хотела возвращаться – я не понимал, что со мной и где я. Очнулся я уже минуту назад, но не торопился демонстрировать это. Я не открывал глаз и пытался дышать ровно. Руки и ноги были связаны. Похоже, у меня дежавю, подобное со мной уже было, причем совсем недавно. Для полноты картины сейчас должны были залопотать по-китайски. Однако вокруг была полнейшая тишина – похоже, я один. Я приоткрыл один глаз и тут же закрыл, но было уже поздно – сидевшая напротив меня женщина хихикнула и крикнула:
– Марик, иди сюда, он очнулся.
Как только я это услышал, пленка памяти мгновенно отмоталась назад, и я все вспомнил. Сука молдаванин! Это по его милости я в таком положении. Понятно, почему так болит горло, как они мне его еще не сломали. Уже не скрываясь, я открыл глаза и попробовал оглядеться. Как только я пошевелился, боль тоже ожила, болело не только горло, болело все тело. Похоже, во время драки у Саши мне досталось по полной, просто сразу, в горячке, я не чувствовал. Послышались шаркающие шаги, и надо мной склонился мужик. В руках он держал кружку и ложечкой помешивал в ней.
– Ну вот, Коля, молодец, лежишь спокойно, не дергаешься.
– Пошел ты в жопу, пидор!
Я вложил в ответ всю злость и хотел даже плюнуть, но плевок не получился, слишком болело горло.
– Ой, какой грозный, – развеселился Марик. Он вдруг наклонил кружку, и на меня полилось ее содержимое.
Я не смог удержаться и застонал – чай был горячий, почти кипяток.
– Ты смотри-ка, – удивился молдаванин. – Не кричит. А если еще?
Он опять плеснул на меня кипятком. Живот ожгло.
– Аааа, сука! Чтоб ты сдох!
– Вот так, – обрадовался он. – Видишь, боль-то, она сильнее, чем человек. Погоди еще, посмотрим, как ты будешь петь, когда мы с девочками возьмемся за тебя всерьез. Полежи еще, сейчас позвонить должны, а потом ты узнаешь, что чувствует белка, когда с нее шкурку снимают.
– Ой, запоешь, цыпленочек, – поддержала Марика его проститутка. Глаза ее заблестели, словно она радовалась предстоящей экзекуции.
Они что, сумасшедшие? Я не верил своим глазам и ушам – безобидный сутенер из борделя на танке будет пытать меня? Что происходит? Этот мир точно сошел с ума!
Зазвонил телефон, и молдаванин отошел, чтобы взять мобильник.
– Да, очнулся. Живой. Можно начинать. Ты приедешь?
Я внимательно вслушивался. Разговор явно шел обо мне. Что можно начинать – то, что он обещал мне? И кто это, кого он еще ждет? Если нападение на Сашину квартиру и Марик связаны, а это, скорей всего, так, недаром он появился сразу после моего побега и выехал из того же переулка, то значит, у этого клоуна есть не только проститутки, у него своя банда. Как могло случиться, что мы просмотрели такое в родном поселке? От всех этих мыслей я даже на время забыл про боль и снова попробовал перевернуться. Наказание за забывчивость последовало немедленно – живот снова ожгло. Я застыл и прикусил губу, как бы то ни было, а, пока есть силы, удовольствия вам я не доставлю.
Молдаванин, разговаривая, ушел в другую комнату, и я, как ни вслушивался, не мог ничего разобрать. Через пару минут он вернулся, уже без телефона. Проститутка уставилась на него.
– Ну что, приедет Белоснежка? Он же обещал лично его кастрировать.
Шлюха опять хихикнула.
– Он пока не может, – ответил Марик. – Сказал начинать без него.
Белоснежка? Ни такой клички, ни человека, подходящего под нее, я не знал. Хотя, может, кличка дана наоборот, кто-нибудь черный, как сам Марик и его подруги. Но и таких я вспомнить не мог.
– Марик, у тебя какой интерес ко мне? Может, договоримся? Ты знаешь, Гурулёвы люди не бедные.
– Я знаю, – засмеялся молдаванин. – Они-то мне и платят.
Что за чушь он несет, подумал я, но тут же сообразил, что он просто дразнит меня.
– Дай мне поговорить со своими, и тебе сразу принесут, сколько ты захочешь. Хоть миллион.
– Ты так дешево себя ценишь? – опять заулыбался молдаванин. – За тебя уже предложили больше. Намного больше.
– Марик, а может, разведем и тех, и других? – В разговор вмешалась еще одна женщина. Я даже не заметил, когда она появилась в комнате. Это говорило о том, что я плохо контролирую себя – боль постоянно отвлекала.
– Молчите, дуры! И думать об этом забудьте. Хозяин найдет нас и на луне, он самый злопамятный из них. Кроме того, он самый чокнутый.
– Да уж видели, – подтвердила собеседница. Потом уже деловито продолжила: – Ну и че тогда тянуть? Потащили в баню?
– Сейчас, чай допью, и пойдем. – Марик посмотрел на меня. – Подожди немного, Коля, скоро начнем. Развлечешься по полной.
– Да, – поддержала шлюха, и снова хихикнула. – Пожалеешь, что мамка в детстве подушкой не придушила.
– Марик, ты же знаешь, за меня отомстят, – попробовал я зайти с другого боку. – Ведь вам же не жить, если что-то со мной случится.
Но, похоже, это я сказал зря, эффект получился обратным – молдаванин разозлился.
– Все! Заткнись!
Он пнул меня по ребрам.
– Пугать еще меня вздумал. Берите его, девки, пошли. Посмотрим, какого цвета у него кровь.
«Твою…!» – я грязно выматерился. Но только беззвучно – перед тем как вытащить меня во двор, похитители заткнули мне рот какой-то тряпкой. Этот всплеск эмоций вызвал вид инструментов, разложенных на отмытой добела банной лавочке. Глядя на этот набор хирурга-надомника, я с ужасом понял, что все серьезно, – похоже, я не первый гощу в этой бане. Моечная бани больше походила на разделочный цех – ножи, топорики, секачи, какие-то длинные иглы, похожие на шампуры, металлические блестящие подносы; все сверкало чистотой, словно здесь готовились к визиту санитарного контроля. Под потолком, на закрепленной в стенах трубе, висели зловещего вида острые металлические крюки. На подобных развешивают туши для разделки.
Да что же это такое творится?! Чем лучше начинается день, тем хуже все заканчивается. Это справедливо ко всем дням, с того самого, когда убили Росомаху. Вот и сегодня – мы, считай, разгромили китайцев, больше они наверняка нас беспокоить не будут. Надо было только завтра оформить это все договоренностями, но тут опять все летит к черту! И, похоже, на этот раз я вляпался конкретно, в последний раз. Меня скорей всего начнут искать – ведь утром надо ехать на карьер, китайцы ждут, – но кому придет в голову искать меня у сутенера Марика. Думаю, такая мысль не родится даже тогда, когда мои косточки уже истлеют в помойной яме. Надеяться не на что, жить мне осталось столько, на сколько эта веселая семейка захочет растянуть мои мучения.
Я удивлялся себе, вместо того чтобы думать о том, как бы избежать участи освежеванной тушки, в моей голове роилась куча мыслей о делах не столь насущных – о Саше, о семье, о несостоявшейся встрече с китайцами и прочем. Похоже, мои мозги помимо воли старательно избегали рассматривать предстоящее действо.
Однако мои чернявые хозяева не дали мне забыть о том, зачем мы здесь появились. Довольно ловко, несмотря на то что я отчаянно сопротивлялся, они подвесили меня за связанные руки. Похоже, делали это уже не первый раз. Они даже не злились, ощущение было такое, что они полностью в предвкушении будущей оргии. Как это ни противоестественно, я заметил, что они выглядят счастливыми. Даже подумал, что они под кайфом. Однако по их слаженным, ловким действиям понял, что ошибаюсь. Кайф они чувствовали от того, что творили со мной. Проститутки лишь ласково успокаивали меня, когда я слишком сильно начинал рваться. Ни дать ни взять – добрые медсестры с непослушным больным.
Я все-таки умудрился разозлить Марика. Когда они отпустили мои ноги, я изогнулся и сумел попасть по коленке молдаванина, тот скривился от боли. Тогда он схватил полицейскую резиновую дубинку, лежавшую рядом с колюще-режущими прибамбасами, и несколько раз с полного замаха прошелся по моим ребрам. Я задохнулся. Сколько раз за эту неделю меня избивали – наверное, столько же, сколько за всю предыдущую жизнь. На мне уже не осталось живого места, даже голова была вся в шрамах. Недаром этой ночью Саша так жалела меня и удивлялась, что я смог получить столько ран на работе. Пришлось срочно придумывать историю со случайным падением в быстрый перекат, который сотню метров тащил меня по камням.
– Ну что, кто первым? – добродушно спросил Марик.
Прозвучало это так, словно он приглашал разрезать тортик. Реальность на глазах превращалась в произведение Кафки. Я даже на секунду усомнился в происходящем, не могут же люди, готовящиеся потрошить человека, вести себя так, словно это веселая добрая вечеринка. Но я сразу поверил в реальность, когда одна из шлюх схватила тонкий узкий нож и, часто задышав, хрипло выговорила:
– Марик, я хочу…
– Я не сомневался, ты всегда хочешь – хохотнул тот и предупредил: – Только не убей на радостях.
– Нет, нет, что ты, я аккуратно. Надолго хватит. – все так же задыхаясь, ответила она. Голос у нее звучал так, словно она сильно хотела секса и наконец дорвалась до мужика.
Сначала боли не было – я лишь услышал, как скрипит лезвие, разрезая кожу, и увидел кровь, появившуюся после ножа. Выступавшие капли быстро стекались, и по груди побежал тоненький ручеек. И только сейчас я почувствовал боль – грудину резко зажгло. Я дернулся и невольно замер – побоялся, что, если дернусь, нож войдет глубже.
– Давай уберем тряпку, – умоляюще посмотрела на Марика вторая женщина. – Пусть он кричит, а то никакого кайфа.
– Давай, – согласился молдаванин и сам выдернул кляп из моего рта.
Я понял, что они совсем не боятся, что их услышат. Похоже, баня была где-то на отшибе. Как только я смог говорить, я закричал:
– Марик, перестань! Скажи, что ты хочешь от меня? Я согласен на любые условия.
Руки тянуло, грудь и живот жгло, но страшней всего были мысли о том, что они будут делать дальше.
– Да ничего мне от тебя не надо, – взяв в руки молоток, ответил Марик. – Только поразвлечься. Это москвичам от тебя что-то надо. А Белоснежке надо, чтобы ты сдох в мучениях.