Сердитый взгляд Сунто не изменился, но на его шее напряглись жилы, а нефритовая аура разбухла. Хило шагнул к нему и наклонил голову:
– Эспенские солдаты не умеют пользоваться нефритовыми способностями на городских улицах, в окружении обычных людей. Им не преподают кодекс айшо.
– Солдаты не стали бы стрелять, если бы не почувствовали угрозу своей жизни, – вскипел Сунто. – Как бы ты ни представил эти события в кеконской прессе, всем ясно, что никто бы вчера не погиб, если бы ты не устроил это представление. Это ты заварил кашу, Коул.
Хило покачал головой и раздвинул губы в презрительной усмешке:
– Ты хорошо знаешь кеконскую историю? Во время Мировой войны Зеленые кости победили шотарскую армию не в одиночку. Им помогал весь народ. Кеконские Зеленые кости всегда вдохновляли людей на борьбу за свободу. – В номер вернулся Лотт Цзин с большой картонной коробкой в руках, которую он поставил на кофейный столик у дивана. Хило подошел к столику, продолжая говорить через плечо: – Что бы сейчас ни произошло, с тобой и твоей компанией на Кеконе покончено.
Несмотря на свой гнев и угрозы, Сунто прожил в стране достаточно долго и понимал, что Хило прав. Кеконцы чтят айшо, и тот факт, что иностранные солдаты, носящие кеконский нефрит, стреляли в невооруженных людей, вызвал цунами возмущения в прессе, на улицах и в Королевском совете. Всего три часа назад Вен начала кампанию по сбору средств для пострадавших демонстрантов и членов их семей, в которой участвовала группа кинозвезд, и уже собрала сотни тысяч дьенов. Все больше людей собиралось на острове Эуман, присоединяясь к протестующим, но многие стояли и перед Залом мудрости. К концу недели кеконское правительство наверняка запретит «Ганлу» или любой другой частной военной компании когда-либо ступать на берега Кекона.
Сунто сжал большие ладони в кулаки, и на его бицепсах проступили вены.
– Увидимся в суде, самодовольный говнюк. Я позабочусь о том, чтобы корпорация «Анорко» и эспенское правительство использовали все возможные рычаги и разделались с Равнинным кланом. – Глава «Ганлу» повернулся и пошел к двери. – В войне случаются неизбежные жертвы, но это была не война между нашими странами, как бы тебе ни хотелось представить события в таком ключе. Ты сделал это из-за личных обид.
– Почему ты считаешь, что это разные вещи?
Хило открыл картонную коробку и достал оттуда видеокассету. Он сунул ее в видеопроигрыватель, стоящий рядом с телевизором, и нажал кнопку на пульте, включив звук. Сунто потянулся к дверной ручке, но остановился, услышав голос с видеокассеты:
«Никто в «Ганлу» не произносил название операции «Просека», но все мы прекрасно знали, что это. Так называло эту операцию начальство. Нам запретили обсуждать работу. Официально Эспения не воевала ни в одной из тех стран. Но восемьдесят процентов бойцов были эспенцами, бывшими военными. Кеконцев набирали, потому что у нас больше нефрита и кое-что нам удавалось лучше, например Отражение и Чутье».
Сунто обернулся. Человека на видеозаписи снимали со спины и в тени, его лица не было видно, а голос изменен, но Хило знал, что это Тейцзе Инно. Он с интересом гадал, опознает ли голос Сунто, знаком ли он со всеми своими бойцами лично, как хороший Штырь знает Кулаков и Пальцев. Вдруг под налетом корпоративного прагматизма он все же почувствует личную обиду от предательства.
Тейцзе продолжил говорить с экрана:
«В Удайне нашей целью было подавление восстания Освободителей. Мы готовили местных солдат и сотрудников тайной полиции, помогали им выслеживать и уничтожать предположительных лидеров восстания. Мятежники в основном были крестьянами и жителями сельских городков… – Голос Тейцзе дрогнул. Когда он снова заговорил, даже в искаженном механическом голосе можно было различить напряженность. – Однажды нам велели устроить засаду на отряд мятежников, но разведданные оказались неверными. Люди, которых мы застрелили, не были солдатами. Двое вообще оказались детьми. А хуже всего то, что у нас был нефрит и мы Чуяли – они совершенно безобидны. Все произошло слишком быстро. – Он надолго замолчал. – Я слышал еще об одном инциденте, когда…»
Сунто подошел к телевизору и выключил его, прервав воспроизведение записи. Он резко развернулся к Хило и Лотту. На его лице было написано нескрываемое отвращение.
– На записи твой сын, да? Ты сам написал текст и заставил его повторить слова на камеру?
Выражение лица Хило изменилось с пугающей быстротой.
– Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас, – прошептал он. – Нет, это не Нико.
– Значит, ты нашел какого-то кеконца, бывшего бойца «Ганлу», и угрозами или подкупом заставил его оговорить компанию без каких-либо доказательств, – сказал Сунто. – Без операции «Просека» проюгутанские силы распространили бы ересь Освободителей по всему миру. Да, иногда бывают случайные жертвы среди мирного населения, но только в редких случаях, и это необходимая цена в борьбе за Истину.
Сунто машинально дотронулся до треугольной подвески на шее, а потом, похоже, вспомнил, что находится в обществе неверных, и махнул этой рукой в сторону телевизора:
– Думаешь, эта дешевая журналистская подделка даст тебе рычаг против меня? За пределами Кекона это даже в новости не попадет.
– Само по себе – да, – признал Хило, когда Лотт снова опустил руку в коробку и достал другие видео– и аудио– кассеты, папки с документами и фотографиями и выложил их на кофейный столик впечатляющей грудой. – Но все это вместе… В Эспении этим наверняка заинтересуются кое-какие журналисты и политики.
Сунто уставился на кипу компромата.
– Как ты…
– Самонадеянный болван, – спокойно ответил Хило. – Ты был так уверен, что кланы – это ископаемые из другой эпохи, как будто мы не воевали по всему миру и всеми возможными способами. Когда я сказал, что уничтожу тебя, ты почему-то решил, что я говорю об убийстве.
На лице Сунто не отразилось никаких чувств, но аура его выдала. Она почернела и вспыхивала огнем.
– В следующем году в Эспении выборы, верно? – спросил Хило. – Операция «Просека» стоила триллионы талиров и длилась несколько десятилетий. Расходы на нее были скрыты в бюджете министерства обороны, в то время как Эспения вроде бы отозвала войска из других стран. Уверен, у твоего начальства полно политических врагов, и они с радостью воспользуются этой информацией, чтобы устроить грандиозный скандал. – Хило улыбнулся, но не от радости, а от предвкушения, как Шаэ будет проводить пресс-конференции для прессы со смакованием всех подробностей. – И когда это произойдет, кому-то придется принять удар на себя. Ты носил эспенскую военную форму и молишься их богу, но лицо и кровь у тебя кеконские. Тебя сделают козлом отпущения, Сунто.
Сунто молчал целую минуту. А потом кивнул:
– Ладно, Коул. – Он стиснул челюсти. – Я все понял. И сколько мне придется тебе заплатить?
– Думаешь, мне нужны твои грязные деньги, эспенский говнюк? – воскликнул Хило с такой яростью и жаром, что даже бывший Синий ангел невольно отпрянул. Лотт и Пальцы у двери напряглись, их ауры загудели. – Я предпочел бы не оставить от твоей компании и камня на камне и полюбоваться, как тебя запихнут в эспенскую тюрьму те самые политики, которые так щедро тебе платили, – огрызнулся Колосс. – Но придется сделать то, чего мне совсем не хочется. Я готов тебя спасти, Сунто. – Хило показал на кассеты и бумаги, лежащие на кофейном столике, – результат бесчисленных часов работы Равнинного клана и его Белых крыс. – Я запру все это в сейфе, чтобы никто больше не увидел. В обмен ты лишь должен поработать на Равнинных, в последний раз.
– Работать на тебя? – ошеломленно воскликнул Сунто. – И что от меня требуется?
– Утопить своего босса, – ответил Хило. – Вайлза.
– Арта Вайлза? – по-прежнему ничего не понимая, переспросил Сунто.
– Именно так. Я хочу уничтожить «Анорко».
Сунто выдохнул сквозь зубы:
– «Ганлу» – часть международного конгломерата «Анорко». Арт Вайлз с самого начала вкладывал деньги в мою компанию. Именно по его инициативе мы получили контракт с министерством обороны. Я не предам своего друга и соратника по вере.
Хило испытывал искушение напомнить ему, что когда-то они тоже были друзьями. Эспенская дружба стоит ровно столько, столько ты готов за нее заплатить, подумал он.
Но сказал вместо этого другое:
– Вайлз продает «Анорко» частному инвестору. Этот частный инвестор – Горный клан. Если ты не найдешь способ отделить «Ганлу» от «Анорко», то скоро будешь подчиняться Айт Мадаши. – Когда Сунто разинул рот от удивления, Хило не мог сдержать улыбки при мысли о том, что один из ненавистных врагов в конечном итоге сожрет другого. – Твоя компания, опирающаяся на современные эспенские идеалы, на веру в Истину, будет защищать интересы Горного клана и его активы.
– Это невоз… – Сунто затряс головой. – Арт собирается отойти от руководства компанией, но он никогда…
Хило видел, что Сунто хочет обвинить его во лжи, но полный ненависти взгляд быстро сменился смятением, затем наполнился сомнением и, наконец, мрачным пониманием.
Сунто отвел взгляд первым. Он подошел к дивану, который покинул Хило, и тяжело опустился на него. Хило встал перед ним и наклонился, заглянув Сунто в лицо:
– Вайлз тебя предал, Сунто. Он продает компанию, чтобы защититься. Я знаю это, потому что хорошо знаю Айт Мадаши. А ты знаешь Арта Вайлза. Что накопали на него Горные?
Сунто пожевал губы.
– Доказательства, – неохотно, но уверенно сказал он. И даже под пристальным взглядом Хило он поднес висящий у него на шее символ горы Икана к губам и прошептал молитву по-эспенски, хотя Хило не разобрал слова. – Доказательства криминальных связей Арта с Бригадами. Многие желтые газеты Порт-Масси уже покупали старые фотографии Арта с Джореном Гассоном и другими членами Бригады с улицы Булочника, но это всегда оставалось на уровне слухов и сплетен. Любое настоящее доказательство потопило бы его политическую карьеру, а он отправился бы в тюрьму. Это и только это могло вынудить его продать «Анорко», больше мне ничего не приходит в голову.