Змеиная голова, как и предсказывал Сэклер, вынырнула из воды прямо под ним. Живые тиски понемногу сжимались вокруг корабля, фальшборт трещал, угрожая вот-вот сломаться.
Парбек навел свою карронаду.
— Спокойно, ребята, ждем крена на этот борт.
— Погодите! — зачем-то крикнул сверху Отчаянный, но Парбек, не слушая, скомандовал:
— Огонь! — Ядро попало чудищу в шею, и над водой запахло горелым мясом, но удар не был смертельным: змей завизжал от боли и еще сильнее сдавил корабль.
Парбек стоял, как скала, всего в половине фута от змеиного туловища.
— Прочищай! — скомандовал он. Следующего выстрела можно было ждать не раньше, чем через три минуты, а трудная позиция и толкотня многочисленного расчета еще больше затягивали дело.
Участок правого фальшборта у самой пушки разлетелся в щепки, не менее смертоносные, чем осколки снаряда. Одна вонзилась глубоко в руку Парбека, окрасив кровью рукав. Червинс повалился навзничь с куском дерева в горле; Дайфид, которому щепка пробила челюсть, оттащил его тело в сторону.
Отчаянный, рыча, описывал круги в воздухе. К реву он не решался прибегнуть: волна вроде той, что потопила «Валери», наверняка сокрушила бы заодно со змеем и корабль. Лоуренс, однако, считал, что надо рискнуть. Прочная змеиная шкура не поддавалась усилиям рубящих, и «Верности» грозила большая беда. Если шпангоут треснет или, хуже того, киль погнется, судно уже никогда не дойдет до порта.
Но Отчаянный не дождался его приказа. Он взмыл высоко, сложил крылья и камнем, наставив когти, упал прямо на голову змея. Вместе с ней он ушел под воду, где тут же расплылось густое кровавое облако.
— Отчаянный! — Лоуренс перелез через дергающееся змеиное тело, промчался по скользкой окровавленной палубе и перелез через борт на цепи грот-мачты. Грэнби погнался за ним, но остановить не успел.
Лоуренс скинул сапоги в воду, не слишком хорошо понимая, что делать дальше. Плавал он неважно и не имел при себе ни ножа, ни пистолета. Грэнби хотел последовать за ним и не мог: корабль прыгал туда-сюда, как детская лошадка-качалка. По серебристому тулову прошла дрожь. Хвост показался из воды, конвульсивно дернулся и с громовым всплеском упал обратно. После этого змей наконец-то затих.
Отчаянный выскочил на поверхность как пробка, кашляя и отплевываясь. Морда у него была вся в крови.
— Кажется, все. Он умер. — Выговорив это, он подплыл к борту, но не стал взбираться наверх, а лишь прислонился к «Верности», держась на воде благодаря природной плавучести. Лоуренс сам слез к нему, примостился, как мальчишка, на резном барельефе и стал гладить Отчаянного, успокаивая заодно и себя.
Отчаянный слишком ослаб для гимнастических упражнений, и Лоуренс с Кейнсом вышли на ялике посмотреть, не ранен ли он. Обнаружилось несколько царапин, одну из которых причинили страшные, подобные пилам зубы. Все повреждения ограничивались этим, но Кейнс выслушал Отчаянного и сказал с беспокойством, что в легкие ему попала вода.
После многочисленных уговоров Отчаянный все-таки влез на судно. Потрепанная «Верность» осела при этом больше обычного, и сломанные поручни пострадали еще сильнее. Но даже Парбек, с болью в сердце принимающий все поломки, не сказал ни слова в упрек, и Отчаянного встретили хоть и утомленным, но дружным «ура».
— Свесь голову за борт, — попросил Кейнс, как только дракон угнездился на палубе. Отчаянный, которому очень хотелось спать, захныкал, но подчинился. Жалуясь на головокружение, он выкашлял сколько-то соленой воды. Удовлетворенный Кейнс отпустил его, и он жалобно свернулся в комок.
— Не хочешь ли чего-нибудь свеженького? — спросил его Лоуренс. — Барашка? Его приготовят, как скажешь ты.
— Нет, Лоуренс, есть я совсем не могу, — ответил из-под крыла Отчаянный. Его спина между лопатками заметно дрожала. — Пожалуйста, пусть его уберут.
Тело морского змея, который теперь стал виден во всю длину, так и лежало на палубе. Голова покачивалась на воде с левого борта. Райли послал людей на шлюпках измерить его. В нем оказалось 250 футов — почти вдвое больше, чем в самом большом медном регале, известном Лоуренсу, хотя голова насчитывала в диаметре меньше двадцати футов. Неудивительно, что он сумел зажать в кольцо даже такое судно, как «Верность».
— Цяо, морской дракон, — определил Шун Кай. В Китайском море, сказал он, водятся такие же, но значительно меньше.
Употребить его в пищу желающих не нашлось. Когда измерения были сделаны и китайский поэт, он же художник, сделал свои наброски, топоры заработали снова. Сэклер показывал пример, орудуя своей острой лопатой. Вскоре Пратт в три приема перерубил мощный хребет. Остальное довершили собственный вес змея и медленное движение корабля: туловище со звуком рвущейся ткани распалось надвое и соскользнуло в воду с обоих бортов.
Акулы и другие хищные рыбы уже кишели в море, терзая змеиную голову; теперь началась борьба за две гигантские половины.
— Давайте-ка убираться отсюда подобру-поздорову, — сказал Райли Парбеку. Паруса грот-мачты и бизани были сильно повреждены, но такелаж фок-мачты остался цел, только немного запутался. Судно двинулось по ветру прежним курсом.
Час спустя мертвый змей уже казался серебряной черточкой на воде. Палубу вымыли, отдраили пемзой и еще раз окатили водой. Плотник и его подручные вытесывали реи для грота и бизань-марселя.
Из трюмов достали запасную парусину. К ярости Райли, ее сильно изгрызли крысы. Начали ставить заплаты, но солнце уже садилось, и с установкой новых снастей приходилось ждать до утра. Людей отправляли ужинать и спать или по вахтам, без обычной поверки.
Лоуренс, все еще босой, выпил кофе и сгрыз сухари, принесенные Роланд. Отчаянный притих и по-прежнему не хотел есть. Лоуренс пытался разговорить его, опасаясь, что он все-таки получил какие-то скрытые раны.
— Да нет же, я совершенно здоров, — невесело, вопреки собственным словам, ответил Отчаянный.
— Почему же ты тогда такой грустный? Ты сегодня поступил как герой и спас наш корабль.
— Я убил его, вот и все — не вижу, чем тут гордиться. Он не был нашим врагом, он просто проголодался. А напал уже после, потому что испугался стрельбы. Жаль, что он не понял меня. Я бы уговорил его уплыть прочь.
Лоуренса поразило, что Отчаянному в отличие от людей морской змей совсем не показался страшным чудовищем.
— Послушай, ты не должен рассматривать его как дракона. Это существо не владеет речью, не наделено разумом. Ты, видимо, прав — им руководил голод, но всякое животное способно охотиться.
— Как ты можешь так говорить? Да, он не владел английским, французским или китайским, но ведь вырос он в океане. Откуда ему было научиться человеческой речи, если он не слышал ее в яйце? Если бы я сам не умел говорить, это бы еще не значило, что я не умею думать.
— Но ты же видел, что этот змей лишен разума. Он съел четырех человек и убил еще шестерых. Будь ему известна разница между людьми и животными, это был бы… бесчеловечный поступок. — Лоуренс путался, не находя нужных слов. — Приручить морского змея не удавалось еще никому — даже китайцы признают это.
— Выходит, если какое-то существо не служит людям и не знает их обычаев, то у него и разума нет. Выходит, его убить надо за это? — Отчаянный вздыбил жабо.
— Вовсе нет. — Лоуренс не знал, как объяснить ему свою точку зрения: сам он не увидел в глазах этой твари ни малейшего проблеска разума. — Я хочу лишь сказать, что морские змеи, будь у них разум, умели бы как-то договариваться с людьми, и мы бы знали об этом. Многие драконы, в конце концов, отказываются от опекунов и разговаривать не желают. Это бывает не часто, однако случается, но никто не выводит из этого, что у драконов нет разума. — Ему показалось, что он выбрал удачный пример.
— И как же поступают с такими драконами? Как поступили бы со мной, откажись я повиноваться? Я говорю не об одном каком-то приказе — что, если бы я вовсе отказался служить в авиации?
Разговор до сих пор носил общий характер, и переход на личности поставил Лоуренса в тупик. К счастью, при таком малом количестве парусов работы на палубе почти не было, и матросы играли на баке в кости (ставкой в игре служили порции грога). Вахтенные авиаторы тоже расположились в отдалении. Лоуренс был рад, что никто их не слышит: другие могли понять Отчаянного неверно и даже счесть его нелояльным. Сам капитан не верил, что Отчаянный способен отказаться от службы, бросив своих друзей, и отвечал спокойно:
— Неприрученных драконов посылают в питомники. Если бы ты захотел, то мог бы тоже там жить. Есть очень красивая местность у залива Кардиган, севернее Уэльса.
— А если бы я не захотел там жить? Если бы захотел поселиться где-то еще?
— А что бы ты ел? Скот, идущий на корм драконам, принадлежит людям.
— Если люди сделали всех животных своей собственностью и не оставили никого на воле, глупо было бы обижаться, что я беру какую-то долю себе. Да я бы и без скота обошелся. Ловил бы рыбу. Что, если бы я поселился около Дувра, и летал где хотел, и ел рыбу, не трогая ничьих стад, — разрешили бы мне так жить?
Лоуренс слишком поздно смекнул, что ступил на опасную почву, и горько пожалел о собственной неосмотрительности. Он прекрасно знал, что ничего такого Отчаянному не позволили бы. Живущий на воле дракон, даже самый мирный, привел бы в ужас местное население. Причин для отказа, вполне разумных, нашлось бы множество, но Отчаянному они представлялись нарушением его прав и свобод. Какие резоны найти, чтобы он не почувствовал себя несправедливо обиженным?
Отчаянный кивнул, верно истолковав молчание своего капитана.
— Откажись я, меня заковали бы в цепи и силой отволокли в этот самый питомник. А захоти я улететь, меня бы не выпустили — ни меня, ни других драконов. Вот я и думаю, — в голосе Отчаянного нарастал гневный рокот, — что мы все равно что рабы. Просто нас меньше, и мы большие и сильные, поэтому с нами жестоко не обращаются. Но мы лишены свободы, как и они.