– Тому есть три причины, – сказал Сун. – Во-первых, ты живешь на правом берегу реки Чжэ и со столичными порядками незнаком. Из наших тебя мало кто знает. К кому ты пойдешь? Второе – в ста восьмидесяти ли от столицы есть городок, который прозывается Лежащая Корова. А мы травяные разбойники, и не зря говорят: попадет трава корове в рот – конец траве. А третье – в Восточной столице пять тысяч зорких и проворных сыщиков и целых три армии стражников, и все ловят воров.
– Мне это все не страшно, учитель, – сказал Чжао Чжэн. – Не тревожьтесь обо мне. Я впросак не попаду.
– Ну, братец, если не веришь и стоишь на своем, давай устроим испытание. У Чжана Жадины я унес узел кое с какими мелочами. Вот придем на постоялый двор, положу узел у себя в головах, под подушку, и если сумеешь его утянуть, тогда смело иди в столицу.
– Ах, учитель, какой же вы беспокойный! – сказал Чжао Чжэн.
Когда они закончили беседу, Сун заплатил за вино и вместе с Чжао Чжэном отправился на постоялый двор. Увидев его в сопровождении Чжао Чжэна, хозяин почтительно приветствовал обоих. Чжао Чжэн с Суном прошли в комнату. Сун показал, где положит узел, и Чжао Чжэн удалился.
Вскоре наступил вечер, и был он такой, как сказано в стихах:
Ночное марево вершины скрыло,
Струится воздух в чистоте небес,
Так много звезд, что свет луны бледнеет,
Синеют тени дальних рек и гор,
В глуши дерев какой-то храм старинный
Окрест разносит колокольный звон,
Мерцают фонари челнов рыбацких,
Реки извивам вторящих покорно,
На ветке козодой печально плачет,
В цветах душистых дремлют мотыльки.
Увидев, что стемнело, Сун сказал про себя: «Этот Чжао Чжэн – большой ловкач. Если он стянет узел, меня засмеют: ведь я же был его учителем! Надо лечь пораньше и выспаться загодя».
Мысль о том, что Чжао Чжэн проведет его, не давала ему покоя. Поэтому он взял узел с драгоценностями и уложил в головах, потом улегся сам. Вдруг под потолком что-то зашуршало. Сун подумал: «Удивительное дело! Еще первая стража не миновала, а мыши уже повылазили из своих нор и не дают спать!» Он поднял глаза к потолку и почувствовал, что сверху летит пыль. Сун даже чихнул два раза. Немного погодя шорох утих, но зато кошки истошно заорали, замяукали, а после стали мочиться. Несколько капель попали Суну прямо в рот. Вонь была нестерпимая. Наконец, измученный донельзя, он заснул. Проснулся он, когда небо уже просветлело и солнце взошло. Узла на месте не было. В поисках он перерыл все, и тут вошел слуга и доложил:
– Господин, вас спрашивает тот молодой господин, который приходил с вами вчера под вечер.
Сун вышел взглянуть, кто это, оказалось – Чжао Чжэн. Они поздоровались. Сун пригласил его в комнату. Когда Сун закрыл дверь, Чжао Чжэн вынул из-за пазухи узел и вернул учителю.
– Позволь спросить тебя, братец, – сказал Сун, – двери были на запоре, стены тоже стоят на прежнем месте, – как же ты сюда забрался?
– Не смею скрыть от вас, учитель, – отвечал Чжао Чжэн. – Над кроватью в этой комнате есть решетчатое окно. Обычно такие окна заклеивают черной промасленной бумагой, а тут почему-то заклеили обычною писчей. Я сначала забрался на чердак и стал подражать мышиной беготне. Пыль, которая сыпалась с потолка, была сонным порошком, который я бросил вам в глаза и в нос, – оттого вы и чихали. А что до кошачьей мочи, так это был опять-таки я сам, а не кошки.
– Скот ты этакий! – забранился Сун. – Совести никакой у тебя нет!
– Верно, – согласился Чжао Чжэн. – Потом я подполз к вашей комнате. Отодрал бумагу и маленькой пилкою вырезал в решетке два переплета. Протиснулся внутрь, подошел к кровати, взял узел и тем же путем, через окно, выбрался назад. Потом поставил на место выпиленную часть решетки, прибил гвоздиками и снова заклеил окно писчей бумагой. Никаких следов и не осталось.
– Хорошо! Хорошо! – приговаривал Сун, слушая рассказ Чжао Чжэна. – Спору нет, работать ты умеешь. Но этого еще недостаточно. Вот если и сегодня ночью похитишь узел, тогда я смогу сказать, что ты полностью овладел нашим ремеслом.
– Что ж, попробуем, – сказал Чжао Чжэн. – Дело нехитрое. А пока я пойду домой, учитель. До завтра.
И, помахав Суну рукой, он ушел.
Сун ни словом ему не возразил, а про себя подумал: «Чжао Чжэн в ловкости мне не уступит. Если он еще раз сумеет выкрасть узел, это будет совсем уже стыдно. Не лучше ли убраться вовремя». Позвав слугу, он сказал:
– Вот что, братец. Я нынче отправляюсь дальше. Вот тебе двести монет. На сто монет купи мне, пожалуйста, копченого мяса, чтобы было побольше перца и соли, на пятьдесят монет – пампушек а на остальные пятьдесят можешь выпить вина.
Слуга поблагодарил и отправился в Мосянь. Он купил копченого мяса и пампушек и уже шел обратно, когда какой-то чиновник, сидевший в чайной, домах в десяти от постоялого двора, окликнул его:
– Эй, братец, куда идешь?
Слуга поднял голову и увидел, что с ним заговорил Чжао Чжэн, приятель господина Суна.
– Могу вам доложить, – сказал слуга, – что господин Сун собирается уезжать и послал меня купить копченого мяса и пампушек.
– Дай-ка посмотреть, – сказал Чжао Чжэн. Он развернул листья лотоса, взглянул на мясо и спросил: – Сколько ты отдал за мясо?
– Сто монет, – ответил слуга.
Чжао Чжэн вынул из-за пазухи двести монет и сказал:
– Оставь покамест это мясо и пампушки здесь. Вот тебе двести монет, купи и мне то же самое. А пятьдесят оставь себе на вино.
– Благодарю вас, господин, – сказал слуга и отправился выполнять поручение.
Через некоторое время он вернулся с покупками.
– Извини, что побеспокоил тебя, братец, – сказал Чжао Чжэн. – То мясо можешь отдать своему господину. И скажи ему, что я прошу быть поосторожнее нынешней ночью.
Слуга почтительно простился и ушел. Вернувшись в гостиницу, он отдал Суну Четвертому мясо и пампушки.
– Ты уж прости, что я заставил тебя потрудиться, – сказал Сун.
– Господин, который приходил к вам утром, – сказал слуга, – велел передать, чтобы сегодня ночью вы были поосторожнее.
Сун увязал вещи, расплатился, взвалил узел с постелью на спину, узел с добром Чжана Жадины взял в руки и вышел из гостиницы. Отшагав немногим более ли, он свернул на Бацзяочжэньскую дорогу. Когда он добрался до переправы, лодка была на другом берегу. Долго он ждал, а перевозчик все не ехал. Сун проголодался: сел на землю, положил вещи перед собою, развязал узелок с копченым мясом, разломил пампушку, положил четыре или пять кусочков жирного мяса, посолил, поперчил как следует и откусил раз и другой. Вдруг он почувствовал, что земля уходит вверх, а небо проваливается, и он упал. Появился какой-то чиновник, забрал узел с сокровищами Жадины и ушел. Сун все видел, но только и мог, что таращить глаза, а крикнуть или тем более пуститься вдогонку был не в состоянии. Между тем незнакомец переправился на другой берег. Прошло очень много времени, прежде чем Сун опомнился. «Кто же этот чиновник, – думал он. – Забрал узел и удрал! Не иначе как в мясо, которое купил слуга, было подложено какое-то зелье».
Кряхтя и охая, он поднялся на ноги, кликнул перевозчика и переправился на другой берег. Как же разыскать этого чиновника? На душе было тоскливо, к тому же и пить и есть хотелось. Тут он заметил кабачок. Поглядите и вы:
Полуоткрыта дверь убогая,
Над нею выцветший флажок.
За стойкою трактирщик деревенский,
Ничем на Сян-жу не похожий,
И баба грубая у очага,
Конечно, не из рода Чжо!
Валяются изношенные тряпки,
Заложенные нищим забулдыгой;
Порасписали стенки все стишками
Какие-то писаки во хмелю.
И кислое винцо в надтреснутых кувшинах,
И в пыльной рамке – «Пьяницы святые»…
Сун решил зайти и взять вина, чтобы рассеять тоску. Слуга почтительно его приветствовал, принес вино, поставил перед ним. Сун выпил одну чашу, другую, третью – на сердце было по-прежнему тяжело. В этот миг в кабачок вошла женщина:
Щечки пудрою покрыты,
Зубки белы, губки алы,
Яркий шелковый платок,
Юбка подметает пол,
В локонах торчат цветы,
Расплылось лицо в улыбке…
Не сравнить с дворцовою красоткой,
А распить бутылку с ней недурно.
Войдя в кабачок, женщина почтительно приветствовала Суна и пожелала ему всяческого благополучия. Потом захлопала в ладоши и запела песенку. Сун присмотрелся внимательно, и лицо женщины показалось ему знакомым. Решив, что это певичка, которая обязана развлекать посетителей, он пригласил ее к своему столику. Она села напротив. Сун спросил еще вина, женщина выпила чашу. Тогда он принялся ее обнимать, щекотать, щипать и наконец ухватил за грудь. Тут он сказал:
– Девушка, а где же твои груди?
Убедившись и удостоверившись, что это не женщина, он даже выругался:
– Что за черт! Да кто же ты такой?
Женщина сложила руки, прижала их к сердцу и сказала:
– Осмелюсь вам открыть, господин, я не певичка, я Чжао Чжэн, уроженец Пинцзянфу, что в области Гусу.
– Ах ты, мерзавец! – воскликнул Сун. – Я же твой учитель, а ты позволяешь себе надо мною так издеваться. Значит, тот чиновник на берегу был ты?
– Совершенно верно, – ответил Чжао Чжэн.
– Послушай, братец, – продолжал Сун, – а куда делся мой узел?
Чжао Чжэн подозвал хозяина и сказал:
– Принеси мой узел и отдай господину.
Кабатчик принес узел. Сун спросил:
– Как же ты сумел его утащить?
Чжао Чжэн начал рассказывать:
– Сидел я в чайной в нескольких домах от постоялого двора и вижу: слуга несет сверток с копченым мясом. Я сказал, что хотел бы взглянуть, что это он несет. Потом попросил, чтобы он и мне купил то же самое, и, пока он ходил, я положил в ваше мясо сонного зелья и завернул, как прежде. Потом я двинулся следом за вами. Вы поели мяса и свалились без памяти, а я забрал узел, пришел сюда и стал ждать вашего появления.