Последние Райли вынужден был сократить по настоянию Хэммонда, чтобы не беспокоить лишний раз принца; расчеты проделывали нужные манипуляции, не доводя дело до выстрелов, и лишь изредка разражались грохотом. Шун Кай, даже если он в ту пору отсутствовал, выходил, как только начинал бить барабан, и пристально наблюдал за учениями, ни разу не поморщившись при пальбе и откатах. Становился он так, чтобы никому не мешать — на драконьей палубе тоже было несколько пушек, и канониры взбегали туда. После второго или третьего раза они уже перестали обращать на него внимание.
В свободное от учений время он рассматривал пушки вблизи. Тяжелые сорокадвухфунтовые, с короткими стволами карронады драконьей палубы не обладали точностью длинноствольных орудий, зато и откат у них был меньше, поэтому много места они не требовали. Особенно восхищал Шун Кая неподвижный лафет, по которому двигалось взад-вперед чугунное дуло. За работой матросов и авиаторов он тоже следил во все глаза, не считая это, видимо, дурным тоном. Не меньший интерес вызывал у него сам транспорт — мачты, паруса и в первую очередь корпус. Лоуренс не раз видел, как он смотрит сверху на белые очертания киля и делает мелом наброски на палубе.
Вопреки всему своему наружному любопытству, общительным он не выглядел, и причиной тому был не только его чужеземный облик. В нем ощущался скорее инженер, чем ученый-энтузиаст. Хэммонд пару раз подъезжал к нему и был встречен учтиво, но прохладно. Лоуренс со стороны ясно видел, что китаец совсем не рад обществу дипломата — хотя раздражения Шун Кай не выказывал и при разговоре с Хэммондом всегда носил маску вежливого внимания.
Пример Хэммонда говорил о том, что навязываться этому человеку не следует. Шун Каю, бесспорно, пригодился бы гид, сведущий в морском деле, но такт и языковой барьер в равной мере побуждали Лоуренса ограничиваться пассивными наблюдениями.
На Мадейре взяли пресной воды, пополнили стадо, которому визит славного звена нанес заметный урон, но в порту задерживаться не стали.
— Смена парусов пришлась кстати — я начинаю понимать, что ей лучше подходит, — сказал Райли Лоуренсу. — Не возражаете против Рождества в море? Мне не терпится испытать, осилит ли она семь узлов.
Они вышли с Фуншалского рейда торжественно, на всех парусах, и вскоре сияющее лицо Райли лучше всяких слов выразило, что надежды его оправдались.
— Почти восемь! Что вы на это скажете?
— От всей души поздравляю вас! — ответил Лоуренс. — Не думал я, что это возможно; она превосходит все ожидания. — На самом деле он сожалел, что они стали двигаться с большей скоростью — чувство, которого он прежде никогда не испытывал. В бытность свою капитаном корабля он не стремился достичь невозможного, полагая, что с королевской собственностью так обращаться негоже, но, как всякий моряк, любил показать свое судно во всей красе. В то время он искренне разделил бы с Райли его ликование и ни разу не оглянулся бы на тающий позади остров.
В честь новообретенной скорости Райли пригласил его и своих офицеров к обеду. Во время трапезы, когда на вахте стоял один только молодой лейтенант Бекетт, как назло, налетел шквал. В теории, оперируя математическими формулами, Бекетт мог бы обойти вокруг света шесть раз подряд, на практике же действовал самым нелепым образом. При первом негодующем рывке «Верности» все повскакали из-за стола, а Отчаянный испуганно рыкнул, но бизань-брамсель сорвало еще до того, как Райли и Парбек выскочили на палубу.
После этого шквал тут же умчался прочь, небо окрасилось в голубые и розовые тона, волнение стало для «Верности» почти незаметным. Свет еще позволял почитать, но тут на палубу высыпали китайцы. Слуги под руки вывели из каюты Лю Бао и доставили его через квартердек и бак на прогулочную территорию. Пожилой посол сильно изменился с тех пор, как его видели в последний раз, сбавил добрый стоун[10] веса и заметно позеленел. Лоуренс почувствовал невольную жалость к его страданиям. Лю Бао опустился на принесенный для него стул и подставил лицо прохладному влажному ветру, но лучше ему явно не становилось. Когда ему предложили какое-то блюдо, он только рукой махнул.
— Он ведь может умереть с голоду? — спросил Отчаянный, движимый больше любопытством, чем состраданием.
— Надеюсь, что нет, хотя для первого морского путешествия он несколько староват, — ответил Лоуренс и добавил: — Сходите за мистером Поллитом, Дайер, и попросите его подняться сюда.
Вскоре Дайер вернулся с корабельным врачом. Поллит ходил с Лоуренсом на двух его кораблях и потому пренебрег церемониями. Отдуваясь, он плюхнулся на стул.
— Да, сэр, что такое? Нога?
— Нет, мистер Поллит, нога лучше. Меня беспокоит здоровье китайского джентльмена. — Лоуренс показал на Лю Бао, и Поллит немедленно сделал вывод, что если тот будет худеть так стремительно, то вряд ли дотянет и до экватора. — Мореплаватели они неопытные и вряд ли знают средство от морской болезни столь злокачественного вида. Не подберете ли ему какое-нибудь лекарство?
— Он не мой пациент, и я не хотел бы услышать, что лезу не в свое дело. Едва ли их медики отнесутся к подобному вмешательству благосклоннее наших. Тем не менее я бы прописал ему сухари. От них желудку, как правило, никакого вреда, чего я не могу сказать об иноземной кухне. Сухари и, возможно, легкое вино — уверен, что это поставило бы его на ноги.
Лю Бао скорее всего привык к «иноземной кухне», но Лоуренс не стал возражать. В тот же вечер он послал китайцу большой пакет сухарей, из которых Роланд и Дайер с великой неохотой выбрали всех долгоносиков. В придачу он оторвал от сердца три бутылки очень легкого искристого рислинга — каждая из них стоила ему 6 шиллингов 3 пенса у портсмутского виноторговца.
После этого жеста Лоуренс почувствовал себя не совсем ловко. Он говорил себе, что сделал бы то же самое для любого другого, но в глубине души сознавал, что действует расчетливо, надеясь получить какую-то выгоду. О конфискации кораблей Ост-Индской компании он помнил не хуже любого матроса, провожающего китайцев угрюмым взором.
— В этом ведь нет их вины, — оправдывался он перед Отчаянным, — как не было бы моей, если бы наш король поступил сходным образом с ними. Раз наше правительство это дело замалчивает, вполне понятно, почему китайцы относятся к нему так легко. И они-то по крайней мере честно обо всем рассказали.
Эти рассуждения звучали не совсем убедительно, но что было делать? Он не мог сидеть сложа руки и на Хэммонда тоже положиться не мог. У Лоуренса сложилось впечатление, что дипломат при всех своих талантах не очень-то старается сохранить Отчаянного для Англии — дракон для него служит всего лишь разменной монетой. Переубедить Юнсина нечего и надеяться, но можно попытаться привлечь на свою сторону других послов. И если ради этого нужно поступиться собственной гордостью, то цена не столь высока.
Дальнейшие события подтвердили, что он действовал верно. Назавтра Лю Бао снова вылез из каюты и как будто немного поздоровел. На следующий день он послал за переводчиком и пригласил Лоуренса на свою сторону палубы. При нем находился один из посольских поваров. Его собственный врач, сообщил Лю Бао, посоветовал ему употреблять сухари со свежим имбирем, и они сотворили настоящее чудо. Он хотел бы знать, как можно их изготовить.
— Нужно взять муку, добавить немного воды — боюсь, это все, что я могу вам сказать. Они пекутся не на борту, но уверяю вас, что нашего запаса хватит не на одно кругосветное путешествие, а на два.
— Мне и одного более чем достаточно, — ответил Лю Бао. — Не пристало старику уезжать так далеко от дома и странствовать по волнам. На этом корабле я даже пары лепешек не в силах был съесть, но сухари! Сегодня я поел еще рисового отвара с рыбой, и меня ничуть не тошнит. Очень вам благодарен.
— Рад, что оказался полезен вам, сэр. Вы в самом деле выглядите гораздо лучше.
— Это весьма учтиво с вашей стороны, хотя и не совсем правда. — Лю Бао поднял руку, показывая, как висит на нем его нарядный кафтан. — Мне нужно хорошо потолстеть, чтобы стать прежним.
— Могу ли я в таком случае пригласить вас завтра к обеду? — Лоуренс счел пробудившийся аппетит вполне приличным предлогом для следующего шага. — У нас праздник, и я угощаю своих офицеров. Окажите мне честь и приведите с собой всех ваших соотечественников, которые пожелают прийти.
Этот обед прошел намного удачнее первого. Для Грэнби праздничные блюда оставались пока под запретом, но лейтенант Феррис проявил себя как настоящая душа общества. Молодой и энергичный, он был назначен командиром верховой команды Отчаянного совсем недавно, отличившись при Трафальгаре. В обычных обстоятельствах он мог надеяться стать вторым лейтенантом разве что через пару лет, но сейчас заменил беднягу Эванса, которого отослали домой, и явно стремился сохранить за собой эту должность.
Утром Лоуренс не сдержал улыбки, слыша, как тот наказывает мичманам вести себя за столом цивилизованно и не сидеть как болваны. Лоуренс подозревал, что Феррис заставил их даже выучить несколько анекдотов: за обедом лейтенант переводил красноречивый взор с одного на другого, и жертва, едва не подавившись, разражалась историей, мало подходящей для ее нежного возраста.
Сопровождавший Лю Бао Шун Кай по обыкновению походил больше на наблюдателя, чем на гостя, зато сам Лю Бао явно приготовился получить удовольствие. В самом деле, немногие могли устоять против молочного поросенка в румяной сливочной корочке, зажаренного на вертеле в тот же день. Оба посла охотно взяли добавки. Жареный гусь, приобретенный на Мадейре как раз для такого случая, тоже удостоился похвалы Лю Бао: эта птица в отличие от большинства своих корабельных собратьев сохранила дородность до самой кончины.
Старания хозяев наладить беседу тоже не пропали даром: Лю Бао все время смеялся и сам рассказал много забавных историй, в основном охотничьих. Только бедному переводчику не повезло: он без конца носился вокруг стола, перекладывая с английского на китайский и обратно. Атмосфера почти что сразу установилась самая дружелюбная.