– Ты, мать, давай сооруди на стол, видишь, парень голодный, аж с лица спал.
– Да вижу я, – спокойно ответила она. – Сейчас все будет.
Есть я действительно хотел зверски, а сейчас, почувствовав себя дома и в безопасности, организм срочно потребовал пищи, недвусмысленно подавая сигналы бурчаньем в животе. Я не выдержал, взял из хлебницы кусок хлеба и, посыпав солью, откусил большой кусок.
– Ты не хватай куски, сейчас нормально поешь. Ты лучше садись. – Отец показал на стул рядом с собой. – И давай рассказывай, что там у вас с Афанасием произошло?
– Отец! – прикрикнула от холодильника мать. – Не трогай его пока. Дело серьезное, поест, все расскажет обстоятельно.
Отец лишь махнул рукой и не стал настаивать. С некоторых пор он перестал спорить с матерью, она всегда была тверже его.
Я рассказал им про дядьку, и про метеостанцию, и про базу, правда, не сказал про трупы там. Не хотелось привязывать родных к убийствам, мое дело, я и разберусь. Но мать сразу почувствовала, что я недосказываю, и твердо сказала:
– Рассказывай все! Хоть ты и здоровый парнища вымахал, но тебе еще только двадцать. Мы уже жизнь прожили и многое видели, так что наши советы тебе лишними не будут. И не переживай, из этого дома ни одно слово не выйдет. Ты наш сын, и мы будем с тобой до конца.
Отец во время моего рассказа несколько раз вставал, хватался то за таблетки на тумбочке, то за сигареты, но, так и не доведя дело до конца, опять присаживался и слушал. При этом он все время, словно про себя, тихо ворчал, что он сто раз предупреждал, что до этого дойдет. Мать сидела, выпрямив спину и сложив руки на коленях, словно школьница. За все время она не проронила ни звука.
После моего рассказа в доме повисло тягостное молчание. Наконец отец не выдержал, вскочил и опять уселся на своего конька.
– Я ведь говорил Афанасию, сто раз говорил, что…
– Подожди, Тимофей. Сядь, не дергайся. Раз уже все сделано, назад не воротишь. Надо думать, как из этого вылезать.
Мать говорила вроде спокойно, но я сразу почувствовал, как она напряжена. Отец опять только махнул рукой и рухнул на стул. Я смотрел и понимал, что отец совсем сдал, раньше он так себя не вел, он всегда был спокойней матери.
– Ты давай сначала поговори с Валеркой. Раз он что-то очень хотел тебе сказать, может, уже знал что-нибудь.
Я вскочил. Как это я забыл?! Ведь я хотел позвонить сразу, как приду. Я побежал в свою комнату, схватил свой «выходной» яблочный мобильник и сразу набрал номер брата.
– А где он сейчас, кстати? – крикнул я из комнаты, пока шли гудки.
– В город уехал, в Читу. Дела какие-то.
Дела?! Я ни про какие дела в Чите не знал, мы с дядькой были всю неделю вместе, но он ни слова не сказал о том, что отправляет Валерку в город. Я уже хотел было отключить телефон, но там зазвучал встревоженный голос Валерки.
– Братан, это ты? Чё молчишь?
Я невольно ответил:
– Привет, Валера.
– Бля, ну наконец-то! Я никак не могу тебя выловить. Ты где сейчас?
Я растерялся, говорить ему правду или все-таки соврать. Верить ему или нет, я совсем запутался.
– Чё ты опять молчишь? Где ты я спрашиваю?
Я решился.
– Я дома. В Подгорном.
– Твою медь! Не надо было тебе сюда появляться. Ладно, сейчас будем думать. Подожди минутку. И это, скажи – про отца правда?
– Да, убили дядю Афанасия.
– Суки!
Я слышал, как Валерка заскрежетал зубами.
– Суки, – повторил он. – Кровью умоются.
Он еще раз выругался, потом другим тоном сказал:
– Все, подожди пару минут, братан, я перезвоню. Никуда не уходи. Вообще не выходи из дома. Стволы же у вас есть, на всякий случай держи под рукой.
Ствол?! Что происходит? Он что-то знает!
– Валерка, зачем ствол?! Почему? Кто…
Однако в трубке уже звучали гудки. Он отключился.
– Что он сказал?
Мать стояла в дверях моей комнаты.
– Да ничего не сказал! Сказал, подожди, перезвоню. И сказал никуда не уходить.
– Вообще это правильно. Лучше пусть никто не знает, что ты здесь. Пойдем на кухню, еще поговорим.
В этот раз про оружие я говорить не стал. Черт знает, что подумают родители. И доставать на виду у них не буду, пусть ружья стоят в сейфе, у меня есть кое-что другое, не заметят. Что надо вооружиться, я не сомневался, после такого Валеркиного звонка мысли в голове были одна мрачнее другой.
– Пойду на двор схожу, – бросил я и толкнул дверь. – Приду, потом поговорим.
Надо сначала вооружиться, решил я. У меня в гараже была спрятана одна штуковина, как раз для такого случая. Суну под подушку, никто не заметит. Я не так уж боялся, что на наш дом нападут внаглую, не девяностые. Да и все местные знали, что в этом случае поднимется вся родня, и тогда «вендетта» будет настоящая. Но для личного спокойствия «Макаров» под подушкой – это будет самое то. Когда-то мне его купил Валерка, я давно его просил об этом, и из очередной своей «командировки» в город он привез мне подарок. «Макаров» со спиленным номером и две новеньких, еще в масле, обоймы с патронами. Мы с ним съездили в лес, и я расстрелял обе обоймы – Валерка предупредил, патроны не жалей, не проблема. В тот же вечер он принес мне еще пачку тупоносых патронов для ПМ.
Я возил его в машине, просто в бардачке, пока его там не увидел сам Валерка. Я тогда наслушался матов, обидных прозвищ, из которых «малолетка тупой» было самым ласковым.
– Найдут его у тебя, и кранты. Просто случайно остановят менты городские, которые знать не знают, что ты племянник самого Росомахи, и ты хрен объяснишь, откуда он у тебя. Пробьют по пуле, еще и вылезет, что на нем какая-нибудь мокруха. Покрутится тогда батя, чтобы тебя отмазывать, а у него что – дел мало?
Тогда я спрятал его под полом в гараже, а Валерка заставил меня сделать все бумаги и купить неотличимый от ПМ травматический пистолет. Мол, вот эта хреновина как раз для нашего поселка, если надо, попугаешь пьянь поселковую.
Я уже взялся за наброшенный в петлю замок, когда что-то необычное остановило меня. Я огляделся, все было как всегда, но все-таки что-то тревожило меня. Наконец я понял – не слышно лязга цепи, Рыжий даже не вылез из будки. Вот умаялся сторож, спит как убитый, удивился я. Пес всегда несся ко мне, только заслышав мои шаги. Хоть днем, хоть ночью.
Ладно, решил я, достану пистолет, потом пойду посмотрю – может, заболел барбос. Я опять склонился к замку, в этот момент мне померещилось, что сзади кто-то есть, я резко обернулся и успел заметить летящий мне в голову темный предмет. Уклониться я не успел.
Очнулся я в темноте. Сильно болела голова. Было душно, и лицо колола какая-то дрянь. Я не сразу понял, что или на голове у меня надет мешок, или я закутан какой-то грубой тканью. Где-то недалеко что-то булькало или мяукало. Видно, мозги мне стряхнули порядочно: что это так быстро и беспрестанно мяукает, притом на разные голоса, я тоже понял лишь через несколько минут. Сначала я все старался сообразить, какой зверь может издавать такие странные звуки. И вдруг меня осенило – это говорят люди, и сразу все встало на свои места. Значит, я все-таки у хунхузов. Значит, все дела закрутили китайцы! Мне даже стало как-то легче – теперь я знал, кто во всем виноват. Но тут же в голову пришла совсем другая мысль – я вряд ли смогу кому-нибудь рассказать о своем открытии, китайцы никогда не оставляют свидетелей. И не только свидетелей, обычно они даже тел не оставляют. Как в ментовской поговорке – нет тела, нет дела. Поэтому о них так мало знают.
Я осторожно пошевелился и понял, что связан по рукам и ногам. Дернуться по-настоящему я боялся, не хотелось, чтобы похитители поняли, что я очнулся и все слышу. Правда, пока это мне никак не помогло – китайцы все время говорили на своем языке. Я подумал, что прав был дядька, когда в шутку говорил, что всем нам надо учить китайский, потому что если дальше все пойдет так же, как сейчас, то через десять лет китайцев в Сибири станет больше, чем нас.
Однако все мои попытки представиться мертвым не увенчались успехом, похоже, хунхузы заметили, что я пришел в себя. Наверное, дышать по-другому стал. С меня резко сдернули тряпку, и в глаза ударил яркий свет. Голоса зазвучали громче, а потом кто-то схватил меня за плечи и водрузил на стул. Глаза адаптировались к новому освещению – я сидел на обычном канцелярском стуле в самом центре освещенного пространства, остальные, кто находился в комнате, прятались в темноте. Лампа в лучших традициях детективного кино светила мне прямо в лицо, и я никого не разглядел. От этого яркого света голова у меня совсем разболелась. Здорово болел затылок, по которому прилетела дубинка или чем там они вырубили меня, ломило в висках и над бровями. «Наверное, стряхнули голову, – подумал я, – ничего, это ненадолго». Эта невеселая шутка совсем не поддержала меня, уж очень она была похожа на правду.
– Зачем вы убили бригаду в Сухом Ручье?
Впервые в комнате прозвучала фраза на русском языке, при этом на чистейшем русском, без всякого шепелявого китайского акцента. Наш, понял я, кто-то из местных, кто работает на хунхузов. Я знал, что таких теперь немало, особенно из местных китайцев, осевших в золотой тайге еще с царских времен. Они и тогда были хунхузами и спиртоносами. Хотя много было и обычных русских, китайцы платили исправно и денег не жалели.
Сам вопрос сначала до меня не дошел, я уперся в то, что он задан на русском языке. Однако мне напомнили:
– Зачем вы убили бригаду в Сухом Ручье?
Вот так, даже не назвали меня, не поприветствовали, как говорится – ни здравствуй, ни прощай, сразу к делу. Но к этому дела я никакого отношения не имел и даже не представлял, о чем идет речь. Я знал пару Сухих Ручьев, они находились в разных местах, и о каком идет речь, я понятия не имел.
– Вы меня с кем-то путаете, я ничего не знаю о таком деле.
Мелькнула дикая мысль – а может, и вправду перепутали, но я тут же откинул ее, стали бы они выкрадывать меня прямо из дома, даже не зная, кто я. Опять залопотали по-китайски, а потом переводчик сообщил, что они ничего не путают.