том вывернула руку, так что клинок Шаэ встал вертикально, острием вниз, и, защитив руку Броней, выбила саблю из слабеющей хватки Шаэ. Все это заняло меньше секунды. Сабля Шаэ взлетела в воздух, Айт с оскалом бросилась вперед, намереваясь вспороть Шаэ живот.
В попытке выжить Шаэ закрылась Броней. Но недостаточно быстро и недостаточно прочно, живот вспыхнул болью, словно пламя вдоль пороховой дорожки. Спереди по брюкам заструилось что-то влажное и горячее, как будто разом опустошился весь мочевой пузырь. Посмотрев вниз, Шаэ увидела, что по ногам хлещет кровь, словно над пупком возник водопад.
В голове помутилось от предчувствия неминуемой смерти. Время замедлилось, и все вокруг застыло. На периферии Чутья она ощутила восторг Айт Мады, опускающей клинок, как палач. Собрав остатки сил, Шаэ отшатнулась и упала на колени в траву, раскинув руки.
– Айт-цзен! – хрипло выкрикнула она. – Я сдаюсь!
Она закрыла глаза в ожидании смерти.
– Я сдаюсь, – повторила она и едва узнала собственный голос, он словно исходил откуда-то еще. Трудно было думать, найти слова и составить их вместе в последней попытке в тонкую ниточку, на которой еще держалась ее жизнь. – Ты лучший боец, настоящая дочь Копья Кекона. Мои жизнь и нефрит твои. Если ты меня пощадишь, я последую твоему примеру и продолжу отдавать всю себя на благо Кекона.
Прошла секунда. Еще одна. Боль в животе была невыносимой, Шаэ хотелось рухнуть на влажную траву и свернуться калачиком, зажимая рану, но она не шевелилась. Закрыв глаза, она Почуяла, что Айт колеблется, клинок застыл на полпути. Меньше чем в десяти метрах аура Хило ревела, как загнанное в ловушку чудовище, его безрассудные и жестокие намерения были очевидны. Шаэ открыла глаза и посмотрела в злобное лицо Айт, заляпанное кровью, а потом заглянула ей через плечо.
Двухполосную дорогу к Дому начальника гарнизона перегородили две большие машины. Еще две остановились на обочине рядом с серебристым «Стравакони» Айт. С десяток Кулаков Равнинного клана выходили из машин. Зеваки со страхом переводили взгляды с Айт и Шаэ на Хило, на бойцов обоих кланов со всех сторон, чьи руки уже потянулись к рукояткам оружия.
Несмотря на страшную боль и дрожь сердцебиения, Шаэ посмотрела Айт в глаза и заметила, как угроза на ее лице сменилась горьким пониманием – она тоже Почуяла прибытие бойцов Хило, в воздухе внезапно запахло опасностью. Даже сейчас, перед лицом смерти, Шаэ отчаянно разыгрывала оставшиеся карты. На глазах у всей страны она сражалась храбро и умело, как настоящая кеконка, защищающая свою репутацию и честь клана, и в финале сдалась более сильному воину. У Айт была возможность честно убить Шаэ в бою, но этот момент прошел. Дуэль на чистых клинках – уважаемая традиция, убийство сдавшегося противника – нет.
Убийство раненой и безоружной Шаэ, стоящей на коленях, покажет, насколько Колосс Горных кровожадна и безжалостна, на глазах широкой публики подтвердит слова Хило о ней – что она захватила власть, убив собственного брата во сне. Человек, способный снести голову побежденному и стоящему на коленях сопернику, может нарушить айшо и любым другим способом, даже покалечить ребенка. Образ Айт как патриотки, стоящей на защите страны, тщательно культивировавшийся уже два года, пока она восстанавливала репутацию клана, будет разрушен. И Хило получит оправдание, если он в нем нуждается, для превращения места дуэли в кровавую баню.
В ноздри ударила металлическая вонь от впитавшейся в сухую почву крови. Трясущимися пальцами Шаэ повозилась с застежкой нефритового ожерелья и сломала ее. Две нитки упали с ее шеи, скользнув по коже с легкостью струи крови из вены. Шаэ протянула ожерелье Айт, руки дрожали от малейшего усилия.
За горящим взглядом женщины напротив она Почуяла неуверенность, усиленные попытки просчитать варианты. Айт решала – уничтожить врага или сохранить моральную победу, к тому же она не знала, не нарушит ли Хило кодекс дуэли на чистых клинках, не говоря уже о мирном соглашении между Горными и Равнинными, и это снова приведет к войне кланов. Айт прищурилась. В голове у Шаэ зазвенело, когда она Почуяла растущую тревогу всех зрителей, задержавших дыхание от напряжения.
Айт опустила клинок. Потом протянула руку и сжала нефрит Шаэ в кулаке.
– Ты позорно вела себя в прошлом, Коул Шаэлинсан, – сказала она громко, чтобы все слышали. – И все же было бы досадно убить хорошую Зеленую кость в то время, когда Кекону нужен каждый из нас. – Колосс Горных вытерла обе стороны сабли о шелковые штаны. – Мой клинок чист.
Отовсюду раздались громкие возгласы одобрения и радости. Коллективное лихорадочное напряжение ожидающих Зеленых костей уступило место настороженному гулу. Айт наклонилась ближе, чтобы ее слышала только соперница. Шаэ с ужасом всматривалась в свой нефрит в руке Айт, словно та сжимает в ладони отсеченную часть ее тела – руку, сердце или внутренности. Левая сторона головы Айт без части уха выглядела жутко, но Айт не обращала на это внимания.
– Я ведь обещала тебе, глупышка, что ты увидишь свой клан в руинах, – прошептала Айт. – Было бы нечестно с моей стороны убить тебя до того, как это случится.
Она развернулась и спокойно вышла сквозь строй радостных бойцов Горного клана.
Нефритовая ломка и потеря крови накрыли Шаэ одновременно, словно тайфун оторвал ее от поверхности земли. Все очертания предметов расплылись и закачались, ослабевшее тело рухнуло. Шаэ смутно осознавала поднявшуюся суету – над ней склонились Хило и Маики, семейный врач, доктор Трю, зажимал рану и лечил ее Концентрацией, наполняя дрожащее тело теплом. Где-то вдалеке кто-то сказал:
– Отнесите ее в «Скорую».
Шаэ вдохнула запах травы под щекой, а потом позволила себя впасть в беспамятство.
Глава 32. Запоздалые разговоры
Шаэ потребовалось переливание крови, двенадцать дней она провела в жанлунской центральной больнице, прежде чем хирург и доктор Трю разрешили ей вернуться домой. По ее просьбе в больнице к ней никто не приходил, кроме ближайших членов семьи. Оглушенной обезболивающими и дрожащей от нефритовой ломки, ей меньше всего хотелось отвечать на вопросы репортеров, показаться в таком виде перед коллегами с Корабельной улицы или даже перед виноватым лицом Маро.
И в результате, вернувшись домой, она чувствовала себя совершенно отрезанной от мира и страшилась того, что придется заново учиться ходить и в прямом, и в переносном смысле. Хотя она тренировалась в Академии, дралась и убивала прежде, по стандартам Зеленых костей, а в особенности по стандартам Коулов, ее жизнь была довольно спокойной: избалованная внучка под защитой Лана, которую готовили для работы в деловой части клана, училась и жила в Эспении, а потом работала на верхнем этаже офисной башни. Она никогда прежде не оказывалась так близко к смерти, и Шаэ чувствовала себя униженной.
Она стояла обнаженной перед зеркалом в ванной. Живот изуродован длинным розовым шрамом со стежками, уже побелевшим по краям. Ей по-прежнему было больно наклоняться или поворачиваться в талии. В затылке гудела тупая боль от нефритовой ломки, каждый мускул тела налился свинцом. У Шаэ остались нефритовые серьги и браслеты, которые Хило принес в больницу, когда Шаэ окрепла настолько, что могла их надеть, но шея казалась бледной и голой без нефритового ожерелья.
Шаэ оделась и позвонила Вуну. Он тут же явился, и они обнялись на пороге в порыве обоюдного облегчения.
– Шаэ-цзен, – сказал Вун дрогнувшим голосом, – я понимаю, почему ты так поступила, но в то время решил, что вот-вот тебя потеряю. Если бы это случилось, я бы пошел к Колоссу и попросил его меня убить.
– Даже не думай о таком, Папи-цзен, – ответила потрясенная его словами Шаэ.
Они пошли на кухню. Шаэ оперлась на стол, подвигая стул, Вун взял ее под локоть и помог сесть.
– Все очень плохо, Шаэ-цзен? – спросил он, в тревоге нахмурившись.
– Ломка? – поморщилась Шаэ. – Справляюсь, и долго она не продлится.
Все болело, она чувствовала полный упадок сил, а временами перед глазами словно вставала пелена, но по крайней мере голова осталась на месте. Нефритовые способности все еще при ней. Симптомы ломки были сильнее, накладываясь на телесные раны, но совсем не такими ужасными, как если бы она потеряла весь нефрит, и Шаэ знала по прошлому опыту, что через пару недель они пройдут.
Вун понял ее слова по-другому.
– Я принесу тебе нефрит из запасов клана. Сколько тебе нужно для нового ожерелья?
Шаэ покачала головой.
– Мне не нужен другой нефрит.
Ничто не мешало ей взять нефрит из семейных запасов Коулов, чтобы заменить потерянный в дуэли, но, чуть не погибнув на глазах у публики, она решила, что это будет бесчестно, унизит ее, если ее увидят в новом ожерелье из нефрита, который не завоеван в бою. Будет выглядеть так, словно почти смертельная схватка никак не повлияла на нее, как будто потерянное в тот день с легкостью можно вернуть. Утраченная часть уха у Айт Мады обратно не вырастет. Отсутствие нефрита станет для Шаэ чем-то вроде шрама.
Ее отказ явно не до конца убедил Вуна, но он понял, насколько это личное решение, и не стал спорить. Шаэ попросила рассказать о событиях последних двенадцати дней. Тень Шелеста преданно занял ее место на Корабельной улице. Он принял все необходимые решения, которые она одобрила бы, а в случае сомнений отвечал, что Шелест разберется с этим после возвращения.
Но все же Вун сделал и то, чего Шаэ никак не предвидела. Он пошел к Хами Тамашону и спросил Главного Барышника, не собирается ли тот покинуть свой пост. У двух самых высокопоставленных сотрудников Шелеста за многие годы сложились уважительные, рабочие отношения, еще когда Вун был помощником Колосса, а Хами – старшим Барышником под началом Дору, но Хами не принял вопрос с обычной доброжелательностью, поняв, что за ним стоит обвинение в предательстве.
– Только Колосс или Шелест могут попросить меня уйти в отставку, Вун-цзен, – холодно ответил Хами. – Я испытываю искушение предложить вам дуэль на чистых клинках, но думаю, мы оба согласимся, что еще одна дуэль сейчас была бы совсем не кстати.