Дальше я уже мог рассказать сам. Когда они заметили человека на берегу, мужик приказал править туда. Ну а когда я начал прыгать и махать курткой, Леха узнал меня. В этот момент он еще не догадывался, зачем меня ищут китайцы. Понял это только, когда мужик выстрелил в меня. Как говорил Леха, когда он увидел, что я убил его пассажира, он страшно испугался – он вообще боится мертвых – и сбежал оттуда.
– Вот увидел тебя сегодня, – прервал молчание Поп. – И от сердца отлегло, а то ведь думал, убили тебя хунхузы. Они потом ко мне приплывали, очень злые были, когда я им рассказал, как дело было. Думал, убьют, но обошлось.
– Не вини себя, Алексей. Ты здесь ни при чем. Иди лучше спать, я еще посижу, подумаю и тоже завалюсь.
Когда Леха ушел, я так и не притронулся к чашке. Что же это такое? Я ведь уже убедил себя, что китайцы ни при чем, что они не убивали Росомаху и захотели отжать нефрит только сейчас, после его смерти. Во всем виноваты москвичи. Я так и думал, что в лодке Лехи был кто-то из них. А тут опять… Но я верил Леньке-переводчику, ведь он же не знал, что я сбегу, и зачем ему, зная, что я все равно умру, врать мне? Нет, он говорил правду, я чувствовал это. Ладно, можно предположить, что китайцы отправились мстить за убитую бригаду именно в этот день, когда убили дядьку, случайно. Но они искали меня! И искали, чтобы убить. Это ясно по поведению того, которого убил я, он ведь сразу начал стрелять, без всяких разговоров. Тут логичнее звучало бы, что они подстрелили Росомаху, увидели, что я ушел, и кинулись кончать свидетеля.
«К черту! – Я вздохнул и потянулся. – Совсем запутался. И непонятно, зря я сюда приперся или все-таки нет? Помог мне рассказ Лехи или нет?»
Я поднялся, загасил лампу и тоже пошел спать. Надо хорошо отдохнуть, завтра опять длинный путь, на этот раз обратно в верховья. Пора возвращаться в поселок, все дела, похоже, я могу решить только там. Уже засыпая, я решил, что все-таки приплыл сюда не зря, иначе так бы и думал, что тогда у него в лодке был «москвич».
Весь следующий день мы почти не вылезали из лодки. Идти вверх, против течения, получалось гораздо медленнее, чем сплавляться. Перед Далиндой, уже почти ночью, мы догнали чью-то лодку. Я сразу понял, что что-то не так – Мишка вскочил и даже перегнулся через борт, пытаясь рассмотреть судно. Потом он обернулся и крикнул мне:
– Моя лодка!
Я удивленно показал на тащившуюся за нами на веревке, его старую «Казанку». Сегодня после обеда мы забрали ее из схрона бригады добытчиков на Алферовом Ключе. Мишка отрицательно крутнул головой.
– Вторая. Которая у деда стояла.
Я ничего не знал про то, что у него есть еще и вторая, но теперь тоже заинтересовался, кто это может разъезжать на лодке Мишки. Подозрительность, похоже, прочно входит в мою жизнь. Встреченная посудина, потрепанная, с почти слезшей с бортов краской, забирала вправо, чтобы разминуться с нами, Мишка махнул мне рукой, показывая на нее, и я понял. Сбросил газ и вывернул лодку наперерез. На ней тоже сбросили скорость, нос судна упал в волну, и над бортом появился наездник. Это оказался подросток лет двенадцати-тринадцати. Рановато орочоны разрешают своим пацанам выходить на большую воду, подумал я.
– Гришка! – закричал Михаил. – Ты зачем ее взял? Кто разрешил?
Я понял, что он знает парнишку, и на малом газу подвел лодку ближе. Как только мы оказались рядом, Мишка перебрался в свою лодку.
– Дядя Миша, я вас ждал. Темнеть стало, домой собрался, – обрадовался паренек. Потом он перевел взгляд на наше чудо-судно. – Ничего себе, какая у вас лодка!
– Что случилось? – Мишка прошел на корму и по-хозяйски заглушил мотор.
– Деда отправил. Тот, который старый. Предупредить тебя, тут приходили какие-то и тебя спрашивали.
– Кому это я нужен? Когда?
– Вчера, совсем рано утром.
– Ну, спрашивали, и ладно. Чё меня предупреждать?
– Не знаю, деда сказал предупредить. Он и лодку дал.
– Ладно. Разберемся.
Он повернулся ко мне.
– Это племянник мой, Гришка.
Я кивнул.
– Коля, я на этой пойду, ты держись за мной. Угоним лодки сразу к деду, это дальше за деревней. На всякий случай. И сразу узнаем у него, почему он решил, что надо предупредить.
– Давай, – опять кивнул я и отчалил.
Дед у Мишки оказался точно таким, как я и ожидал, – маленький, худой эвенк с лицом как печеное яблоко – коричневое и все в морщинах. Щелки глаз прятались в этих морщинах, так что казалось – он спит. По дороге Мишка объяснил мне, почему Гришка назвал его старым. Потому что это для Мишки он был дедом, а для племянника прадедом. Был еще дед «молодой», отец Мишкиного зятя, мужа старшей сестры.
Сначала Мишка поговорил с дедом один на один, потом пригласил меня.
– Его Сидор Иваныч зовут, – шепнул он.
Меня всегда убивало, что у многих эвенков были чисто русские имена и фамилии. Особенно фамилии, имена сейчас начали возвращаться свои, эвенкийские. Обычно это были или Иванов, или Сидоров. Видимо, у священников, что в царские времена пытались перевести орочон в христианство и крещеных записывали под новой фамилией, совсем не было фантазии.
Я поздоровался и присел на лавку, стоявшую в ограде, перед самым крыльцом. Чувствовалась усталость, за сегодня больше двенадцати часов на реке. Старик тоже пробурчал что-то типа приветствия, и они с Мишкой ушли в избу. Минут через пятнадцать он вышел.
– Все, поговорил. Пошли ко мне. Там заночуем. Все добро оставим здесь. Дед приберет и присмотрит.
Как только мы вышли из ограды, я спросил:
– Ну что там? Кто это был?
– Похоже, это были те двое, которых я положил вчера утром.
– Ни фига себе! Нехило у них разведка работает. И про тебя уже узнали. Как будто кто из Семьи стучит.
– Да брось. Все знали, что ты ко мне всегда заезжаешь.
Я и сам не верил в такое, но все-таки поразительная осведомленность. И про Мишку они знали, и что мы на Витиме. Ладно, разберемся.
– Слушай, – Мишка понизил голос. – У нас завтра все по плану?
– Само собой. Едем в Подгорное. А что ты передумал?
– Нет. – Он досадливо махнул рукой. – Я про другое. Я сейчас с дедом переговорил. Он про мои дела знает, и он кое-что посоветовал. Ты не смотри, что он старый и еле ходит, соображает он получше меня. Так вот он говорит, чтобы мы сразу в Подгорное не совались, нам надо остановиться в Маликовском. Там у него есть старый друг, а у старого орочона нас искать никто не будет. Прикидываешь, и до Подгорного всего семь километров, хоть пешком иди. И не на виду.
Я задумался. Это была мысль. Ничего себе трухлявый пень, Сидор Иваныч, действительно соображает.
– А этот его друг, он нас примет? И жив ли он еще?
– Конечно, скажу, что от деда, и все дела. Само собой жив, случись, что дед бы уже знал.
У Мишки нас ждала Люба. На столе уже было нарезано холодное отварное мясо, и кипел чайник. Оказывается, она наказала Гришке, чтобы он предупредил, когда мы появимся. Я сразу вспомнил, что это она отправила Мишку за мной, и от всей души поблагодарил. Она лишь махнула рукой.
– Плохой был знак. Надо было ехать.
Как только мы поели, я пошел спать, а Мишка ушел к Любе, пообещав, что к назначенному времени точно будет.
Пришел орочон вовремя, но от него явственно припахивало свежим алкоголем.
– Мишка, но ты что? Договаривались же.
Тот спрятал глаза.
– Да, брось, Коля. Выпили по чуть-чуть с Любкой. Сейчас на реке махом все выгонит.
Я вздохнул и пошел к лодке. Блин, мы неисправимы.
Лодку «москвичей» мы оставили у Мишкиного деда, опасно светить такой трофей. На Большую Бусыху отправились на старой лодке, мотор Мишка взял у деда. Это был старый-престарый «Вихрь» выпуска прошлого века, но, как ни странно, он еще работал.
Вышли мы рано и уже в десять часов утра были на водомерном посту. Я с ходу воткнул лодку в травяной берег, Мишка выскочил и, чуть еще протянув за шнур, привязал к вбитому в землю ржавому железному штырю. Потом он остановился и прислушался.
– Чё-то не так, Коля, ты ничё не чуешь?
Я заглушил мотор, вылез из лодки и замер. Мне тоже показалось, что чего-то не хватает.
– Блин! Понял, – сказал Мишка. – Тихо слишком. У них никогда так не было.
Точно! Вокруг было тихо, словно хозяева давно бросили свой дом, – не тявкали псы, не мычали коровы, не тарахтел генератор.
– Чё случилось?
Не сговариваясь, мы выдернули из лодки ружья и осторожно пошли к дому. Как только я открыл калитку и мы вошли в ограду, из-за угла дома на нас вышла хозяйка. В руках она держала таз с постиранным бельем, по-видимому, хотела развешивать.
От неожиданности она вздрогнула и громко вскрикнула. Тотчас оттуда же с топором в руках выскочил сам Иван.
– Кто там?! – крикнул он, но, заметив нас, сразу осекся.
– А, это вы. – Иван опустил топор и невесело предложил: – Проходите, сейчас чайник поставим. Извините, мужики, у нас бардак. Уезжаем мы.
– В Подгорное? На выходные?
– Не. Совсем уезжаем.
Ребров махнул рукой, он явно не хотел разговаривать и пошел зачем-то к сараю.
– Иван, подожди.
Я никогда не видел его таким подавленным. Это всегда был деятельный, добродушный человек. Прямой и веселый. Он остановился.
– Что, Коля?
– Говори прямо, что случилось?
– Да с чего ты взял? – вяло спросил он. – Нет, просто уезжаем.
– Иван, мы же не слепые. Видим, что что-то случилось. Скажи, может, помочь чем?
– Да скажи ты им! – вдруг не выдержала Ольга. Я впервые видел ее такой расстроенной, Ольга всегда была спокойной улыбчивой женщиной. – Что ты скрытничаешь, или я сама расскажу.
– Пошли! Посмотрите. – Иван приглашающе махнул рукой и, не дожидаясь нас, пошел к сараю.
– Ну ни хрена себе! – не удержался я, глядя на открывшуюся картину. Зрелище действительно было не для слабонервных. По всему скотному двору беспорядочно лежали коровы. На жаре туши уже начали вздуваться, и, как всегда, тучи мух облепили пасти и глаза животных.