Евнух склонился еще ниже и поспешил за служанкой.
Цыси была непревзойденной актрисой. Все, включая императора, императрицу и даже придворного лекаря, который определял состояние своих пациенток исключительно по частоте пульса, весь двор, включая ненавистных князей, уверовали в ее беременность. Чуин — так звали служанку, понесшую от императора, — скрывали в задних покоях, кормили, поили, изредка позволяли подышать свежим воздухом, но только по ночам. Никто за девять месяцев ни разу не усомнился в беременности Цыси.
Даже когда император, согласно обычаю, на седьмом месяце беременности пригласил в компаньонки Цыси не единожды рожавших дам, дабы она набралась у них мудрости, и вызвал погостить в Запретном городе ее собственную мать, никто не заподозрил Цыси во лжи. Она привязывала фальшивый живот, меняла походку, манеру речи, завела небольшие капризы и так достоверно вела себя, что даже многодетные матроны не распознали ее игру.
Когда же начались роды, они с Ли Ляньином приняли их, а затем Цыси собственноручно убила несчастную Чуин и, измазавшись кровью убитой, изобразила только что родившую мать. Никто при дворе не заподозрил худого. Лекарь, помогавший при родах, был запуган так, что никогда бы не посмел раскрыть рта. Труп бедной девушки ночью был выброшен в старый глубокий колодец, уже ставший могилой для многих жертв драгоценной наложницы.
Итак, 27 апреля 1856 года Цыси родила императору наследника. Запретный город ликовал. Все восхваляли императора, императрицу, наследника и даже наложницу, произведшую на свет продолжателя династии. Цыси выдохнула свободно. Теперь положение ее было стабильно.
Императрица называла ее младшей сестрой, император даровал ей высший чин, полагающийся наложнице, музыканты ее восхваляли, евнухи искали расположения, придворные дамы — дружбы. Казалось бы, можно перевести дух, и Цыси действительно отдыхала душой первые месяцы. И совершенно напрасно.
Пока в Запретном городе праздновали рождение наследника, за его пределами бушевала гражданская война. Восстание, поднятое нищими крестьянами южных провинций, превратилось в общекитайское движение против маньчжурского господства и главным образом против правящей династии Цин. Казна опустела, правительственные войска терпели одно поражение за другим, население в панике бежало на север, а те, кто оставался, присоединялись к восставшим.
Бунтовщики уже захватили древнюю столицу Китая Нанкин и теперь двигались к Пекину. Необходимо было срочно принимать меры, но император Сяньфэн был слишком безволен, чтобы что-то предпринять, а Цыси как раз слишком деятельна, чтобы сидеть сложа руки. В конце концов, ее отец всегда советовался с ней и находил ее рассуждения толковыми и полезными.
И Цыси предприняла новую попытку спасти супруга и империю. Правда, на этот раз она действовала более тонко. Император позволил ей тайно, за ширмами присутствовать на государственных советах. Он привык обращаться к ней за помощью и с удовольствием прислушивался к ее суждениям.
Увы, теперь участие драгоценной наложницы вызывало недовольство в его ближайшем окружении. Князья и военачальники роптали и напрямую жаловались на Цыси императору. Тот, однако же, одурманенный опиумом, обессиленный недугами и от природы равнодушный к делам государства, лишь отмахивался и продолжал прислушиваться к советам наложницы.
Цыси не волновалась. Во дворце даже цикада не могла щелкнуть так, чтобы об этом не стало известно евнухам, и прежде всего Ли Ляньину. Уж он-то сумеет принять нужные меры и уберечь ее от беды, даже если придворные станут плести интриги.
Оказалось, что она ошиблась. Князья все же добрались до его величества и успели склонить его на свою сторону — заставили подписать этот чудовищный указ.
Цыси покинула дворец Земного спокойствия и прошла в свой любимый павильон на пруду с цветущими лотосами. Велев свите оставаться на берегу, она перешла по изогнутому мостику, выбрала место в тенистом углу и предалась раздумьям. Тихо шевелились на ветру тонкие ветви ивы, теплый ветер доносил запахи цветущего сада, мелькали над водой стремительные серебристые стрекозы, золотыми искорками уходили на глубину рыбы. Но пышная красота и свежесть поздней весны не трогали сердце бывшей наложницы Ланьхуа. Она сидела, погруженная в свои мысли, и привычными движениями поглаживала медальон.
Выживать, снова выживать. Чтобы сохранить свое положение, ей нужны союзники. Но не кто угодно — ее союзники должны быть под стать врагам, из князей и военачальников, влиятельных и высокородных. Они должны составить ее партию при дворе. Император слаб, здоровье его подорвано. Никто не говорит об этом вслух, но дни его величества сочтены. Цыси лучше, чем кому-либо, известно, насколько он плох. Он протянет еще года два, от силы три, а кто затем станет правителем Поднебесной?
Цзайчунь слишком мал. Его сестра не может взойти на престол: в династии Цин женщины не вправе наследовать власть.
Солнце уже клонилось к западу, а драгоценная наложница все сидела в тени ив, недвижная, как изваяние, углубленная в себя, и ни одна из прислужниц не посмела нарушить ее уединение.
Неизвестно, как долго она просидела бы так, если бы не явился посланник императора. Пришлось спрятать тревогу. Она выпорхнула из павильона беззаботной птичкой; туфельки тихонько постукивали по мостовой Запретного города, когда любимая наложница императора спешила на зов своего повелителия. Нежное бело-розовое личико светилось радостью, выразительные глаза, предмет зависти многих обитательниц гарема, ярко сияли, улыбка была по-детски нежна и наивна. Прекраснейший из цветов императорского сада — так сказал о ней придворный поэт и был прав.
Император Сяньфэн возлежал на ложе в тени своего любимого павильона и скучал. Его мучили боли, и сейчас он ждал свою прекрасную фею, чтобы она приготовила ему шарик спасительного зелья. Никто не умел делать это так ловко, как Цыси. Она убаюкает его, примет на себя часть его забот.
И почему эти назойливые князья невзлюбили бедняжку? Цыси так умна, очаровательна, трудолюбива, она с радостью разбирает за него бумаги, помогает готовить указы. Она всего лишь помощник, облегчающий его тяжкую ношу, все решения Сын неба принимает сам.
Но князья наседали, и ему пришлось согласиться. В случае его смерти Цыси последует за ним, дабы и в загробном мире услаждать его слух пением и занимать ум поэзией и беседой. Сяньфэн вздохнул, собираясь выразить монаршее нетерпение, но послышались легкие шаги, и он улыбнулся. Сейчас ему станет легче, мир окрасится волшебными красками, и они с Орхидеей уплывут в страну грез.
Цыси сидела в театральной ложе за шелковой ширмой, расшитой драконами, и сквозь щелочку разглядывала явившихся на представление мужчин. По правую руку от императора помещался тучный Цзай Юань, он что-то нашептывал повелителю, и тот милостиво улыбался. Ох, как бы ей хотелось задушить этого самодовольного истукана! Его мозгов только и хватает на бабские интриги. Лучше бы возглавил войско и разбил тайпинов, они, кажется, уже собственное государство провозгласили, это при живом-то Сыне неба! Неслыханная дерзость! А первый вельможа слушает оперу, обжирается, кутается в нежнейшие шелка и в ус не дует.
Цыси остановила взгляд на молодом князе Чуне, младшем брате императора. Ему девятнадцать, он хорош собой, добродетелен, честен и пока не участвует в дворцовых интригах. Цыси сверкнула глазами из-за ширмы.
— Ли Ляньин, как думаешь, не пора ли нашему князю Чуне жениться?
Старая лиса все понял правильно.
— На ком, по вашему мнению, ему следует жениться, госпожа? Вы знаете достойную девушку?
— Моей младшей сестре Дафэн уже исполнилось восемнадцать, пора ей подыскать мужа. — Цыси улыбнулась своему конфиденту. — Что думаешь?
— Прекрасный выбор, который, я полагаю, одобрят и князь, и сам император, — почтительно склонился Ли Ляньин.
— Я тоже так думаю.
Глава 14
2016 год
— Как твои дела, детка?
Бабушка сидела за любимым ломберным столиком и, как всегда, раскладывала пасьянс. Алиса подтащила кресло с высокой резной спинкой и устроилась напротив. Высокие окна эркера закрывали тонкие занавески. В комнате было прохладно от работающего кондиционера.
— Никак. — Алиса разглядывала тени на потолке.
— Ты так и не простила Илью? — осторожно спросила Валерия Константиновна.
— Нет. И не собираюсь. — В ее голосе была горечь. — Не могу. Ты понимаешь, каждый раз, как только вижу его, воспоминаю его сидящим на той девице, и эта сцена никак не идет из головы. Если бы я просто знала, что он мне изменил, но не видела всего сама, может быть, и простила бы, а так не могу. Бабушка, я его так любила!
Алиса не удержалась и всхлипнула.
Бабушка была единственным человеком, с кем она могла вот так начистоту говорить о том, что чувствует.
— Это было так мерзко, так унизительно! И ведь всего несколько часов назад он так же занимался любовью со мной и говорил, что любит и обожает. И сейчас говорит! А я его видеть не могу. Мне все время хочется сделать ему больно. По-настоящему больно, чтобы он понял! Знаешь, я даже думаю привести кого-нибудь к нам и изменить ему — чтобы он все слышал, все видел, но не знал, что это месть, а подумал бы, что я на самом деле влюбилась. У меня на примете целых два кандидата.
Эти нешуточные страсти очень не шли ее по-детски хрупкому образу. Но бабушка всегда относилась к ней всерьез.
— Я понимаю твою боль, Алиса, но она пройдет. А вот если ты пойдешь против себя и переспишь с человеком, который тебе безразличен, отвращение к себе останется с тобой навсегда. Ты слишком глубокая натура, чтобы подобное прошло для тебя бесследно. Многие женщины способны на легкий флирт, но не ты. Илья был твоим первым и единственным мужчиной. Знаю, в душе ты всегда считала, что тебе просто не везет с парнями, поэтому у тебя мало поклонников. Но это не так. Ты даже не замечала, как сама устанавливаешь дистанцию, не позволяя молодым людям приблизиться к себе. Правду сказать, не знаю, почему ты выбрала Илью, вероятно, он просто твой мужчин