– Там Кирюша… его мама мебель купила… ему Меркуцио отдали…
– У тебя забрали роль из-за мебели?!
– Э… не совсем так… – вмешался я. – Ну… в общем да…
Ваня понурился.
– Мы им кресло каждый раз возим, но нужны постоянные декорации, новые… Нашлась деловая тетка из родительского комитета, со своими условиями…
– Когда спектакль?
– Послезавтра в восемь. Первый показ в этом сезоне. Мы как раз кресло повезем.
– Премьера! – веско произнес Ваня.
– Обожаю премьеры! – всплеснула руками Маша.
– А как же вы эту бандуру допрете? Это ведь то кресло, которое в гостиной? – задала Соня практичный вопрос.
– Грузовое такси.
– Я вас отвезу.
Ваня убежал и вернулся с медным горном.
– Вот это да! – восхитилась Соня. – Можно дунуть?
– Можно, – разрешил Ваня, будто девственница из патриархальной семьи позволила жениху прикоснуться к своей руке. Соня подула, труба издала протяжный вой.
– Дай покажу!
Ваня вырвал у Сони горн, чтобы извлечь из него несколько звуков еще более отвратительных. Сестры захлопали в ладоши. Ваня и вовсе раздухарился и совершил то, чего я больше всего боялся.
– Хотите, покажу мой тайник?
– Ваня, я не думаю, что девушкам интересно!
– Почему же, очень интересно!
Ваня потащил гостей за собой, я поплелся следом, не зная, как предотвратить демонстрацию картины. Прихватив со стола чашку, я глотнул на ходу. И поперхнулся. Закашлялся, захрипел, хватая ртом воздух, замахал руками, выкатил глаза. Ваня подскочил и давай хлопать меня по спине. Я вытер слезы.
Бом! Бом! Забили часы в гостиной.
– А сколько сейчас? – все будто очнулись.
– Одиннадцать! – прохрипел я. Никогда не отвечал на этот вопрос с такой радостью.
– Ой, мы засиделись! У меня завтра встреча рано. Да и вам спать, наверное, пора. Спасибо за ужин!
После визита сестер я увидел квартиру их глазами. У нас не просто бардак, это какой-то неописуемый навал барахла. На всем слой пыли, как после извержения вулкана. Я взялся за уборку. Начал со спальной.
Разобрал родительскую кровать. Из-под матраса, как разбегающиеся тараканы, посыпались портреты целителя Семенкова. Портреты вроде как обладают лечебной силой. Мама верила, что с помощью этих портретов сможет сделать Ваню таким же, как все. Семенков – лысоватый господин с длинными волосами, отросшими на висках и затылке. Его изображения, отпечатанные на глянцевой бумаге, требуется класть под матрас и носить на себе под одеждой. Мама буквально укутывала портретами себя и Ваню, чем больше портретов, тем сильнее оздоровительный эффект, а чтобы портреты не истирались, упаковывала их в полиэтиленовые «файлы». При малейшем движении они с Ваней шуршали, как покупки в супермаркете.
Я собрал портреты, выкинуть их рука не поднимается. Уберу на антресоли. Разложив обляпанную краской во время ремонта стремянку, я раскрыл дверцы антресолей. В лицо пахнуло запахом старых тканей, кожи и дерева. Груды пакетов, гремящая фигурами складная шахматная доска с покоробившимся лаком, рулон пожелтевших обоев в цветочек.
А вот и чемоданчик с дедовскими наградами: орден Ленина, орден Красной Звезды, звезда Героя. Больше остальных мне нравится Красная Звезда, эмалевая, пятиконечная, цвета вишневого компота, с серым солдатом в середине. Ордена крепятся к черной бархатной подушечке, которую положили деду на грудь во время похорон. Потом подушечку спрятали в чемоданчик, а деда закопали.
Вспомнился рассказ деда, как он Красную Звезду получил. Говорил он об этом лишь однажды, незадолго до смерти. Он воевал командиром инженерной части. В сорок третьем году, в крещенские морозы, ему поставили задачу в одну ночь навести мост для переправы. Немцы не прекращали обстрел, река превратилась в кашу из ледяной взбаламученной воды и колотого льда. Русский мохито. Деду говорят, если утром будет мост – представим к награде, не будет моста – расстрел. Дед подумал и попросил у штабных две вещи: пять бочек спирта и мешок орденов. Спирта дали бочку, а орденов не пожалели.
Дед поставил задачу саперам и наградил всех заранее. У каждого оказалось по три-четыре ордена плюс медали, другие за всю войну столько не получили. А потом они вошли во взрывающуюся святую воду. К утру бочка опустела, а по новому мосту ринулись советские танки. Почти все саперы погибли. Дед потерял левую руку.
Недавно я сдал в антикварный трофейный бронзовый канделябр, на витрине лежало много боевых наград: Красные Звезды, ордена Ленина, Железные кресты с дубовыми листьями, значки за наступление на Кубани… Спустя каких-то шестьдесят лет красивые железки, утянувшие на тот свет стольких парней, смешались в лавке древностей. Награды, врученные смертельным врагам, мирно уживаются в сундучке коллекционера.
Вниз грохнулся пакет. Просыпались бумажки для записей. Из экономии мама использовала опустевшие картонные коробки. Папа расправлял их и резал на аккуратные квадратики. На них составлялись списки продуктов, которые следует купить, или указания для меня. Исписанные бумажки тоже зачем-то сохранялись. Я стал спускаться, чтобы собрать рассыпанный хлам. Следом свалился пакет с пластмассовыми баночками от сметаны. В них удобно складывать снедь. Живи мои родители в Европе, зеленые бы наградили их за вклад в рациональное использование ресурсов и сокращение выброса мусора. Напоследок на голову грохнулся мешок с клубками старой шерсти. Несколько клубков покатились по коридору. Запахло нафталином и восьмидесятыми. Я помогал бабушке распускать кофту и сматывать один из этих клубков. Бабушка любила распускать вещи, до вязки дело никогда не доходило. Запихивая клубки обратно, я наткнулся рукой на сверток, перетянутый бечевкой. Вытащил. Развернул… Пухлая пачка сторублевых купюр старого образца и несколько облигаций государственного займа.
Бабушка в последние годы жизни путала наши имена и постоянно перепрятывала деньги. То в книги положит, то под матрас. И так перепрятывала до тех пор, пока сама не забудет, куда положила. Каждый раз дело заканчивалось семейным скандалом. Бабушка упрекала маму в краже своих сбережений и облигаций, папа вступался за маму, мама спорила с бабушкой, папа вступался за бабушку и так далее. Потом папа хлопал дверью и убегал во двор. Происходили подобные вещи раз в месяц, после получения пенсии. Последнее исчезновение сбережений случилось примерно за год до бабушкиной смерти. Деньги так и не нашли, родители тогда расстроились не на шутку, у бабушки накопилось около трех тысяч советскими рублями. Подошла очередь на машину. Хотели старый «жигуль» продать, а новый купить. Как бабушка на антресоли забралась в свои годы…
Некоторые клубки размотались, сматываю. Из любого клубка может получиться шапка. Надоела шапка, распускаете и вяжете свитер. Свитер вышел из моды – шарф. Шарф потрепался – носки. Да что угодно. Суть не меняется, меняется только форма. Все наматывается клубком; мысли, знакомства, история, судьба. Все зарождается из маленькой закорючки, кончика нити, и все к этой закорючке возвращается.
Вот оно, мое наследство. Куча старого барахла и умственно отсталый подросток. Перед глазами мелькает жизнь. Я скандалю с родителями из-за нарезанных картонок для записей вместо опрятного блокнотика, подростком мечтаю, что было бы здорово, если бы родители погибли, а я бы навел в квартире порядок. Я стыдился их немодной одежды, возраста. Мне хотелось родителей помоложе, как у большинства дворовых мальчишек и девчонок. Чтобы мать была разодетой и накрашенной, а отец наглым и богатым, а не бывшим совслужем со звенящей в карманах мелочью. Чтобы квартира наша была обставлена современной мебелью, чтобы старые дубовые оконные рамы поменяли на пластиковые, чтобы покупали еду в валютных супермаркетах. Я тогда считал, что скоро начну вертеть большими делами. Уж я всем покажу! И вот я победитель, хозяин этой квартиры…
Я – копия отца, плохой карьерист. Мог бы уже иметь архитектурное бюро, как большинство однокурсников. На меня бы работали молодые ребята. Почему я не решился оставлять Ваню с нянечкой? Ну спал бы он, не смертельно же это! А я бы делал деньги, тусовался с женами заказчиков.
Я швырнул клубок, испещренные записями картонки, пластмассовые стаканчики, бабушкины банкноты. Купюры разлетаются по коридору колодой карт. Из своей-моей комнаты выглядывает перепуганный Ваня. Он крупье в казино судьбы, а деньги – карты, брошенные мной, в тщетной попытке судьбу обыграть.
Вечером следующего дня, собрав Ваню в театр, я в последний момент отправился в душ. Пришлось подождать несколько минут, пока потекла вода приемлемой теплоты. У нас, когда открываешь кран горячей воды, течет холодная и лишь спустя время теплеет и, если повезет, превращается в горячую.
Выйдя из ванной, обнаружил Соню в вечернем платье, сидящую на кухне.
– С легким паром!
Она заявилась раньше, пришлось пройти мимо в одних трусах.
– Попить ничего нет? – задержала меня Соня.
– Попить… – задумался я, втягивая живот и стараясь принять более эффектную, но вместе с тем непринужденную позу.
– Гриб есть! – нашелся Ваня.
– Что?
– Гриб! Гриб! – Ваня уже лезет в сервант и достает трехлитровую банку с желтой жидкостью и плавающей на поверхности субстанцией, похожей на губку, мясо и шляпку гигантского гриба одновременно. Это и есть «гриб», странная бродильная культура, производящая кисло-сладкий газированный напиток.
– Господи, это что?!
– Это целебный гриб, он был… был известен еще… – начал было Ваня заученную лекцию, но запутался. Забыл, где «гриб» был известен.
– В Древнем Китае. Может, просто водички? – закончил я его речь, пытаясь перевести внимание Сони на другую тему. Поздно.
– Гриб?! У матери такой же был! – цокает языком Соня. – Попить гриба!
– Пей на здоровье, – Ваня заботливо наполнил стакан. – Я его каждую неделю мою.
Советские хозяйки гриб любили. Его размножали, выдумывали новые присадки, им делились, его подкармливали сахаром, мыли и всячески лелеяли как старого, мудрого и почитаемого члена семьи