вина, и я не хотел, чтобы он чувствовал себя неуютно и изолированно. В конце концов мы немного поговорили у меня в офисе, и, к счастью, Никита как будто был в порядке. «Все, чего я хочу, это сконцентрироваться на тестах», – сказал он, и меня это устроило.
В ту ночь я долго не мог заснуть и, даже проваливаясь в сон, продолжал просыпаться каждые несколько минут. Перспектива воруженного конфликта, очевидно, ужасна при любых обстоятельствах, но, когда вы ассоциируетесь с одной из сторон этого конфликта, все приобретает совершенно иной смысл.
– Что вы будете делать? – спросила Герти, когда мы созвонились с ней очень ранним утром.
– Все хотят это знать, – ответил я. – Но сейчас я и сам не понимаю.
Первый день тестов выдался довольно хреновым. Утром у машины Никиты произошла утечка охлаждающей жидкости, из-за чего его сессия была сорвана. А после обеда возникли проблемы с днищем у автомобиля Мика, и он также завершил заезды. Я тоже был сильно измотан, и когда не сидел на пит-уолле или слонялся по гаражу, то проводил бо́льшую часть времени за закрытыми дверями в своем офисе. Экран моего телефона загорался ежесекундно, но я по-прежнему не понимал, что делать. Часть меня хотела полностью убрать название титульного спонсора, не говоря уже о цветах флага России. С другой стороны, вдруг все быстро уладится? Что тогда? В любом случае положение было проигрышным.
Из-за ужасной усталости я лег пораньше и, к счастью, смог выспаться. Джин был в городе и жил в том же отеле, что и я, так что мы договорились встретиться за завтраком. На следующее утро, когда мы с ним сидели в кафетерии, тема разговора быстро перешла от тестов к ситуации с Россией и Украиной. «Все хотят знать, что мы собираемся делать, – сказал я Джину. – Но сейчас мы связаны по рукам и ногам».