– На каком я месте после этого круга? – спросил Кевин Марка, своего инженера.
– Ты первый, приятель.
Дождь усилился, в то время как остальные пилоты вот-вот должны были поехать свои вторые круги. Перес быстро проехал первый сектор, но, когда Расселл вылетел в четвертом повороте, сессию прервали красными флагами.
– Как долго будет идти дождь? – спросил я Пита.
– Как минимум полчаса, – ответил он мне.
А ведь до конца квалификации оставалось восемь минут, и все – поул был наш!
Последовавшие за этим торжества хорошо задокументированы, и, хотя мне не удалось увидеть это лично, празднование началось с того, что Кевин сходил с ума в машине и часто-часто повторял что-то вроде «да, черт возьми!». Мое самое яркое воспоминание о том дне – как я шел от пит-уолла к гаражу и слышал, как неистовствуют зрители. Такие моменты бесценны, и я буду помнить и хранить их как сокровища до конца своих дней.
Но забудьте на время обо мне и Кевине. Люди, заслуживавшие этот поул больше, чем кто-либо другой, – это вся команда. Не только те ее сотрудники, которые находились на «Интерлагосе», но и те, кто работал в Банбери, Маранелло и Северной Каролине. Каждый из них. Это был их чемпионат, и я гордился тем, что участвовал в найме почти всех работников. Во время спринта все вернулось на свои места, и мы финишировали на восьмом месте с одним очком. Оно было нашим последним в том сезоне, но, без сомнения, стало самым приятным.
В понедельник, после основной гонки, откуда мы предсказуемо увезли 14-е место и сход, мы с Джином приняли непростое решение отказаться от услуг Мика на 2023 год. Я уже некоторое время вел переговоры с Нико Хюлькенбергом, и перспектива того, что в нашем стане окажутся два опытных пилота впервые с 2020-го, была слишком соблазнительной, чтобы от нее отмахнуться.
Когда я сообщил Мику о нашем решении, он ожидаемо отреагировал разочарованием, но сказал, что все понимает, – подобно тому моменту, когда я объяснял ему, почему пришлось вводить командные приказы. Как и многое другое, мои отношения с Миком искажались прессой практически с самого первого дня, что не пошло ему на пользу. Со мной-то все будет в порядке. Я уже старикан, и, если бы Джин решил избавиться от меня (очевидно, он не посмеет!), я знал, что буду в норме. С другой стороны, Мик находился в самом начале карьеры, и, на мой взгляд, ей постоянно наносили ущерб ради новых заголовков в газетах.
Если бы я снова мог пообщаться с Миком, то посоветовал бы ему нанять менеджера или советника. Кого-то с гоночным опытом, кто мог бы стать наставником. Нельзя идти в большой спорт с тем количеством ответственности и давления, которые лежали на плечах Мика, не имея в своем окружении подобного человека. Это неправильно. Его отец, Михаэль, стал чемпионом мира в 22 года, и на протяжении многих лет рядом с ним был Вилли Вебер. Почему у Мика не оказалось рядом никого похожего?
У Мика Шумахера большой талант – с этим нельзя спорить, – но, на мой взгляд, этот талант не был взращен должным образом. Я думал, что вношу свою лепту, давая ему шанс попробовать свои силы в болиде «Формулы-1», но в итоге этого оказалось недостаточно. Всем нам следовало сделать больше, в том числе и ему.
СОПЕРНИЧЕСТВО
Хотя я всегда был осведомлен о соперничестве в автоспорте и в некоторых случаях очарован им, я никогда не задумывался об анатомии подобных вещей, пока не начал работать в индустрии. Первое, что я понял: если вы не конкурентоспособны ни как команда, ни как личность, у вас не будет соперников, потому что всем на вас плевать. Все очень просто. Соперники появляются только тогда, когда начинаешь претендовать на что-то, что есть у других. Иными словами, немного успеха. Кроме того, не существует правил относительно длительности соперничества или путей его проявления. Не всегда это будет ситуация в стиле «Прост против Сенны». Соперничество, по своей сути, – это состояние духа. По крайней мере внутри тебя. Состояние духа, которое по-разному влияет на разных людей в зависимости от того, кто одержит верх. Если соперничество набирает обороты, то часто начинает доходить и до болельщиков, друзей, семьи, СМИ и всех остальных, кому это интересно. Именно тогда все становится захватывающим, а длительные и хорошо задокументированные противостояния, как между Простом и Сенной, Хантом и Лаудой, приобретают статус легендарных.
За два года работы в команде Jaguar Racing F1, где я трудился под руководством великого Ники Лауды, я ни разу не столкнулся с соперничеством по той простой причине, что мы находились в глубокой заднице. Вы думаете, у меня были плохие годы с Haas? О, поверьте, они не идут ни в какое сравнение с теми двумя сезонами. Отчасти из-за внутреннего противостояния, в чем, я полагаю, есть доля иронии, а также по целому ряду причин, о которых я мог бы написать целую книгу, Jaguar и Haas находились на разных уровнях. Хуже всего то, что, когда мы с Ники пришли в команду, на нас возлагались большие надежды. Предполагалось, что через три года мы сможем бороться за чемпионство. Jaguar принадлежал компании Ford, которая, несмотря на свои грандиозные идеи и благие намерения, не имела ни гарантий, ни денег, чтобы заставить команду работать. Не было у Ford и необходимого опыта, а приглашение Ники Лауды, как они думали, все исправит, словно по мановению волшебной палочки. Этого не произошло, и в конце четвертого сезона команда была выкуплена Red Bull, у которого дела, очевидно, обстояли немного лучше.
Впервые команда Haas привлекла внимание на стартовой решетке в 2018 году, когда мы финишировали пятыми в Кубке конструкторов. Мы были небольшим коллективом, который демонстрировал высокие результаты, и, хотя на самом деле ничего серьезного с точки зрения внешнего соперничества не произошло, другие команды стали проявлять к нам гораздо больше интереса. В тот период в нашем стане существовало только внутреннее соперничество – между Кевином Магнуссеном и Романом Грожаном. Роман был с нами с самого начала, и, когда Кевин присоединился к Haas в 2017-м, пилоты не сошлись во взглядах.
В плане способностей и успехов они были примерно на равных, но также оба имели репутацию вспыльчивых и непредсказуемых людей – как на трассе, так и за ее пределами. Возможно, тогда это можно было спрогнозировать (особенно учитывая, что парни выступали за нас), но вместо того, чтобы соперничество проявилось в уважительной, но упорной борьбе за очки, как и до́лжно, пилоты начали глупо рисковать. Я говорил, что они поступают как дураки, но, глядя на обоих, понимал, что меня не слушают. Их соперничество превратилось в нездоровую одержимость и грозило стать токсичным.
Я уже упоминал об этом вскользь, но в Сильверстоуне-2019 все встало на свои места, когда в третьем повороте на первом круге пилоты довели ситуацию до контакта и выбили друг друга из гонки. Такое поведение непозволительно. Когда они, прихрамывая, шли обратно в боксы, я сказал им по радио – на удивление спокойно, учитывая, насколько они вывели меня из себя, – что по возвращении я хочу поговорить с ними обоими у себя в офисе. Последовавшая за этим дискуссия между нами тремя, конечно же, приобрела определенную известность, поскольку Netflix поставили в моем офисе микрофон (ну хоть не камеру) и записали весь разговор, а позже включили его в эпизод сериала «Гонять, чтобы выживать».
Я закончил то собрание, сказав, что если пилоты не готовы изменить свое поведение и работать сообща, то они мне больше не нужны и могут валить на все четыре стороны. Не припоминаю ни одного момента в своей карьере, когда я был настолько же взбешен. Однако вместо извинений и обещаний больше так не поступать – что, на мой взгляд, было бы целесообразно – Кевин поднялся со стула и вылетел вон, при этом выбив дверь моего офиса. Вся эта ситуация быстро забылась, поскольку, несмотря на театральность, и Магнуссен, и Грожан изменили подход и перестали вести себя как придурки. Впрочем, следующей весной отголоски произошедшего вернулись.
Не помню, где именно я находился, но вскоре после выхода очередного сезона «Гонять, чтобы выживать», когда я садился в машину, кто-то крикнул мне что-то вроде: «Эй, Гюнтер, не хлопай моей чертовой дверью!» Сначала я подумал, что человек, должно быть, сбежал из психушки или еще откуда, и просто проигнорировал его. Позже в тот же день это случилось во второй раз. «Не хлопай чертовой дверью, Гюнтер!» И снова я проигнорировал выкрик.
Следующие два-три дня мне кричали «Не хлопай моей чертовой дверью!», наверное, не менее двух или трех сотен человек. Пришло время звонить Стюарту Моррисону.
– Что за хрень творится, Стюарт? – спросил я у него. – Люди все время кричат мне, чтобы я не хлопал их дверьми.
– О, так он уже вышел.
– Кто вышел? О чем ты, черт подери, говоришь?
– Новый сезон «Гонять, чтобы выживать».
– Ну да, и что? Ты же знаешь, я его не смотрю.
– Помнишь, в прошлом сезоне после Сильверстоуна ты позвал в свой офис Кевина и Романа? Кевин тогда…
Ему не пришлось заканчивать предложение, я сделал это за него.
– …хлопнул моей чертовой дверью! Теперь я понял. И что, они полностью записали тот разговор?
– Да, – ответил Стюарт. – Я же тебе говорил.
– Серьезно? Вот срань – должно быть, я пропустил мимо ушей. Что ж, по крайней мере, теперь ясно, почему мне кричат это каждые пять минут. От какой только хрени люди не приходят в восторг, не правда ли?
Самым нелепым противостоянием, с которым я когда-либо сталкивался, было соперничество между Миком Шумахером и Никитой Мазепиным в Haas. Я уже говорил, что конкуренция рождается, когда человек посягает на то, чего хочет или чем обладает другой. Правда, временами, если желающий толком не знает, что ему нужно, можно создать конфликт на ровном месте и замаскировать этот факт. Когда обостряется подлинное соперничество, подобные вещи часто вступают в игру, но, если противостояние изначально основано лишь на непонятных предлогах, это не есть хорошо.