– Это моя страна! Страна Чудес Молочных! – напевал Ваня, невпопад вторя рекламе. – Я хочу на нее смотреть!
Несколько неудачных попыток уговорить его, ссылаясь на необходимость маскировки карты, чтоб туда не понаехали мигранты, потерпели поражение. Потолок так и остался некрашеным. Ваня и по сей день обожает его рассматривать. Сказочный мир обрастает все новыми историями, которые он сам придумывает. Теперь он в подробностях рассказал об этом Соне.
– А как туда попасть? – спросила она. – Я бы хотела посмотреть на эту страну, надоел Таиланд.
Ваня ответил не задумываясь:
– В эту страну можно попасть только после смерти. Но берут туда не всех. Только таких, как я. Но я смогу тебя пригласить в гости.
– Пригласи обязательно! Я приеду! А пока есть ужасно хочется. Пацаны, может, пиццу закажем?
– Не надо пиццу! – запротестовал Ваня и вытащил из холодильника кусок мяса, купленный вчера. Наш последний запас. – Папа, давай мясо запечем!
– Отличная идея! Хватит фастфудом набиваться! – обрадовалась Соня. Я не в восторге: и так жрать нечего, так Ваня еще последнее чужим скармливает. Но надо сохранять лицо:
– Тогда помой его и ищи рукав для запекания. Помнишь, мы купили.
– Рукав, ха-ха-ха! Рукав для запекания! – кривляется Ваня, перевозбужденный присутствием красивой девушки. Прямо я в детстве. Помню, едем в автобусе с родителями, а напротив две школьницы сидят. Мне они казались взрослыми тетями-красавицами. Я принялся какие-то рожи корчить, вертеться, егозить, всячески привлекая их внимание. А потом папа взял и сделал мне замечание – мол, веди себя прилично в общественном месте. Я уткнулся в материнский бок и заревел. Зачем отцу понадобилось меня унижать перед школьницами?
– А Маша чем занимается?
– Хуй пинает… – Ваня, запихивающий мясо в «рукав», встал столбом. Посмотрим, что он теперь скажет.
– Ругаться нехорошо… Это карму разрушает… – Молодец парень, никаких двойных стандартов!
– А откуда ты знаешь? – задала Соня каверзный вопрос.
– Мне ангел сказал.
Не на того напала.
– Ты с ангелами разговариваешь? – не скрывая удивления, спросила Соня.
– Меня мама научила, – гордо ответил Ваня.
– Моя мама такими вещами увлекалась. От скуки… – Не хватало еще, чтобы Соня решила, что мы сумасшедшие. Хотя… может, это ее напугает… Поймет, что нас лучше не обижать, а то прикончим, и нам ничего не будет, полежим в психушке и выйдем.
– Тогда не буду ругаться, раз ангел запретил. Короче, Маша ничего не делает. Иногда дает уроки французского… у нее ведь мать француженка. Искусствовед, приехала в Союз на какой-то семинар, а наш папочка тут как тут. Так что Маша на самом деле Мария-Летиция-Женевьева. Это по-нашему она Маша. Живет то здесь, то в Париже. Мать ей квартиру на Патриках снимает.
Ваня задвинул противень и попросил меня зажечь огонь.
В ожидании Маши мы продолжили болтать. Иногда бывает так, что в один день сразу столько всего произойдет, чего и за полгода не происходит. Будто один распорядитель судьбы заканчивает смену и накануне передачи вахты другому щедро вытряхивает залежавшиеся события, не нашедшие применения раньше.
– Мы теперь почти как семья. Братья по могиле. Расскажи, чем занимаешься? – попросил я Соню.
– Мать переводчица, отец художник…
На слове «художник» Ваня так выразительно посмотрел на меня, что Соня удивилась. Я же беззаботно махнул рукой и ответил Ване похожим взглядом. Вроде как у нас обычай такой.
– Отец у меня с Машей общий. От нас с мамой он ушел, когда мне пять лет было, Машка уже родилась… – Соня затянулась сигаретой.
– А вы тоже художница? – перебил Ваня.
– Нет. Торгую чужими шедеврами. Продаю нашим, не рубящим в живописи соотечественникам, европейские картинки. У меня мальчик один толковый в Голландии есть, однокурсник. Он там на блошиных рынках старые пейзажики скупает, мне поездом отправляет, а я их здесь как малоизвестные западные шедевры толкаю.
– И хорошо идут дела?
– Жены средненьких бизнесменов легко платят по десять-двадцать косарей евро за вещи, которые я беру по пятьсот. С настоящими богачами я не связываюсь, у них эксперты. Мои клиенты – народ с одним-двумя лимонами и желанием приобщиться к аристократическому увлечению – коллекционированию живописи.
За десять лет работы я старался делать только красивые интерьеры, боролся за каждую мелочь, убеждал заказчиков и строителей, отказывался от участия в варварских реконструкциях старинных зданий. Потому и не разбогател. А это совсем другая семейка: папаша малевал вульгарную похабень, а циничная доченька впаривает идиотам второсортную живопись под видом эксклюзива. А если с другой стороны посмотреть, то Сазонов и Соня просто дают людям то, чего они достойны, чем не подавятся. Нельзя же годовалому ребенку скормить окорок.
Рядом хлопнуло.
– Ой! – подпрыгнул на месте Ваня и нервно облизнулся.
Я выронил из рук ложечку, и она подло звякнула о блюдце.
– Мясо! – спохватилась Соня.
Ваня мигом схватился за ручку духовки и отскочил с воплем. Старая плита во время работы сильно разогревается. Я заметался в поисках хваталки. Ваня принялся дуть на пальцы. Соня спокойно взяла полотенце, открыла плиту и вытащила со скрежетом упирающийся противень.
Пополз густой дым. В глазах защипало. В воздухе запахло жженой резиной, как во время какого-нибудь африканского бунта, где восставшие жгут автомобильные покрышки.
– Фу!
Мясо, обляпанное плавящимися остатками «рукава» для запекания, полыхало.
– Рукав для запекания бракованный! – воскликнул Ваня. Я наполнил водой стакан, плеснул на горящий полиэтилен «термостойкого рукава». Кухня погрузилась в густой вонючий туман, мы стали кашлять и тереть слезящиеся глаза. В дверь позвонили.
На пороге стояла Мария-Летиция-Женевьева. Блондинка с прямыми волосами, чуть выше и худее Сони. Она напоминает деревянную куклу на шарнирах, тонкую, прямую, угловатую. Ярко-голубые глаза смотрят скучающе, точно со сна. В правом глазу выделяется карий кусочек. Будто осколок пивной бутылки застрял. Маша производит впечатление девушки, только что вылезшей из постели. Правый уголок рта у Маши стерт ластиком. Сначала кажется, что показалось, а потом понимаешь, нет. Странный эффект, делающий правильное лицо немного асимметричным.
– Ты подожгла дом? – спросила Маша у Сони. – Внизу консьержка раздумывает, не вызвать ли пожарных.
– Рукав для запекания бракованный, – кокетливо разъяснил Ваня и тут же спрятался за мою спину, краснея от смущения.
– Где кухня? Здравствуйте. – Маша чмокнула нас дважды, по французскому обычаю. Прямота, пожалуй, единственное качество, которое сестер объединяет. Они не церемонятся с выражениями, грубят, но зато не смотрят на Ваню как на диковинное существо. И не делают лица, полные фальшивого сострадания.
Ваню поцелуи шокировали, никогда прежде девушки его не целовали. Простояв несколько секунд в столбняке, он церемонно поклонился. Но Маша, а за ней и Соня уже поспешили на кухню.
– О, я вижу, наши новые друзья большие кулинары, – изрекла Маша, ковыряя вилкой застывшую корку горелого полиэтилена, облепляющую мясо. – Похоже на убитого инопланетянина. Дайте-ка коробку с этими вашими «рукавами».
Мы виновато порылись в ящике буфета и протянули ей коробку. Маша прочла вслух:
– …Для запекания в микроволновых печах! Умники! До конца инструкции читать надо!
– А у нас нет микроволновой печи! – нашелся Ваня.
Вопреки опасениям, мясо оказалось пропеченным в самый раз. Не слишком сильно, но без крови. Редкие фрагменты расплавленного «рукава» ничуть его не испортили. Разрезав кусок на четыре равные части, я подал его на стол.
– А когда вы нам могилу вернете? – неожиданно спросил Ваня с набитым ртом.
Соня отложила вилку и нож. Маша вздохнула.
– Вань, давай об этом после еды поговорим, – начал было я.
– Можно и сейчас, давно пора… – вмешалась Соня. – Мы понимаем, вышло некрасиво…
– Соня, это ужасно, это только в России могло произойти! – затараторила Маша.
– Понимаете, отец просил его на этом кладбище захоронить. Там его любимый художник… как его… не важно. Мы спросили, есть ли места, нам сказали, можно организовать. Мы в подробности не вдавались. Не до того было…
– Мы пока не торопим. Нам могила не к спеху, правда, Вань? – Я подмигнул сыну. Он юмора не понял.
– Почему не к спеху?
– Вы не волнуйтесь, мы будем требовать новый участок, а тебе компенсацию, – подытожила Соня.
– Ты хочешь выкопать папу? – уточнила Маша.
– Папа лег на чужое место. Хотя он и при жизни это часто делал! – Соня хохотнула. Маша тонко улыбнулась. – Небольшое перемещение ему уже не повредит.
Интересно, предполагал ли мальчик Гоша Сазонов, выросший в художника Джорджа Сазонофф, что перед смертью его последнюю картину похитит даун, а самого его запихнут в могилу родственников похитителя, потомки которых потребуют перезахоронения.
– Приходите ко мне в театр! – пригласил всех Ваня.
– В театр?!
– Я играю в театре! – Мой толстячок весь извертелся от гордости. Даже стал какие-то танцевальные па демонстрировать. Сестры обратили ко мне вопросительные взоры.
– Ну… э-э… это не совсем театр, просто подвал с маленькой сценой… Ваня играет в спектакле… м-м-м… небольшую роль…
– Я играю Меркуцио!
Я решил не напоминать, что роль Меркуцио отобрали.
– Вау! – завопили сестры и бросились тискать и теребить Ваню. – Ты еще и актер!
Ваня с хохотом заверещал.
– А что за спектакль?! – спросила Соня.
– Не позорь семью, – фыркнула Маша.
– А что?!. А… ну да… «Гамлет»? Шучу! И ты играешь Меркуцио?!
– Да… – Ваня растерянно посмотрел на меня. Вспомнил.
– Ваня сейчас пробует другую роль… – пришел я на помощь.
– Какую?
– Он встречает гостей и читает финальный монолог.
– А почему не Меркуцио? – настырно полюбопытствовала Соня. Маша кашлянула, поняв, что дальнейшие расспросы неуместны.