– Найдется у вас в доме хороший меч?
– Найдется, – ответили братья.
Они достали и разложили перед гостем несколько десятков мечей. Тот посмотрел их один за другим и сказал:
– Все это обыкновенные железные мечи.
Тогда Тин-хуэй сказал:
– У меня есть еще два меча, сейчас принесу и покажу.
Бородач взял один из них.
– И этот не лучше, – заключил он и бросил меч на пол.
Но, взяв другой, он заметил:
– А вот этот годится, – и распорядился наточить его.
Потом Отшельник велел принести щипцы для углей, взмахнул мечом и рассек щипцы пополам. На клинке даже зазубрины не осталось.
– Этот меч годится, – повторил гость.
Он несколько раз подбросил меч и поймал его – словно для упражнения. Побыв еще некоторое время, он стал прощаться.
Пораженный искусством гостя, Бай Тин-хуэй упросил его остаться. Отшельника поместили рядом с парадным залом и оказывали ему всяческое внимание.
Гость оказался человеком весьма неприветливым и неразговорчивым. Когда с ним заводили беседу, он обычно отвечал односложно.
Однажды он объявил, что должен кое-куда съездить, и попросил хозяев дать ему хорошего коня. Через несколько дней он вернулся пеший и сказал:
– Лошадь испугалась и ускакала.
Дней десять спустя кто-то нашел коня, привел обратно.
Миновал еще месяц с лишним, и бородач обратился к Бай Тин-жану с такою речью:
– Хочу попросить у твоего брата десять слитков серебром, кожаный короб, доброго коня и двух слуг. Мне надо съездить в Хуаян. Возвращусь – все верну: и деньги, и коня.
Бай Тин-жан про себя подумал, что не надо бы давать ни коня, ни денег, но вспомнил слова Отшельника о том, сколько скупердяев он перебил, и стал склоняться к тому, чтобы дать. Вместе с тем он опасался, что гость не вернется, и все никак не мог решиться окончательно. Отшельник рассердился и собрался уходить. Братья Бай принялись извиняться.
– Десять слитков серебром и конь – это пожалуйста, хоть сейчас, – говорили они. – А вот слугами боимся не угодить господину Отшельнику.
В конце концов дали ему все, что он просил. Гость сел на коня и уехал, не простившись. Братья не знали, что и подумать.
Через несколько дней один из слуг вернулся.
– Как добрались мы до городского рва, – рассказал он, – так Отшельник разбранил меня за то, что я отстаю, и отослал обратно.
А дней через десяток вернулся и второй слуга.
– Прибыли мы в Шаньчжоу. Отшельник рассердился на меня и отослал обратно, – сообщил он.
Говоря о бородаче, братья даже между собою не осмеливались сказать ни одного дурного слова: они боялись, как бы Отшельник не прознал и не дошло бы до беды.
Прошло больше года – фехтовальщик все не возвращался. Вдруг однажды едет мимо ворот какой-то купец, а под ним – конь, некогда одолженный бородачу. Слуги тотчас признали коня и доложили братьям.
Стали расспрашивать купца. Тот объяснил, что купил коня в Хуачжоу за восемьсот тысяч монет, и купчую показал. Фамилия продавца была вымышленная.
Тут обман и открылся.
Тремя годами позже бородача видели в Шаньчжоу. Оказалось, он всего-навсего кузнец, только очень искусный.
Бай Тин-хуэй был человеком необычайно благожелательным, искренним и доверчивым. Немудрено, что бородач, который морочил людей, выдавая себя за фехтовальщика, сумел провести и его.
Эту историю автор записал с тою же целью, с какой на бронзовых треножниках изображали слонов и других диковинных зверей. Посылали мастеров в горные леса поглядеть слонов, и после всякий мог узнать их по изображению. С давних пор люди разумные и предусмотрительные записывали самые хитрые проделки обманщиков, и записи эти подобны изображениям на бронзовых треножниках. Об этом я и хотел бы напомнить читателю.
Избранные повестиИз собрания Фэн Мэнлуна
Удивительная встреча
Восточный ветер до утра
Остатки снега сбрасывал с ветвей.
В покоях высочайших шум
Собравшихся на пиршество гостей.
Ночь оглашают звуки флейт,
Вот прибыл августейший паланкин.
Сияют яркие огни,
Гремит разгул подвыпивших мужчин.
А там, где женщины одни, —
От развлечений отдохнуть пора,
Себя в порядок привести,
Задвинув занавесь из серебра.
И вновь, играя яшмой бус,
В стыдливой неге опуская взор,
О том, что их в грядущем ждет,
Ведут они негромкий разговор.
Эти стихи, известные под названием «Нефритовая дева», написаны господином Ху Хао-жанем. В правление императора Дао-цзюня – в годы «Сюаньхэ» – Праздник фонарей справляли с особенной пышностью. Каждый год, в четырнадцатый день первого месяца, император выезжал на озеро Нинсянь в Храм пяти священных гор. Обычно его выезд был убран двумястами парами праздничных фонариков красного шелка. В канун праздника к этому убранству добавлялись еще сверкающие глазурью опахала на яшмовых рукоятях. Каждый глашатай держал в руках фонарь, обтянутый красным прозрачным шелком, украшенный яшмой и жемчугом. К вечеру, на возвратном пути во дворец, поезд приближался к черепашьим горам. Перед императорской колесницей шли конюшие и пели «Суй-ганьмэй». Императорский поезд делал круг, чтобы полюбоваться на черепашьи горы, и это называлось «Кружение голубя» и еще – «Танец цветов». Как раз в это время чиновникам и вельможам, сопровождавшим государя, раздавались подарки. Когда государь поднимался на башню «Восхваление добродетелей», все гуляющие устремлялись к подножью помоста. На пятнадцатый день император осчастливливал своим посещением дворец Шанцин и к вечеру возвращался обратно. На другой день после Нового года, по окончании утренней трапезы, к воротам дворца подносили паланкин с поднятыми занавесями. В паланкине сидел император, и всему народу загодя объявляли: кто раньше всех достигнет ворот, тот узрит божественный лик. Император сидел один, в маленькой шапочке и красном халате; рядом стояли приближенные и слуги с золотыми опахалами в руках. Миг – и занавесь опускалась; начинала играть музыка, начиналось всеобщее гулянье. Фонари, с виду похожие на цветы, драгоценные свечи, сияние луны заливали ярким светом все вокруг.
Когда же наступала третья стража, на башне приспускали красный шелковый фонарик. Этот знак был хорошо известен всем жителям столицы: он извещал, что император возвратился во дворец. По этому поводу государь повелел написать стихи на мотив «Дворец Цзячжун в горах Сяочжуншань». Вот они:
И шелка, и атласы шуршащие дам облекли,
Невесомые ножки плывут над землей,
Не касаясь земли.
Паланкин, как гора, над толпою гулящей навис.
Буен ветер весны —
Звезды сонмами падают вниз.
Безмятежному часу хвала в каждом доме слышна,
И на это гулянье, на песни, цветы —
Смотрит с неба луна.
Просигналил фонарь, и огни засверкали со стен.
Нежно флейты поют, —
Так пируют на Ин или Пэн.
А сейчас мы расскажем об одном чиновнике. Праздником фонарей он всегда любовался в Восточной столице и думать не думал, что настанет срок, когда ему придется встречать этот праздник на чужбине, в Яньшани. Как же праздновали в Яньшани? А вот как:
Новогодняя ночь
И на севере тоже люба.
Только музыки громкой не слышно —
Свирельки над ухом зудят.
В каждом доме огни,
Да не встретишь там крохотных ножек;
Всюду праздник шумит,
Да цветами никто не украшен.
Лишь чеснок в волосах у чжурчжэньских парней,
Лук зеленый венчает девиц;
А мужчины из ханьцев играют на лютнях,
В барабанчики женщины бьют…
В год «Цзию» на базарных площадях в Яньшани – так же как и в Восточной столице – постоянно устраивались состязания. На этот раз в честь праздника соорудили также черепашью гору, и жители города вместе со служилыми людьми могли ею любоваться. Чиновник, о котором пойдет речь, раньше служил в управлении князя Су и ведал перепиской и докладами семьи гуйфэй. Фамилия его была Ян, имя – Сы-вэнь. Служил он по пятому рангу, и его называли еще «чиновник Ян Пятый». В годы «Цзинкан» он был сослан в Яньшань и там повстречался с дядей по матери, чиновником Чжаном Вторым, который держал в Яньшани гостиницу. У дяди он и остался жить.
Никаких средств и доходов Ян Сы-вэнь не имел, а потому каждый день выходил на рынок и составлял прошения для тех, кто в этом нуждался. Так он зарабатывал себе на жизнь и кое-как существовал.
И вот опять наступил Новый год, и люди высыпали на улицы полюбоваться праздничными фонарями. К Ян Сы-вэню зашел дядя и пригласил его выйти поглядеть на фонари и повеселиться немного. Однако Ян Сы-вэню было грустно. Он попросил прощения и сказал:
– Может ли глядеть на все это тот, кому доводилось любоваться праздником в Восточной столице?! Нет, вы идите сами, а потом, попозже, и я, пожалуй, к вам присоединюсь.
Чиновник Чжан ушел. Опустились сумерки, на улицах царило оживление; Ян Сы-вэнь не смог усидеть дома и решил все-таки взглянуть, как справляют праздник фонарей в Яньшани.
И вот что он увидел:
Фонари сияют ярко,
Затмевая звезды в небе;
Люд чиновный, жены, дочки —
Будто свита Сиванму.
С высоты на них взирает грациозная луна,
Словно это не в Яньшани, а столичное гулянье.
Гуляющих на улицах было без числа! Дойдя до Храма вышних небес, Ян Сы-вэнь увидел пятьдесят три статуи литого золота и десять стягов на медных кованых столбах высотою в десять чжанов. На воротах было начертано золотом: «Дар императора Храму вышних небес». Внутри вдоль Зала Будды тянулись две галереи; обе были ярко освещены. Ян Сы-вэнь побрел дальше и вошел в Зал архатов; там стояли изображения пятисот архатов, вылитые из чистого золота. Подле изваяния Будды, у цоколя, стоял монах: он продавал благовонное масло и бумажные деньги. Монах говорил: