тоит, над входом икона, лицо строгое на меня сверху смотрит, а дверь закрыта. А я же помню, что Шварц этот совершенно точно не мог в храм зайти, значит, здесь безопасно должно быть. Значит, если что, мы с Маришкой сюда вернуться можем!
Ну я еще на ступеньках постоял немного. Спокойно мне так стало. Попросил я у Господа, чтобы все хорошо было, чтобы Он помог нам. Я еще подумал: хорошо, что я отца и потом отче Евлампия встретил. А то бы и не знал даже, что я не один сейчас. Это ведь очень важно: знать, что за тобой Он сверху присматривает и тебе помогает. Одному бы совсем плохо было. Ну я потом веревку из рюкзака вытащил, кусок от нее отрезал, и когда уходили, ворота обрезком завязал, чтобы животные внутрь не зашли. А на выходе из города мне повезло: я увидел рядом, в переулке, открытую патрульную машину. А на пассажирском сидении автомат Калашникова лежал. Такой же, как у меня, только с полным магазином. Ну я магазин от него отсоединил да к своему автомату примкнул. И сразу веселее стало. Согласитесь, сорок пять патронов — это вам не одиннадцать! А больше там, в машине, ничего интересного не было. В общем, через полчаса мы с Жулькой уже по проселочной дороге прочь от города шагали.
…Но чем дальше мы шагали, тем тревожнее мне становилось. Я, правда, никак не мог понять, почему. Наверное, потому что темнее вокруг стало, и еще — тихо. А когда тихо, сами знаете, начинает мерещится невесть что. Вот и мне с самого начала, как из города вышли, стало мерещиться, что ветер по кустам вдоль дороги гуляет. И все бы ничего, только ветра нет, ни дуновения, полный ноль. Я думал, в лесу дышаться будет легче, а тут, наоборот, воздуху не хватает. И даже Жулька то и дело на асфальт садится, язык набок свешивает и меня ждет. Отдыхает, одним словом. В общем, стал я все чаще оборачиваться да по сторонам смотреть, а то мало ли… Места глухие, всякое может случиться. В общем, дотопали мы довольно бодро до этого самого Крева и дальше прошли. И тут я первый отворот на Демидовку прошляпил. Потом уже ругнул себя за это, время ведь уходит. Но делать нечего. Я еще шаг ускорил и километра через полтора по указателю свернул на проселок и вскоре вышел к Демидовке, ну а там я никуда не сворачивал и все прямо пер. Тополя вдоль дороги растут, а за тополями поле видать, а по полю ветер ходит. Ну то есть я слышу, что шумит, а так — нет его по-прежнему, как не было. Над дорогой воздух буквально колом стоит, и душно, хоть и холодно. А потом Жулька снова к ногам жаться начала, ну не то чтобы совсем жаться, но рядом идет и по сторонам так же, как и я, поглядывает. Значит, что-то чует.
Ну я автомат поудобнее перехватил, а сам прислушиваюсь. И вот слышу: идет кто-то навстречу. Жулька тут заскулила и остановиться хотела, а потом видит, что я продолжаю вперед идти, ну и волей-неволей следом пошла. А я уже не только слышу, но и вижу, что нам навстречу человек идет, причем один идет и без поклажи. Росту такого небольшого, худощавый. А потом я споткнулся и на месте встал, и Жулька мне носом в голень ткнулась. Потому что узнал я человека.
Это Серега навстречу шел.
А я уже и не знаю, что делать. Автомат с предохранителя снял, крестик под тельником нащупал. А веры, что это Серега, у меня нет. Ну, остановился я, стою, жду. Жулька тоже стоит, ворчит потихоньку. А он идет по другой стороне дороги, до меня дошел, остановился. Стоит, смотрит. Стояли мы с ним так, стояли, а потом мне надоело его на прицеле держать, я и говорю:
— Шел бы ты, куда топал, чувак!
А по имени не называю, потому что ну был бы Серега, давно бы мне на шею кинулся.
А он помолчал и отвечает:
— К тебе, — говорит, — Шурыч, шел, да вижу не рад ты мне.
А голос — точь-в-точь как у Сереги, у меня аж мурашки по коже пошли. Ну я ему и говорю:
— Это хорошо, что видишь, я тоже вижу, что глаза у тебя разные. Один черный, а второй — голубой. Так что не друг ты мне.
А про глаза я просто так сказал, где в темноте рассмотришь, какие у него глаза! А он даже отпрянул от меня, а потом усмехнулся и говорит:
— А ты всегда, Шурыч, сообразительным был. И память у тебя не чета моей, всегда все налету схватывал, даже уроки учить не надо было.
А Серега, натурально, зубрилой был. Ну я удивился, но виду не подаю. Помню я, какие книги он читал и что нечистью всякой увлекался: то инопланетянами, то вампирами, то демонами.
— Некогда, — говорю я ему, — мне с тобой трепаться, я пошел. У меня дела есть, — ну и стал я боком дальше продвигаться, а самому трусовато за спиной его оставлять.
А он и говорит:
— Да ладно, Шурыч, не трусь, давай я тебя провожу немного. Так быстрее будет, а то мы тут тебя заждались.
Ну тут у меня затылок и плечи занемели.
— Кто это — вы? — спрашиваю.
— Да все наши тут недалеко, — отвечает он. — И все тебя ждут. Да ты не переживай, нам недолго ждать осталось. Ты же сам к нам идешь.
А я чувствую, как холод от затылка и плеч по спине распространяется и по рукам идет. Только я все равно делаю вид, что мне на него наплевать. А он и говорит:
— А помнишь, Шурыч, как мы с тобой в пятом классе фильм «Злой дух из Богучан» смотрели? Помнишь, как ты потом спать не мог, по ночам криком заходился? Все тебе тамошний богучанский ктулху мерещился? С щупальцами и в слизи? Так вот ты сейчас как раз к такому топаешь! Не страшно?
Да, недаром говорят: самый страшный враг человеку — он сам. Его воображение. И фильм я тот помнил. И страхи свои ночные — тоже. И кошмары, которые снились. Но, с другой стороны, я вдруг понял, что он не хочет, чтобы я вперед шел, а хочет, чтобы я обратно повернул. И еще сообразил я: хоть и слышу я Серегин голос и вижу его силуэт, хоть и хочется мне то и дело броситься к нему да и обнять его, и крикнуть: «Привет!», а умом-то понимаю, что это не он. Это кто-то другой, только в его обличии. А раз этот не-Серега так не хочет, чтобы я к Маришке шел, значит, мне туда и надо! Ну я тогда смелости набрался, отвернулся от него да и пошел по дороге дальше. И Жулька за мной пошла. Косится на не-Серегу, но идет.
И тут случилось что-то. Я только потом понял — что. Земля под ногами ожила вроде да покачнулась, да так сильно, что я еле на ногах устоял. А еще я услышал, как деревья вдоль дороги трясутся, словно каждое из них специально кто-то трясет, а потом я гул услышал из-под земли. И тут Жулька не выдержала, как завоет! У меня не столько от гула этого, сколько от ее воя волосы на голове зашевелились. Прикрикнул я на нее, а тут на нас ветер налетел. Сильный порыв, с пылью. Я только и успел, что рукой глаза от песка заслонить. А потом слышу: вроде бы стихло все. Я руку убрал, на дорогу посмотрел, туда, где этот не-Серега стоял, а там нету никого. Один я на дороге, только Жулька к ногам жмется, да деревья вдоль дороги стоят. И все вроде бы опять спокойно. Вот только руки у меня дрожат так, что я дрожь унять не могу, но это не самое страшное. Самое страшное, я так понял, еще впереди. Ну постоял я и снова вперед пошел, чтобы, значит, к деревне Губин Угол побыстрее выйти. А там по карте от Демидовки до Губина Угла всего ничего — километра полтора.
Название, конечно, у деревеньки то еще, как сказала бы наша лидер Натали, «говорящее», ну да мало ли почему она так называется! В общем, пока я до Губина Угла этого шел, все себя подбадривал. Вдруг, думаю, это от фамилии какого-нибудь чувака, который там жил? Или, может, губа у первого поселенца была большая? Или заячья? Да мало ли еще по какой причине так деревню назвали. Не обязательно же такое название из-за погибели чьей-то!
Ну я какую-то ферму справа от дороги миновал, а сразу же фермой остановился. И не потому, что пришел, а потому что дорога кончилась. Я даже налобный фонарь включил, чтобы лучше видеть. И тут стало мне ясно, что это за порыв ветра был, и еще понял я, что деревни больше нет. Там, на карте деревенька на берегу озера ютилась. Ну вот, видать, и провалилось все вниз вместе с озером и с деревенькой! А я стоял на краю черного провала, и тянуло из провала ледяным холодом и вроде бы даже гнилью. Я направо и налево посмотрел, а там — все то же самое. Я тогда на колени опустился, а потом на живот и к краю подполз, думал, может, увижу там что-то. А луч фонаря в темноте теряется, и еще вижу: туман оттуда, снизу поднимается… А с обрыва вниз камни сыпятся, комки глины, да только не слышно, чтобы они на дно падали…
Я от края отполз подальше, сел прямо на дорогу. И слышу только: тишина вокруг и в этой тишине сердце бьется. Часто-часто. Я поднялся да еще немного обратно по дороге отошел, карту вытащил, посмотрел. По идее, надо было в обход деревеньки, на запад топать. Ну я, конечно, не видел, где этот провал закачивается, но все-таки надеялся, что он не очень большой. Свернул я сразу у фермы направо и прямо по полю пошел. Земля под ногами мягкая, а идти тяжелее, я налево смотрю, в сторону провала, а оттуда туман этот серый ползет, через край переваливается и по полю растекается. А я только и думаю: как бы его опередить да на дорогу выйти, а то заблудиться можно, а для Маришки это — верная смерть. Я даже побежал, чтобы успеть. Жулька за мной мчалась. В общем, успели мы на дорогу выйти, да еще метров пятьсот протопать по ней, прежде чем нас туман нагнал, прямо за спиной клубится.
Да… Впереди темнота и сзади тоже ничего хорошего! По мне так лучше темнота, чем туман этот, который из провала поднялся. А в тумане вроде бы шепчет кто-то. Или мне снова мерещится? Жулька то к ногам жмется, то рычит, а то как пришпорила по дороге бежать! Я ее снова на поводок взял, чтобы не сбежала. С ней-то не так страшно! А до следующей деревеньки, до Ларцево, целых пять километров по лесу топать! А я уже не иду, меня ноги от страха сами вперед несут, но все время приходится под ноги светить, потому что дорога в хлам разъезженная: то колея, то ямы, то лужи и грязь, то поперек луж стволы тонких деревьев навалены — это автомобилисты буксовали да понатаскали сюда всего, что срубить смогли. А кругом кусты и лес.
Ну, в общем, мы бегом, бегом и ушли от этого тумана, отстал он от нас, но тут новая напасть началась. Слышу я, что и справа, и слева по лесу вдоль дороги вроде рыскает кто-то: кусты трещат, и ветки кое-где качаются. Значит, совсем рядом ходят. Жулька сначала оглядывалась, а потом перестала. Шла и прямо перед собой смотрела, только ушами туда-сюда все время водила. А я тоже сначала все время автомат вскидывал, а потом успокоился. На дороге никто не показывается, а сквозь ветки никого не видно. Может, просто пугают опять?