А она вдруг голову опустила и говорит тихо так, а сама чуть не плачет:
— Пить мне, ребята, очень хотелось и не верила я, что поможет мне кто-нибудь…
Тут Иван на ноги вскочил да по шару этому заходил, словно у него зубы вдруг заболели.
— Что ж ты, — говорит, — Марина, наделала?
А Маришка сидит, смотрит то на меня, то на Ивана виновато так и говорит:
— И что же теперь делать?..
А Иван вдруг успокоился, сел обратно на коврик.
— Главное, не паниковать и не унывать. Креститься тебе надо как можно скорее.
— Как это? — Маришка спрашивает.
— Да как? От Шварца этого надо отречься, в крещальную купель окунуться, и святая вода все твои грехи прежние смоет. А дальше по Богу жизнь свою строить надо. Поняла?
Она вроде бы кивнула сначала, а потом говорит:
— А если я в Бога не верю?
А Иван даже не нашелся, что сразу ответить. Молчал, молчал, а потом и отвечает:
— Да куда ты денешься? Поверишь. Тут остались только те, кто поверить в него способен. Другие сгинули, — а потом снова встал, штаны отряхнул и ко мне направился.
— Иди, — говорит, — Санек, отдохни.
Я хотел было ответить, что и не устал вроде, а потом смотрю, Маришка клубочком на коврике свернулась и вроде как плакать навострилась. Ну я и пошел к ней. Рядом лег, обнял. Молчу. А что тут скажешь? Вырваться бы отсюда, а там, может, и в самом деле, все хорошо будет? Нам хотя бы до церковки той в Дубне добраться. Там безопасно. А Маришка хлюпала носом, хлюпала, а потом ко мне повернулась, в грудь мне мокрым лицом уткнулась да и говорит:
— Я же не знала, Шурыч, что нельзя так делать! Они же мне сказали, что тебя при попытке к бегству пристрелили! Я думала, что нету больше никого на свете, кто бы мог за меня заступиться! Понимаешь?
А я обнял ее просто да по голове гладил. А она все плакала. Наверное, думала о чем-то. Я не знаю, сколько мы так лежали с ней, а потом она, кажется, задремала. Я ее спальником укрыл, взял свой коврик и к Ивану подсел.
— Вы с одного интерната, да? — шепотом он спрашивает.
Я только кивнул в ответ.
— А почему она такая… сломленная? — снова спрашивает. — Такая маленькая, а уже такая… ну не знаю даже, как сказать? Мрачная?
— Ну знаешь, вот если бы от тебя родители отказались, да не тогда когда ты маленький был, а уже когда ты взрослый и все понимаешь, то я бы на тебя тогда посмотрел, — отвечаю я шепотом. — Это она еще ничего! Ты ее раньше не встречал. Она же, как гот, раскрашенная ходила. Я ее еле-еле рассмотрел подо всем этим.
— Ясно, — Иван отвечает, а потом вздохнул и говорит:
— А у нас в школе таких неформалами называли, а у вас как?
— У нас фриками, — отвечаю, — но редко. Девчонок — хиппушками. А обычно просто: «Эй, овца, иди сюда!»
— М-да… Милые детки… Хотя… Какие вы детки, украли у вас детство, — хотел он еще что-то добавить, но тут по земле еле заметная дрожь прошла. Почти такая же, какую мы там, внизу, в пещере, почуяли, только слабее.
Ну мы переглянулись, а потом Иван на Маришку посмотрел, а она спит как ни в чем не бывало. А он встал, к рюкзаку своему отошел, а потом смотрю, он опять «Сайгу» за спину закинул, винтовку свою взял, гранаты по карманам разгрузки рассовывает, а на каждой гранате хитрая маркировочка такая. А последнюю оставшуюся он в подствольник зарядил. Увидел взгляд мой вопросительный и говорит тихо, так, что я еле расслышал:
— Специальная начинка. Обедненный уран. Не хочу я, чтобы вы, ребята, рядом были, когда я палить ими начну. Знаешь что, Санек? Собери-ка ты тихонечко, что можешь, в свой рюкзак. Хавчик туда скидай. Только девочку свою пока не буди, понял? Пусть поспит, — а сам стал магазин этот здоровый патронами набивать.
Ну я все сделал, как он сказал, а потом обратно к лазу вернулся. Иван сидит, что-то снаружи рассматривает и мне командует:
— Иди сюда!
Я сел рядом, так что мне стало видно то же самое, что и ему, а он мне показывает:
— Вон видишь через дорогу в подлеске сосну? Да? А справа от нее ложбинка? А в ложбинке ель? Она тут одна-единственная. Так вот, если что случится, чеши туда! Понял?
— А что случится-то? — спрашиваю.
Иван посмотрел на меня так серьезно, что мне не по себе стало, и говорит:
— Пока не знаю. Нутром чую, что-то будет.
У меня от этих слов в животе похолодело.
— А твари эти? Они же порвут нас, пока добежим.
А Иван отвечает:
— Знаешь, Санек, иногда лучше эти твари, чем кое-кто другой.
Мы, наверное, несколько секунд друг другу в глаза смотрели. Понял я, о ком он говорил, и он увидел, что я понял. А потом еще ближе ко мне наклонился и совсем тихо шепчет:
— Ты, — говорит, — Санек, сам помри, а девчонку отсюда вытащи. Идите к Киржачу через Кимры, я за Ларцево машину оставил. Карты вот, — и карты мне сует. — Понял? В Евангелии сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Понял? Умри, но Маринку свою до храма доведи.
Ну я автомат до боли в руках сжал, головой киваю, мол, понял, а самому снова страшно. Вроде бы и не произошло еще ничего, а все равно — страшно.
А потом мы снова почувствовали, как под землей кто-то ворочается, и шар этот как будто покачнулся слегка. Встрепенулись мы и слышим: снаружи кандары гвалт устроили, лают там друг на дружку, что ли? Я выглянуть наружу хотел, но Иван меня остановил.
— Ты че, − говорит, − творишь? А если рядом на земле кандар сидит? Откусит тебе башку, да и все.
Я сразу на место сел, а Иван продолжает:
— Патроны береги, патронов мало. У меня последний магазин да «Сайга» вот еще. И ножик. У тебя второй магазин есть? Ну и отлично. Давай, собирай свою девушку и держитесь ближе к выходу.
Маришка даже не удивилась, когда я ее разбудил и велел к выходу вместе с ковриком перебраться. Кажется, она от будущего ничего хорошего не ожидала. А потом мы просто сидели и ждали. Иван пытался шепотом армейские байки травить и анекдоты рассказывать, но у него это плохо получалось, не смешно было, а может, просто мы не были настроены анекдоты слушать, слишком много в последе время произошло страшного, чтобы можно было вот так просто смеяться. В общем, замолкли мы и какое-то время молча сидели, каждый о своем думал. Маришка ко мне привалилась, голову мне на плечо опустила, я ее обнял, так и сидели. Пить мне хотелось и есть. Че там эти галетки… А еще в сон клонило.
А потом мы шаги почувствовали. Я сначала решил, что это просто сердце бьется, Маришку отстранил немного и понял, что это откуда-то снаружи доносится. Ощущение было, как будто кто-то размером с дом пытается к нам подкрасться, только у него это не получается. Большой слишком и тяжелый. А потом мы дыхание услышали, и у меня волосы на голове зашевелились, потому что было в этом дыхании что-то жуткое, словно стон какой слышался или кто-то по асфальту что-то металлическое тащил… А потом этот звук усилился, и мы услышали, что это кто-то огромный пыхтит, как астматик, воздух глотает. Подошел этот некто к шару с северной стороны, от провала, значит, а потом он шар вокруг обошел. Я рюкзак подхватил, и мы все втроем на цыпочках отбежали в противоположную сторону шара и тоже двигаться по кругу стали. Только это чудовище снаружи шар обходит и хочет к нам приблизиться, а мы изнутри все время держимся так, чтобы от него как можно дальше быть. Фонари выключили, а костер уже погас почти, и в шаре темно, и двигаться надо осторожно, чтобы не налететь на доску или на сухой тонкий ствол. Я Маришку за руку взял, а рука у нее холодная и подрагивает.
Чудище это остановилось прямо напротив лаза, и там тоже темно стало. Ну а потом внутрь что-то просунулось, вроде щупальца или хобота, и давай у входа шарить. Я даже подумал, а вдруг оно тупое и не догадается, что шар-то не такой уж и крепкий? Пошарит, пошарит да и уйдет. Но тут оно доску нашарило, слышим только хрустнула доска, как спичка! И в этот же момент рация ожила! Бывают же совпадения! Тишина такая, что дыхание слышно, щупальце это по земле возится, и вдруг голос словно из другого мира:
— Тайга, Тайга! Я Сокол, как слышите, прием!
Я аж подпрыгнул на месте, а щупальце это замерло на мгновение, а потом одним броском к рации перекинулось! Сто пудов утащило бы рацию, потому что ну что ему, здоровому, какая-то коробка со шнуром, да только Иван не дремал, и у рации они оказались одновременно. Я думал он сейчас палить начнет или ножом махать, а он выхватил какой-то предмет из ножен, которые у него поперек живота были, вроде ножик какой-то небольшой, да и выставил его перед собой. Щупальце само на этот ножик и напоролось. Я думал, оно сейчас сметет и Ивана и рацию, потому что толстое оно было, как бревно, а оно вдруг как отдернется, и рев тут же раздался снаружи, словно тварь эта своим щупальцем или хоботом в кипяток залезло! Я стрелять приготовился, автомат вскинул да только не рискнул, чтобы в Ивана не попасть, а тут и автомат не понадобился. Щупальце это моментом наружу выскользнуло, и шар вдруг задрожал весь, и земля под ногами тоже затряслась, словно мимо грузовик прошел, — это тварь там, снаружи, от боли выла и о землю билась. А Иван, казалось, даже внимания на нее не обращает, уже орет в рацию.
— Андрюха! Дубна! Игнатово! Шар! — и снова. — Дмитровское шоссе! Дубна! Игнатово! Главный ориентир — шар! Шар! Понял? — ну орать-то орет, а вход под прицелом держит.
А тварь эта, видать, по дороге возле шара в стороны пометалась, а потом к шару подскочила, да как врежет по нему чем-то тяжелым! Ну стенка шара и лопнула сразу, трещина пошла вертикальная, сразу светлее стало, да только нам это этого не веселее: выхода-то больше нет, выход-то эта тварь гигантская загораживает. И что там, в рации, хрипит и отвечает неведомый Андрюха уже не разобрать. Потому что летят в стороны куски стеклоткани, шар этот ходуном ходит, а пролом все больше становится. И видно уже, что тварь не на шутку рассердилась. А размером она со слона, что из себя представляет, не видно, но морда свирепая и клыки торчат, и ясно, что она с самого начала пришла сюда не анекдоты рассказывать, а теперь Иван ее и вовсе разозлил. А Иван рацию бросил и винтовку в нашу сторону вскинул, у меня даже мысль мелькнула, что он сейчас нас порешит, чтобы нам, значит, не такой лютой смертью помирать, а он, оказывается, в стене дыру хотел проделать, дал очередь. Не знаю, сколько патронов он на это потратил, но потом ему оставалось только к стене подскочить, да кусок обшивки шара наружу выбить. А снаружи кандары эти проклятые вокруг шара вьются. Ну он первым наружу вывалился, ружье вскинул, сразу же пристрелил ближайших к нам тварей, Маришке помог наружу выбраться, а потом и меня за рюкзак вытащил, я думал, мы сейчас все втроем отсюда в лес ломанемся, где деревья погуще, чтобы нас кандары эти достать не могли.