— Люба, да не могу я. У меня у одного, что ли, дети? Попроси у себя на заводе. Ты передовик, тебе тоже не откажут.
— Да я же на прошлую смену брала путевку! У нас в лагере мест пока не хватает. Вот на будущий год построят новый корпус — тогда пожалуйста. А мне уже надоело каждый вечер от соседей выслушивать, что Жорка за день натворил.
Договорить они не успели — дверь распахнулась, и на пороге появился Жорка в насквозь мокрых рубашке и шортах. За ним нарисовался незнакомый мужчина. Замыкал шествие похожий на Жорку, как брат-близнец, Федька Ермолин.
— Здравствуйте, граждане. Это ваш ребенок? — Незнакомец сдвинул на макушку светлую шляпу.
— Наш, — слабым голосом ответила Любовь Сергеевна, поднимаясь из-за стола. — Да вы проходите, пожалуйста.
Она поспешила ввести всю компанию в комнату и прикрыла дверь, чтобы соседи не услышали об очередных подвигах их малолетнего бандита. И так уже разговоры о том, что у майора Остапенко растет сын-хулиган, расползаются по двору и окрестностям. По причине капитальной служебной занятости мужа подобные сцены обычно происходили в его отсутствие. А все-таки, согласитесь, есть разница — от жены выслушивать о проделках любимого дитяти или узнать от постороннего гражданина.
— Вот, товарищи, — солидно прокашлявшись, начал гость. — Вот эти двое мальчиков сегодня на моих глазах совершили героический поступок. Я уже сообщил прибывшему на место постовому, чтобы он проинформировал пионерскую организацию и школу, где учатся эти достойные молодые люди.
Любовь Сергеевна и Всеволод Георгиевич недоверчиво переглянулись.
— Сегодня в парке ровно в семнадцать часов сорок пять минут девочка лет пяти уронила в Лебединый пруд мячик, потянулась за ним и упала в воду. Глубоко! Птицы заклюют! — театрально закатывая глаза, вел дальше гражданин. — Рядом оказались только эти двое мальчиков, и никого из взрослых. На зов о помощи они откликнулись не раздумывая — немедленно прыгнули в воду и вытащили ребенка на берег.
Любовь Сергеевну и Всеволода Георгиевича патетическая интонация гостя ничуть не смутила. Оба они с умилением смотрели на не до конца еще высохших и красных от смущения героев.
— Спасибо большое, что не сочли за труд и привели их домой. — Майор сделал шаг вперед и протянул гостю руку.
— Не стоит благодарности, это мой долг. Но мне, пожалуй, пора. Не сочтите за труд — обязательно расскажите обо всем родителям второго мальчика. Мы не застали их дома. Если у них возникнут вопросы, вот вам мой служебный номер телефона, — протянул он бумажку. — Моя фамилия Мишкин, Николай Тимофеевич. До свидания.
Любовь Сергеевна в продолжение этой сцены уже не раз пожалела, что прикрыла дверь, так что никто из соседей не услышал, как хвалили ее сына.
К счастью, товарищ Мишкин остановился в дверях и громко, как в театре, повторил:
— Еще раз спасибо вам за сына. Вот такими должны быть все советские школьники.
В комнату Любовь Сергеевна, счастливая и румяная, вернулась после разговора с соседками, которые, уж конечно, все слышали. Хотя бы теперь никто не станет говорить, что у нее растет малолетний бандит.
Глава 16
1956 год
— Всеволод Георгиевич, есть! Подфартило! — Алешка Коромыслов ворвался в кабинет.
— Валяй докладывай.
Настроение у майора было точно как у этого сияющего Алешки. Вчерашний визит гражданина в шляпе произвел сенсацию не только в отдельно взятой семье майора Остапенко, но и в целом доме и даже в микрорайоне. Сегодня утром, когда он спешил на работу, к нему уже обратились с поздравлениями несколько человек, в том числе дворник, который шустрого Жорку, кажется, на дух не выносил.
— Вот биография Варенцовой. Вчера полгорода облазил, везде побывал: на работе у нее, в общежитии, где она раньше проживала, в клубе, в райкоме комсомола — везде. И кое-что накопал! — довольно улыбался Алешка.
— Давай, не тяни.
— Так вот. Как сообщила бывшая соседка Варенцовой…
— Бывшая? А разве до Кулешовых в квартире еще кто-то проживал?
— Так точно. Семейство Рожковых, им пять лет назад квартиру в новом доме на проспекте дали, а Кулешовым — их комнаты.
— А где же Кулешовы раньше проживали? Участковый их вроде до войны еще знал.
— Да на соседней улице. Только в войну их дом разбомбили, вот они и маялись во временном фонде. Так вот, эта соседка, Рожкова, рассказала, что они с Варенцовой с самого ее приезда в Ленинград знакомы. Сперва покойная в общежитии жила, потом ей от «Красного треугольника» как передовице и активистке комнату дали. Рожкова говорит, что Зинаида по молодости видной была и до работы злой, а еще и по общественной линии успевала, в комитете комсомола сектором каким-то заведовала, а по субботам в техникуме училась. Огонь девка.
— Та-ак. Дальше.
— Дальше пошли они как-то всей бригадой в цирк, еще до войны было дело, в 1938 году. И выступал в цирке метатель ножей.
— Ножей? — недоверчиво переспросил майор.
— Ножей. Пошли они, значит, в цирк, началось представление, дошло до номера этого метателя. Заприметил он нашу барышню в зале и пригласил на арену — ему нужен был помощник из зрителей.
— Это тебе бывшая соседка такие подробности сообщила? — насмешливо спросил майор.
— Нет, дочка ее, которая с Варенцовой в цирке была. Она тогда так перепугалась, что до сих пор все в деталях помнит. Ей тогда лет восемь было, — ничуть не смутился Алексей. — Так вот, пригласил он Варенцову на арену, поставил возле щита и давай в нее ножами лупить! А девчонка соседская как завопит на весь цирк: «Ой, дяденька не надо! Ой, отпустите ее!» Весь зал хохочет. Артист этот ножи кидает, а Варенцова стоит — хоть бы что, глаза таращит. И, видать, влюбился артист этот. После представления, когда они на улицу вышли, он их уже поджидал. До дома проводил, так и повадился ходить. Месяцев восемь ходил, пока на гастроли не уехал то ли в Ярославль, то ли в Саратов. Зинаида поплакала-поплакала и забыла, а он через год снова нарисовался. И так до самой войны — то приедет, то уедет. Ходить ходил, а жениться так и не предложил. А когда война началась, его в городе не было. И писем он не писал, так что ничего о нем больше не слышали.
— Не пойму я что-то, в чем здесь удача.
— А в том, что я вышел на проспект, стою на остановке. — Лешка сверкал глазищами от восторга. — А возле остановки — афишная тумба, а на ней — цирковая афиша, и черным по белому: «Мастер ножей и кинжалов, непревзойденный метатель Арчибальд Бергамеско».
— Тот самый метатель ножей?
— Именно. И заметьте: он здесь уже месяц, — поднял палец Алешка.
— Молодец, лейтенант. Сегодня же дуй в цирк.
— Всеволод Георгиевич, — тут же заныл герой, — да сегодня же суббота, у меня дела. Да меня же невеста бросит.
— А ты не тяни со свадьбой, тогда не бросит. Возьми два билета и вместе с невестой ступай, а после представления, а еще лучше в антракте, заглянешь за кулисы. Только не спугни! Прощупай слегка, не более. Надо будет еще его связь с Павловой установить. Давай дуй за билетами.
— Алеша, как здорово! — толкаясь в нарядной толпе, радовалась Людочка. — Мы так давно никуда вместе не ходили, мне даже перед мамой неудобно. А тут цирк! Ты просто молодец.
Алеша при полном параде, в белой рубашке с галстуком, сдержанно улыбнулся. Молодец майор, подкинул хорошую мысль. А он-то, болван, еще упирался — несолидно, мол, лейтенанту милиции ждать девушку у афиши со львами, тиграми и клоунами. Хотя он, конечно, здесь по делу, и об этом забывать нельзя. Да ладно, если здраво посмотреть, это и не дело вовсе, а сплошное развлечение.
— Алеша, вот наши места. — Людочка уселась и принялась старательно расправлять сборки на юбке. — Как я люблю запах цирка! Ой, у нас места просто замечательные, как ты смог достать такие билеты? А ты программку купил? Дай взглянуть.
Алексей и сам внимательно изучал программку и до того, как Людочка ее отобрала, успел заметить, что Арчибальд Бергамеско выступает в конце первого отделения. Может, стоит его сразу допросить, до выступления, а то вдруг потом сбежит?
— Люд, я за мороженым сбегаю, ты посиди пока, посмотри программку.
— А зачем за ним ходить? Скоро мороженщица сама по рядам пойдет. — Людочка подняла на него удивленные глаза.
— Потом представление начнется, отвлекаться не захочется.
Людочка пожала плечами и принялась разглядывать публику.
За кулисами запах зверья стал еще сильнее. Алеша почувствовал, как защекотало в носу и заслезились глаза.
— Товарищ, вы, собственно, к кому? — потянул его за рукав пожилой дядька в униформе.
— Я к Бергамеско. — Алеша изо всех сил старался не потерять солидности.
— А вы ему, извиняюсь, кем будете? Приятелем или как?
— Я ему буду уголовным розыском. — Он достал удостоверение. — Вы не могли бы проводить меня к нему?
— Проводить — нет, а показать дорогу могу, почему бы и не показать. Пойдете по коридору, и слева будет дверь с его фамилией. Да она у него всегда нараспашку, не заблудитесь.
Алексей отправился бродить по цирковому закулисью — среди декораций, гигантских кофров с реквизитом и клеток с собачками и попугаями. В коридоре разминались гимнасты, курил в уголке здоровенный парень с закрученными усами. Пробежала стайка балерин, и несколько оценивающих взглядов, брошенных в его сторону, Алеша успел заметить. Прошествовала матрона с крошечной собачкой под мышкой. Униформисты в кителях с аксельбантами протащили мимо него какие-то блестящие металлические трубки. Когда по коридору разнесся зычный рев, он с перепугу шмыгнул в какую-то приоткрытую дверь.
— Что, парень, испугался, что сожрут? — насмешливо окликнул хрипловатый голос.
— А? Да нет. — Алеша поспешил взять себя в руки. — А вы, товарищ, Арчибальд Бергамо?
— Бергамеско, если не возражаете, — все так же насмешливо смотрел на него артист.
Метатель ножей оказался на удивление неказистым. Невысокий, щуплый, смоляные волосы и такие же усы, длинные и лихо закрученные. Эти бравые усы как-то не очень подходили к его вялому лицу с веером глубоких морщин вокруг глаз. На правой щеке Бергамеско красовался раздваивающийся, как жало змеи, шрам.