ой, но мама только разводила руками:
– Ты же знаешь бабушку. Ни слова о тебе, значит, еще не определилась.
Мама есть мама, даже такая железная, как моя. Она поддерживала меня.
– Не переживай. Все будет по справедливости. На мой взгляд, ты действовал как настоящий Гурулёв.
Если честно, то в глубине души я тоже так считал. Я внутренне усмехнулся, вот сейчас и узнаю, совпадает ли мое мнение с мнением авторитетов Семьи. Те, кто сейчас ждет на улице, то есть рядовые родственники, в них я не сомневался – они все поддерживали меня.
Ладно, хватит переживать, как перед экзаменом! Я смело открыл дверь и, улыбаясь, вошел в большой зал.
Народу было немного, почти всех я знал. Во главе стола сидела, конечно, Прасковья Елисеевна. Она строго посмотрела на меня, и мою улыбку словно ветром сдуло. Что за черт, я, смело лезший в любую смертоубийственную заваруху, до сих пор побаиваюсь свою родную бабушку. Кому скажи, засмеют. Но, правда, только те, кто незнаком с моей бабулей. Рядом с ней и сам Росомаха замолкал. Не знаю, чем она вызвала такое – но при общении с ней сразу чувствовалась сила. При этом Прасковья Елисеевна никогда не повышала голоса, всегда разговаривала ровно, но даже без всяких криков и ругани могла так опустить тебя, что ты чувствовал себя побитым. Лед в ее голосе стоил десятка разносов любого, самого чокнутого начальника. Может, в КГБ их раньше учили этому. Во всяком случае, я общался несколько раз с местным современным коллегой бабушки – рядом с ним ничего подобного я не чувствовал.
– Садись, Николай. – Бабушка показала мне на свободный стул за столом.
Я опешил. Почему я должен сесть за стол вместе с представителями?! Даже Валерка сидел отдельно, у стены. Мама тоже села там.
Я замешкался.
– Садись, садись, – повторила бабушка. – Это твое место.
Я отодвинул стул и сел. Потом нагло обвел взглядом присутствующих. Черт с ними! Мое так мое. Все серьезно смотрели на меня. Еле заметно улыбался только дядька Глеб с Алтая. Я его не очень хорошо знал, он лишь пару раз появлялся при мне в Подгорном, но его бороду – лопатой, до верхней пуговицы клетчатой рубашки, я запомнил сразу. Он даже незаметно подмигнул мне. Однако от бабули это не укрылось.
– Глеб, будь серьезней, – сухо сказала она. – Сегодня не до шуток.
– Первым делом помянем Афанасия Ивановича Гурулёва. – Она говорила о дядьке отстраненно, словно не о своем сыне. Но другого я от бабушки и не ждал. Однако я все равно удивился – официально Семья не признала, что дядька мертв. Раз нет тела, значит, есть возможность того, что Росомаха жив. Надежда была, конечно, призрачной, большинство давно склонилось к тому, что он сгинул, однако вслух об этом не говорили. И вот сейчас бабушка признала, что дядька мертв. Однако удивило меня не само признание этого факта – несколько минут назад я получил куда более ясное подтверждение его смерти, – удивило то, что оно прозвучало именно сейчас. Значит, бабуля тоже получила неопровержимые доказательства, иначе она не сказала бы этого вслух. То, что китайцы поговорили и с ней, я откинул сразу – Прасковья Елисеевна не вела никаких дел с людьми не из Семьи. Для всех со стороны она была просто матерью Росомахи, бабкой из семейства Гурулёва. Это значит, что информация пришла ей по каким-то своим каналам. Да, бабуся у нас еще тот фрукт.
За столом пробежал легкий шепот, все удивленно, как и я, смотрели на Прасковью Елисеевну. Бабуля выпрямилась и сухо сказала:
– Это правда, Росомахи больше нет на этом свете. Думаете, иначе я бы стала вас собирать.
Все встали и на минуту застыли.
Я хотел было подтвердить ее слова, но побоялся заговорить без разрешения Прасковьи Елисеевны. Как ни крути, я ее до сих пор побаиваюсь.
– Садитесь.
Бабушка села первой.
– Теперь все понимают, что главный вопрос у нас один – выбрать нового старшего Семьи. Так что не будем рассусоливать, мы не в Думе. Само собой, вы уже подумали и определились со своим кандидатом. Перед каждым лежит листок и ручка, напишите имя и передайте мне. Я жду.
Действительно, перед каждым лежал обычный лист офисной бумаги и простая китайская ручка. Перед каждым, кроме меня. Похоже, я в круг избранных еще не вхожу, зачем же тогда бабуля усадила меня здесь. Присутствующие писали, складывали лист пополам и передавали бабушке. Та надела очки, после чего стала еще больше походить на строгую учительницу, и быстро проглядела листы, и сложила их слева от себя.
Я заволновался, ведь, что ни говори, я даже не думал, что буду присутствовать при выборах. И никогда не думал, что это происходит так просто. Думал, что сначала долго обсуждают кандидатуры, потом голосуют. Вообще я ожидал, что меня пригласили для того, чтобы обсудить мое поведение в прошедшие дни, дать оценку моим действиям. Правильно ли я поступал. И я, конечно, ожидал разноса – на моей памяти Семья впервые имела столько трупов. Мои мысли прервала бабушка.
– Итак, у нас есть два кандидата.
Я замер, весь обратившись в слух. Потом глянул на Валерку, скорей всего, будет именно он, я лично другого кандидата не видел.
– За Глеба Панкратьевича три и за Николая пять. Я тоже отдаю свой голос за Николая Тимофеевича. Так что у нас есть новый глава семьи. Поздравляю!
Пока все не повернулись ко мне и не стали поздравлять, мне и в голову не пришло, что Николай, за которого отдала свой голос даже бабуля, – это я. И даже поняв это, я продолжал какое-то время сидеть оглушенный. Черт! Я и в мыслях такого не мог допустить. Они что, чокнулись все? Мне всего двадцать один год! Я ни хрена не понимаю в торговле. И нынче я натворил такого, что в Семье долго не забудут, а те жены и матери, что сейчас ходят в черных платках, наверняка считают меня гадом, из-за которого погибли их близкие.
Что-то здесь не то, я, наверное, не так понял. Однако Валерка, подскочивший ко мне и начавший трясти мою руку, подтвердил, что я все понял правильно.
– Сядь, Валера.
Бабушка строго посмотрела на него. Тот затих и быстро вернулся на свое место рядом с мамой. Мама ничего не сказала мне, но я чувствовал, что она тоже не в своей тарелке, похоже, она и рада, и при этом очень встревожена. Я лично никакой радости не чувствовал. Наоборот, я был расстроен. Конечно, это круто – быть старшим Семьи, но за последние дни я уже хлебнул этого сторицей – решать дела, за которыми очень часто стоят жизни людей, я к этому не готов. И я этого не хочу! Я ожидал от этого собрания совсем другого, как раз того, что с меня снимут груз решений за всю Семью, и я вернусь к своим делам. Буду контролировать добычу в тайге. Да и вообще, дядя Глеб или Валерка подходили на это место гораздо больше, чем я, зеленый пацан.
– Я хочу немного пояснить свое решение.
Бабушка посмотрела на меня.
– И поясню я одним предложением. Николай Тимофеевич не боится принимать решения.
– Это точно! – опять вскочил со своего места Валерка. – Он вообще ни хрена не боится.
Бабушка поверх очков строго посмотрела на него, и он смущенно присел.
– А чё? Это правда, – вполголоса проворчал он.
– И еще, – весело добавил дядя Глеб. – Ему постоянно везет. А везение в нашем деле вещь просто необходимая.
Судя по голосу, алтайский дядька совсем не расстроился из-за проигрыша, а совсем наоборот – радовался. Насчет его слов я подумал, что он прав – за последние дни я несколько раз уходил буквально из-под косы костлявой. Чистое везение.
– Ну, Николай Тимофеевич, теперь скажи ты. – Бабушка посмотрела на меня поверх очков. Похоже, она заметила мою растерянность, поэтому добавила: – Несколько слов, свою программу действий расскажешь потом. Завтра соберемся еще раз.
Я поднялся, пару секунд постоял, собираясь с мыслями. Что говорить, я не знал, голова была пустая. Наверное, надо было поблагодарить за оказанное доверие, сказать, что не подведу и прочее, что говорят в таких случаях. Но я почему-то выдал совсем другое:
– Тело Афанасия Ивановича Гурулева находится у китайцев. Они вынесли его с места убийства. В знак добрых отношений в дальнейшем они готовы передать его в любое время.
Все вскинули на меня глаза. В некоторых, кроме удивления, я прочитал явное осуждение. Высказалась лишь мама:
– Ты знал и молчал?
– Нет. Я узнал это только несколько минут назад. Хунхузы позвонили перед тем, как вы пригласили меня.
– Китаезы в своем стиле. Они уже вычислили, кто будет старшим, и сделали подарок. Теперь ты им должен. Вернее, мы все должны. Придется когда-то отдавать должок.
Эти слова бабушки все расставили по своим местам. Это действительно было так. Ведь хитрые азиаты вытащили тело уже давно и до сих пор молчали. Приберегали на особый случай, и теперь, действительно, я их должник. И долг немаленький. Стыдно, Семья не могла до сих пор похоронить своего старшего. Что же, долг платежом красен. Отдам.
– Можете позвонить своим людям, пусть знают, – разрешила бабушка. – Потом будем обедать, а после опять соберемся. Решим, как будем организовывать похороны.
Жизнь изменилась. Дни теперь пролетали, словно те «облака – белоснежные лошадки» из детской песенки, которые мчатся без оглядки. Я никогда раньше не думал, что у дядьки столько забот. Конечно, даже когда мы были в тайге, он не меньше часа в день говорил по спутниковому телефону с разными людьми, но не замечал, чтобы дела его так выматывали, как меня. Особенно доставали дела финансовые. Оказывается, мы крутили огромными суммами, но эти суммы, как река из ручейков, собирались из малых денег. И за всем этим потоком нужен был контроль. Я приходил домой и валился как убитый. Я понимал, что это временно – войду в курс дел, научусь организовывать работу и станет легче. Однако сейчас каждый вечер я был похож на выжатую губку. А еще связь с бригадами, вопросы Семьи. Оказывается, дядьке приходилось решать не только глобальные вопросы. Часто приходили наши люди и просили что-то. Чаще всего это были деньги, кому-то срочно понадобилась сразу большая сумма, и они просили в рассрочку под зарплату. И еще много всяких встреч. Хорошо еще, что дела с полицией и властями пока вела сама бабушка. Но и она обещала скоро ввести меня в курс дел и передать их мне. Как же дядька успевал все? Еще и старые участки в тайге инспектировать, и новые проверять.