Он плечами пожал, из-за фонарика выражение лица не видно.
— Не знаю, — говорит, — метров двести пятьдесят — триста.
Мне только присвистнуть оставалось. А он продолжает:
— Вы тут, это… не пугайтесь, если рванет, я там мину оставил. Есть надежда, что вход завалит или вода сюда медленнее поступать будет.
А тут Маришка не выдержала и говорит так ядовито:
— А надежды на то, что тут вообще все обвалится, у вас нет?
А он и говорит:
— Есть! Тогда стразу все и отмучаемся, поняла? — и локтем ее в сторону отодвинул, сам к лазу протиснулся, присел, светанул на нас снизу фонарем:
— Ни у кого, — говорит, — клаустрофобии нет?
Я аж фыркнул от возмущения. А он и продолжает:
— Ну тогда я первый пойду. Как спущусь, стукну. Потом Марина пойдет. Ты, Санек, давай замыкающим. Если девчонка твоя не удержится, я хоть поймаю ее, — и ногами вперед протиснулся в лаз. А лаз этот для него, может, и узкий, а нам в враспорочку слезать придется. И прав он тут, Маришка в этом деле дилетант. Но это я так думал. Давай я ей объяснить, че делать, да как в колодце двигаться, а она только фыркнула, меня отстранила и следом за Иваном в лаз навострилась лезть. Я ее за руку схватил.
— Куда? — говорю, — а вдруг там тупик? Подожди.
А она и говорит:
— А если там, Шурыч, тупик, то все равно мы трупы! Или ты хочешь на крыше того теремка на двухсотметровой глубине болтаться? — и в лаз соскользнула.
Ну я решил подождать немного, а потом думаю, че ждать-то? Когда мне на голову Иванов фугас упадет, что ли? Ну и тоже следом полез.
А лаз узкий и длинный оказался, метров, наверное, пятнадцать, хорошо, что уступов было много, но песка тоже много, и песок вниз сыпется. Мой — Маришке за шиворот, а Маришкин — Ивану. Короче, спустились мы вниз, а он уже там нас ждет. Злой. Песок отряхивает.
— Еще раз, — говорит, — так сделаете, по зубам получите. Оба причем.
А Маришка сразу же спросила, хоть и сама от песка отфыркивалась:
— А может, нас лучше сразу расстрелять?
А он в ответ:
— Отставить разговорчики! Расстрелять успею, пока буду перевоспитывать. Поняли?
А я в ответ молчу. Че спорить-то, раз так по-дурацки получилось? А Иван продолжает:
— Да ты, девочка, не волнуйся так, я все по уму сделал. Если вода польется или тварь какая ползет, тогда и рванет, а если уровень воды ниже остановится, так все нормально будет. Останется у нас запасной выход. У меня в роду дураков не было.
А Маришка опять встряла:
— А вы уверены?
Вот ведь женщины!
А он вдруг разозлился, сгреб ее за лацканы куртки, к себе подтянул. Я думаю, если бы он захотел, он бы одной рукой нам обоим головы бы пооткручивал, я даже за автомат схватился. А он ей что-то сказать хотел, а потом вдруг передумал и, наоборот, ее от себя отстранил. И говорит:
— Я первый. Санек — замыкающий. Назад поглядывай, понял?
И по проходу вперед двинулся, а проход для него низкий, но шире, чем раньше был, пол неровный то вверх идет, то вниз ныряет — это тебе не катакомбы: натуральная пещера она и есть пещера, куда вырулит, непонятно. В общем, двинулись мы за Иваном, и примерно через полчаса стало мне казаться, что мы все-таки медленно поднимаемся, а вскоре какие-то странные отнорки стали попадаться: то прямо над головой, а то в стенках. Узкие. Я даже светить туда боялся, мне и так ясно было, кто там живет!
После того, как мы эти отнорки прошли, я чаще оборачиваться стал. Вроде бы звуки слышу, словно кто-то в темноте, в отдалении шуршит, но к нам не приближается. Слышу, и Маришка тоже шаги ускорила, поближе к Ивану держаться старается. Ну ясно, он же большой, у него оружия много! Но зря он все-таки у нее пистолет велел забрать. По мне так Маришка не дура какая-нибудь, чтобы кого-нибудь из нас подстрелить, она вон как мне помогла, когда мы атаку этих длинных тварей отбивали!
Без нее мне бы хана пришла.
«А без Ивана — ей бы конец пришел!» — вдруг прозвучал внутри меня предательский голос, но я сделал вид, что не услышал. Но тут мы снова остановились, потому что впереди вертикальный колодец был. Иван первый вверх полез, а потом уже Маришка и я. А колодец оказался совсем короткий, и когда мы из него вылезли, оказались в большом тоннеле. Ощущение было, словно гигантский червяк в камне нору прогрыз, такой правильной, круглой формы она была. Вот только на полу и на стенах глубокие бороздки. Ну тут Иван компас достал, стал смотреть, куда нам идти: направо или налево. Посмотрел, головой покачал и карту вытащил. Я его спросил, что он делает. А он и отвечает:
— Чтобы из любой системы пещер выбраться, надо на слабину идти. Либо к обрыву, либо к реке. У нас Волга всего в пятистах метрах на юго-запад. Но есть одна проблемка. Мы находимся ниже уровня реки метров так на двести пятьдесят. К тому же берег низкий, насколько я помню, а я бывал там один раз еще до армии, у Дубны он песчаный, а тут, возможно, еще и болотистый. Так что рядом, конечно, но не факт, что на поверхность выберемся, скорее всего, если и есть сифоны, то они затоплены. Так что идти надо к Ларцево. Возможно, там есть выходы ближе к поверхности. Но это почти три километра по картам получается. Что будем делать?
— Э-э… — вдруг протянула Маришка, — я думала, вы у нас командир. А мы так себе, бесплатное приложение к основным функциям.
Вот ведь зараза! Я даже удивился, я и не знал, что она такой язвой может быть. Всегда ведь тихушницей была. Но Иван реагировать не стал. Ко мне повернулся. Я и спрашиваю:
— А тоннель этот куда уходит?
— А тоннель уходит мимо Игнатово на запад и вот тут, — Иван потыкал пальцем в карту, где в ярком кружке света была обозначена уже несуществующая деревня, — по идее, должен к Волге выходить, ну или под Волгой идти, а вот этим концом на восток явно к Ларцево идет. Там теперь тоже провал. Ты в курсе?
— В курсе, — киваю я.
— К тому же получается, — продолжает Иван, — что если идти по тоннелю на запад, то на берег Волги он выйдет не через пятьсот метров, пятьсот метров — это если южнее идти, а на запад по нему до Волги тоже почти два километра будет. И там точно — болота и топи.
— Ну значит, в Ларцево идем, — сказал я и рукой махнул, — туда.
— Отлично! — сказал Иван, карты и компас убрал. — Слушайте приказ: выдвигаемся на восток, к Ларцево. Санек, иди первым, девушка в середине, я — замыкающим. И еще, ребята, — не растягиваться, кучей держимся. Не нравится мне этот тоннель. Санек, автомат наизготовку возьми.
Ну тут уже я заартачился.
— Александр Васильевич меня зовут! Но для друзей я просто Шурыч!
Но он и бровью не повел.
— Отлично, — говорит, — Александр Васильевич, гляди в оба. Идем тихо, не шумим. Давай!
Ну, в общем, пошли мы, каждый себе под ноги фонариком светит, чтобы на бороздках этих ноги не переломать, и тут грохнуло сзади. Несильно грохнуло, наверное, мы уже ушли довольно далеко. Но мы разом остановились, прислушались. А там, где-то в отдалении, еще погрохотало немного и затихло. А Иван и говорит:
— Ну все, назад дороги нет. Только вперед, камрады, только вперед!
Надо сказать, что после взрыва мы вперед стали продвигаться чуть ли не рысью. Не знаю, как у Маришки или у Ивана, а у меня перед глазами вода стояла, которая до пещеры нашей дошла и внутрь, видать, хлынула! Значит, точно надо было торопиться!
А тоннель этот метров через сто стал уверенно так вверх подниматься. Я даже обрадовался, но, видать, зря, потому что снова на стенах и на потолке норы появились. И запашок такой звериный, вроде бы пометом пахнет.
Слышу, Иван шепчет:
— Кучнее, ребятишки, держитесь, кучнее…
А тут куда кучнее? И так Маришка мне то и дело в спину тычется, и он тоже рядом совсем пыхтит. А между тем начинаю я понимать, что вокруг нас в темноте что-то происходит. Мы-то что можем видеть? Метров десять вперед да столько же назад, да стенку слева, стенку справа. На потолок и то все время пялиться не будешь, споткнешься или, того и гляди, в какую-нибудь нору свалишься, не приведи, Господи! А в темноте кто-то мелькать стал, тени неясные появляются на границе света и тьмы, и шепот то и дело слышен. И главное, совсем непонятно, откуда он доносится, то ли сверху, то ли снизу, кажется, отовсюду сразу! И тут слышу я, Иван в темноте позади нас возится, оглянулся я, а он, оказывается, «Сайгу» за плечи закинул, а из рюкзака своего огромадного какую-то здоровенную винтовку вытащил, магазин к ней цепляет. А там не магазин, а целый барабан, патронов, наверное, на двести, не меньше! Ну значит, дело швах!
Тут и Маришка, слышу, шепчет:
— Шурыч, мне страшно…
А я что ответить могу? У меня у самого ладони вспотели, да во рту пересохло от волнения. Я как вспомню эту тварь вонючую, которая мне чуть голову не отгрызла, так мне совсем плохо становится. Они ведь и по стенам, и по потолку лазать могут! Тут вдруг светлее стало, я оглянулся, а это Иван в дополнение к своему фонарю еще мощный тактический фонарь на винтовке включил, и стоило ему вперед посветить, как я меня внутри похолодело. А там этих длинных зубастых тварей, штук, наверное, двадцать! Я сразу же автомат на уровень глаз вскинул, с предохранителя спустил. А Иван, слышу, то же самое сделал и меня тихо так спрашивает:
— Ты, Шурыч, видел таких? Или нет? — и тут же командует. — Так же вперед идем, не останавливаемся.
— Видел, — отвечаю, а у самого ноги ватные стали, — в провал они к нам вылазили. Штук шесть их было.
— Ну и как?
— Постреляли мы их, — говорю, — глаз у них нет, а еще по стенам ходят, как мухи.
А он и отвечает:
— Это хорошо, что их пострелять можно, плохо, что их много очень, а еще плохо, что место ровное, даже гранату не кинешь. И еще: не вздумай стрелять в мою сторону! Понял? Твоя девушка, Шурыч, молитвы знает?
— Нет, — отвечаю. — Откуда? Она же некрещеная.
— Ага… А молитвенник у тебя есть? Или еще что-нибудь такое?
— Есть, в рюкзаке в кармане.
— Ну, — продолжает он у меня за спиной, а сам, судя по голосу, то и дело целится из винтовки своей направо и налево. — Тогда пусть она его возьмет и читать начинает с любого места, потому что нет сегодня у нас, Александр Васильевич, другой защиты.