— Всеволод Георгиевич! — влетел в кабинет Леня Мостовой. — Угадайте, кто из знакомых покойной Павловой имел дело с медициной?
— Судя по твоему небесному сиянию, это или муж, или домработница Тетерина, — без всякого восторга оторвал голову от бумаг майор.
— Вот, а я-то думал. — Леонид потускнел на глазах. — А вы откуда узнали?
— Оттуда же, откуда и ты, я полагаю, — от самой Тетериной.
— Вы что, ее еще раз вызывали?
— Нет, больше не вызывал.
— Тогда откуда? — нахмурил белесые брови лейтенант Мостовой.
— Леня, она во время допроса сообщила, что работала в больнице имени Куйбышева операционной медсестрой. Ты чем слушал, ухом или брюхом?
— Точно. — Ленька чувствовал себя полным идиотом.
— Еще что-нибудь интересное нарыл? — усмехнулся майор в пушистые усы.
— Да, вот книжка записная Павловой, — потряс он тоненькой книжечкой в синей обложке. — Собираюсь выяснить, кто здесь кто.
— А ты не пробовал сперва у мужа выяснить, кто есть кто, чтобы время сэкономить?
Леня второй раз за последние пять минут почувствовал себя полным и законченным идиотом. Почти безнадежным.
— Ладно, не огорчайся. Еще не факт, что он стал бы тратить на тебя свое драгоценное время. Мне и так уже сегодня звонили с Литейного, требовали, чтобы мы не отвлекали профессора Павлова и не срывали выполнение важного государственного заказа. Думаю, о вдовце на время стоит забыть. Подождем возвращения мамаши покойной. Ты, кстати, не забыл, что у тебя сегодня с ней встреча? Вот только я думаю, не перенести ли нам встречу на завтра, когда профессора дома не будет? Очень, знаешь, не хочется еще один звонок услышать.
— Всеволод Георгиевич! — заглянул в дверь возбужденный Алеша Коромыслов. — Я только что от дежурного — у метро «Нарвская» еще один труп, говорят, тоже весь покромсанный. Поехали?
Майор с Леонидом молча поднялись и стремительно покинули кабинет.
Глава 12
1955 год
На улице Гладкова у распахнутой двери подъезда стояла машина «Скорой помощи». Здесь же суматошно носились дети, вытягивали шеи старухи, балагурили подвыпившие личности в застиранных майках, охали хозяйки в ситцевых халатах, подвязанных фартуками. Воздух потрескивал от напряжения.
— Макарыч, чего стряслось-то?
— А пес его знает! Петька малой из пятой квартиры бегал на улицу в автомат — в милицию звонить, а Ираида из третьей голосила так, что во второй Валет чуть от лая не охрип. А еще Михал Семеныч с участковым в подъезде шушукались. А теперича они все в третьей у Ираиды сидят и не выходят. А вона, гляди, и милиция прикатила.
— Делов!
— Никак Васька из шестой Зинку свою порешил. Вечно он как напьется, бабу свою лупит и убить грозится.
— Не, Зинку я тоже видал. А Васька сегодня на смене. Так что это, видно, у Маруськи из второй хахали подрались.
— Рано еще хахалям.
— Граждане, что за собрание? Расходитесь, не мешайте работе органов. — В дверях появился застегнутый на все пуговицы Тарас Романович, здешний участковый. — Сержант Кондратюк. Прибыл на место первым, никого в квартиру не допускал, все свидетели собраны в третьей квартире, их дружинник караулит, — докладывал он, семеня за серьезным усатым мужиком в коричневом костюме.
— Видать, начальник, — пробасил мужичок в кепке с цигаркой во рту.
— Ишь сколько за ним народу марширует. Что-то сурьезное, — поддакнул приятель, похожий на первого как две капли воды.
Майор Остапенко, Леонид и Алексей Коромыслов шагали сквозь толпу зевак. За ними следовала криминалист Тамара Евгеньевна и ее новый стажер Володя Лычкин.
В комнате, залитой косыми лучами закатного солнца, было по-особому уютно — то ли от кружевных занавесок на окнах, то ли от вязаной скатерти на столе, а может, от слоников на диванной полочке. Среди этих занавесок и слоников сразу хотелось остаться. Так думалось до тех пор, пока глаза не упирались в лежавшее на полу тело, немыслимо, неправдоподобно изуродованное. И особенно страшно было смотреть на него здесь, в этой веселой комнатке, напоенной запахами цветущей сирени, горячей земли и еще чего-то летнего, совсем не вязавшегося со смертью.
Алеша Коромыслов, который не был в квартире Павловых в день убийства, резко побледнел и попятился в коридор. Майору с Леонидом показное спокойствие тоже давалось нелегко.
— Варенцова Зинаида Платоновна, 1916 года рождения, работала на «Красном треугольнике», проживала одна — ни детей, ни мужа, — отрапортовал участковый, сочувственно глядя на убитую. — Хорошая была женщина, спокойная. Слова худого о ней не слышал.
— Кто и когда обнаружил тело?
Майор Остапенко вышел в прихожую, освободив Тамаре Евгеньевне с Володей место происшествия.
— Соседка нашла, Кулешова. Их в квартире всего две семьи проживает. Одну комнату убитая Варенцова занимала, а две другие Кулешова с семьей: муж, он сегодня на смене, в депо работает, и двое детей. Старший Петька сейчас в третьей квартире вместе с прочими жильцами, это он бегал в автомат вам звонить. А девчонка Танюшка совсем еще мала, она на улице бегает.
— Когда обнаружили тело?
— Кулешова с работы вернулась, пошла на кухню обед для своих разогревать, стали за стол садиться — а хлеба нема. Можно было мальца в магазин отправить, но решила у соседки перехватить, а уж после откупить. Она в комнату постучала — дверь сразу приоткрылась, а посреди комнаты тело, значит. Вера-то Петровна человек бывалый — рот на замок, чтобы детей не напугать, Танюшку на улицу, Петьку милицию вызывать, Ираиду из третьей за мной послала, а сама возле двери села караулить.
— Почему это она человек бывалый? — уточнил, словно между прочим, Остапенко.
— Так она ж из наших, заставских, в войну окопы рыла, зажигалки на крыше тушила, дрова заготавливала. Да мы тут, почитай, всю блокаду бок о бок, сколько народу схоронили, а гляди ж ты, выжили. — Голос участкового предательски дрогнул. — Я за нее, как за самого себя.
— Ясно. Дальше, — кивнул майор.
— А что дальше? Собрал всех в третьей квартире у Ираиды и стали вас ждать. Петька еще на всякий случай неотложку вызвал. Вы сами видели, они сейчас в машине сидят. Хоть врачи, а тоже побелели, когда увидали. Страсть такая! — смущенно пробасил Тарас Романович и добавил: — Я их допустил к телу, думал, а вдруг еще… Живая, в общем.
— Так, Мостовой, ступай на улицу. Опроси зевак во дворе — что видели с четырех до семи. Может, люди какие посторонние ошивались. Дома маленькие, застройка плотная, чужого могли заметить. Коромыслова с собой прихвати — пусть продышится, а я в третью квартиру свидетелей опрашивать. — Майор вышел на лестницу. — Идемте, Корнелюк.
— А что рассказывать? — Кулешова, усталая женщина лет под сорок, с густой сединой в волосах, повязанных косынкой, сложила на коленях руки. — Пришла с работы — у Зинаиды было тихо. Так она частенько со смены придет и спать. Не поест, ничего. Сперва отлежится, а уже потом на кухню выходит. Да мне и лучше, не толкаемся. Я-то как приду — сразу к плите. На стол накрыла, стали садиться — хлеба одна корка. Петька, пока по двору носился, весь хлеб с голодухи и стрескал. Пришлось к Зинаиде на поклон идти. Жалко было Петьку до обеда в магазин посылать, он уже и так возле стола крутился. Постучала — а дверь сразу и приоткрылась. Я заглянула, думаю: спит, не спит? А она на полу вся в крови лежит. Я рот себе ладошкой зажала, чтобы, значит, не заголосить. Уж, казалось бы, чего только в войну не перевидали, и после бомбежки, и под завалами… Да что говорить. Но чтобы вот так, среди бела дня…
Словом, я Петьку в автомат в милицию звонить, а сама кастрюлю прихватила — и к Ираиде. Она одна живет, а детям, убийство не убийство, есть надо. Танюшку за стол посадила, Ираиду наверх квартиру караулить. Внутрь не пустила. Сказала, убили, мол, и все. А сама к участковому. Потом мальца накормила, а уж тут и вы приехали.
— Значит, кроме вас, никто в комнату к Варенцовой не заходил?
— При мне нет.
— Хорошо, можете пока быть свободны. Да, вот еще: когда домой возвращались, посторонних в подъезде не видели?
— Не видела. Да я по сторонам не глядела, у меня сетка была тяжелая, да молоко, да масло подсолнечное. Не до того было. Детей покричала во дворе, чтобы домой обедать шли, и больше никого не видела.
— А ребята ваши, значит, во дворе гуляли? Не боитесь одних отпускать?
— А куда деваться? Мы с отцом на работе целыми днями, бабушек у нас нет. В школе каникулы. Да и чего бояться? У нас здесь тихо, — вздохнула Вера Петровна.
— А сколько Пете?
— Да десятый год пошел. Он, если надо, и в магазин сбегает, и за сестрой приглядит. Хороший мальчик, ответственный. И учится хорошо.
— А можно мне с ним поговорить? Вы не волнуйтесь, я только несколько вопросов задам.
— Пожалуйста. Петя, Петь? — Она выглянула из кухни, где они беседовали, в коридор. — Поди сюда, здесь с тобой поговорить хотят. Простите, я ваше имя-отчество не расслышала.
— Всеволод Георгиевич.
— Вот, Петя, Всеволод Георгиевич с тобой поговорить хочет.
На кухне нарисовался худой загорелый пацан в тоненькой майке и черных спортивных трусах.
— Присаживайся, Петр. Как каникулы проходят? Чем с ребятами занимаетесь?
— Да ничем. Иногда с пацанами на Екатерингофку рыбачить ходим, а то просто в футбол гоняем. А на прошлой неделе играли с ребятами с Севастопольской. Пять — четыре их сделали!
— Молодцы! А сегодня чем занимались?
— А сегодня у Тольки Малышева отец вчера велик подарил, так мы целый день катались по очереди.
Петька совершенно не испугался грозного усатого следователя, чем собирался обязательно похвастать перед ребятами.
— Во дворе катались?
— Ага.
— И много ребят было?
— Толик, Валька, я, Сережка из одиннадцатого, и Жека еще приходил.
— Сможешь всех сейчас собрать?
— Да нечего делать! Кто же сейчас домой пойдет?
— Тогда пошли побеседуем с твоей командой.
Майор положил руку Петьке на пле