Он даже не повернулся. Развернул холст и принялся размахивать им как тореадор красным платком. Все замелькало передо мной. Голая женщина в нефти, Соня с синяком, Мария-Летиция-Женевьева с окровавленными руками.
В саду ягода малинка, малинка моя!
Ваня бросил холст на пол, вскочил на стул, расстегнул штаны и давай поливать.
Струя попадает точно в тело нефтяной Венеры.
Музыки больше нет. Только струя о ткань.
Последние капли упали в полной тишине.
Кстати, далеко не все дауны могут отлить без помощи посторонних.
За спиной Маша чиркнула зажигалкой. Затянулась.
– O, putan!!! Кровь! – Все обернулись на ее визг.
Маша уставилась на свои руки и грохнулась в обморок.
Маша быстро очухалась. Я создаю излишнюю суету. Сажусь, встаю, справляюсь о Машином состоянии. Не нужно ли воды? Ах, не нужно… Пауза затягивается.
– Вань, зачем ты на картину написал?..
– Я люблю тебя! – Ваня обхватил Соню. – И тебя, – стиснул Машу. – И папу! – обнял меня. – Я люблю вас всех! Я хочу раствориться в вашем мире!
– И что… обязательно пи́сать? – Я ищу тряпку, чтобы вытереть холст, пол. Никак не могу найти. Где же тряпка, где тряпка…
– Чего тычешься по углам? – спросила Соня.
– Тряпку ищу.
Соня протянула пачку салфеток.
– А как еще раствориться в мире? – спросил Ваня.
Раствориться в мире… Резонно… А как еще? Только так… Поссать на этот мир… Тру Венеру, пол… Ну, давайте уже… не молчите.
Соня будто слышит мои мысли:
– Понятно теперь, откуда рама.
– Вань, пойди руки помой, – говорю, бросая скомканные салфетки в огонь. Он убегает, крикнув напоследок: «Соня, я сейчас вернусь!»
Рассказал все, как было. Сестры выслушали внимательно. Ваня поправлял, если ему казалось, что я недостаточно точен. Например, попытка опустить подробности с умирающим Сазоновым провалилась.
– Я увидел, как машина бах, в столб! – Ваня в лицах показал аварию. Уроки театральной студии даром не прошли. – Я заглянул – дядя лежит, – Ваня изобразил уткнувшегося в руль Сазонова. – А рядом она, – Ваня любовно погладил еще влажный холст.
– А почему вы нам об этом сразу не сказали? – наконец задала главный вопрос Маша.
– Мы… мы… мы решили пока подержать ее у себя.
– Пока ваш папа лежит в нашей могиле! – выкрикнул Ваня и захохотал. Мальчику не чужда практическая жилка.
Соня усмехнулась:
– Резонный ход… Но картина не наша. Она оплачена. Отец вез ее заказчику. Я знаю кому.
– В принципе… мы готовы ее вернуть… – Я не слишком уверен в своих словах, смотрю на Ваню.
– Она моя мать, я ее не отдам! – решительно ответил Ваня.
– Вань, не болтай ерунды, какая она тебе мать. Чужая женщина, тем более нарисованная!
– Не отдам!
– Может, воздухом подышим? Заодно покажете место преступления, – предложила Маша.
На улице темно. В небе луна, похожая на засохший сыр с забытого бутерброда.
– Какой воздух! Влажный, холодный! – Маша кружится, вдыхая полной грудью.
Я спотыкаюсь обо что-то, чуть не падаю…
– Черт! Что это такое на самом ходу валяется… – под ногами вижу вилы. – Кто тут вилы бросил… – Поднимаю, прислоняю к стене дома.
Спускаемся в овраг. Луч фонаря выхватывает груды белых пакетов с мусором, корпуса старых радиоприемников и телевизоров, белую коробку холодильника.
– Это ужасно, почему у вас так относятся к природе… – всхлипнула Маша.
– Когда тебе нравится, ты говоришь «у нас», а когда не нравится – «у вас», – поддела сестру Соня.
Мне неловко, как будто я сам приволок сюда весь этот мусор.
– Неужели здесь нет специального контейнера? – переживает Маша.
– Есть, но большинству лень до него тащиться, и они здесь бросают. Тут пруды были, целый каскад, с кувшинками, еще от дворянской усадьбы остались. Мы в детстве на плоту катались. А когда земля подорожала – пруды осушили, продать хотели, но никто не купил…
– Машенька за экологию очень переживает, – разъяснила Соня сестринское настроение. – Она даже батарейки здесь не выкидывает, а отвозит к себе во Францию, где есть специальные пункты утилизации батареек.
– А что?! Батарейки – жуткое зло для природы! У вас, то есть у нас, короче в России, нигде нет специальных помоек для батареек. Раньше в Москве было одно место, я туда батарейки возила, но потом оказалось, что они их заново упаковывают и продают как новые. Не умеете вы экологично жить!
– А как это, экологично жить? – спросил Ваня.
– Природу не засорять, не брать от природы больше, чем нужно… – попыталась объяснить Маша.
– А можно экологично умереть? – продолжил расспросы Ваня.
– Конечно, можно. Я, например, хочу, чтобы меня похоронили, а не сжигали, когда я умру. Если меня просто закопают, то когда-нибудь я превращусь в нефть и буду полезна людям.
– А почему ты превратишься в нефть?
– Нефть – это ведь просто сгнившие люди, животные, растения, умершие миллионы лет назад. У каждого есть выбор, стать нефтью или не стать.
– Я хочу стать нефтью! – потребовал Ваня. – Как на картине! Папа, закопай меня, как Машу, ладно?
– Ладно, ладно. Мы все когда-нибудь станем нефтью.
Мы выбрались на дорогу.
– Вот тут машина была! – Ваня выскочил, принялся скакать по разделительной полосе, в лицах показывая аварию.
– Уйди с асфальта! И не кричи!
Маша осмотрелась. Место, где разбился ее отец. Соня зажгла сигарету.
– А небо-то какое!
В темноте наверху горели маленькие звезды.
– Большая Медведица… – Ваня ткнул пальцем наобум.
Я вспомнил школьный урок астрономии. Свет погибших звезд все идет и идет через космос. Мы восхищаемся тем, чего давно нет. Изучаем то, чего нет. Клянемся тем, чего нет.
– Ну ладно. Холодно что-то. Пошли обратно, – Соня поежилась.
Взбираясь по крутому берегу оврага узкой тропкой между завалами отбросов, мы обратили внимание на полощущийся на ветру российский флаг.
– Это откуда?
– Тимофеич, сосед, на столб повесил.
Трехцветная ткань напоминает морскую волнующуюся воду. Так и плещет.
– Ой, смотрите! Смотрите! – вдруг как заорет Ваня.
– Что?! Что такое?!
– Смотри, вот он! – Ваня кинулся вперед, присел, схватив что-то. – Ой, колючий! – отдернул руки.
Подбегаем. В тусклом свете фонаря, светящего возле дома соседа, виден игольчатый мячик.
– Ёж! Ёжик!
Все пытаются погладить ежа, он фыркает.
– Как он здесь оказался?! Сейчас же зима!
– Я по радио слышала, что звери из-за тепла не впали в спячку!
Маша с опаской смотрит на ежа.
– Давайте его молочком напоим!
– А как его до дома донести, он же колючий!
Решаем, что кто-то должен остаться сторожить ежа, а остальные сбегают за молоком.
– Я замерзла! Я пойду в дом, – сказала Соня.
– Я принесу молоко! – вызвался Ваня.
– Ты правильное блюдце не найдешь, я с тобой! – сказал я.
Все обратились к Маше.
– Сторожи! – хлопнула ее по плечу Соня.
– Нет…
– Что нет?
– Я боюсь. Уже полпервого, темно. Я боюсь.
– Да здесь безопасно… – начал было я, но увидел в глазах Маши настоящий страх.
– А что ты сам не останешься, если безопасно?
– Я? Просто без меня Ваня блюдце не найдет…
– Смотрите, еще! – Из-под млечного холодильника высунулась острая серая мордочка. Носик дергается, усы дрожат. Новый еж нюхает воздух.
– А вон еще! – В пакетах с консервными банками шуршание. Оттуда деловито выполз еще один колючий зверек, покрупнее предыдущего.
Не обсуждая больше вопрос кормежки ежей, мы быстрым шагом выбрались к дачам. Маша даже опередила меня. Запирая ворота, я всмотрелся в кромку оврага. Мне показалось, что несколько мордочек пристально глядят нам вслед.
– Ежей испугались! Консервы ваши вставляют!
Включили свет.
– А все-таки я молоко отнесу, – сказала Маша. – Им же есть хочется.
Я нашел подходящее блюдце, глубокое и устойчивое. Наполнили молоком. Маша подошла к двери, распахнула ее. В дом влетел холодный ветер. Маша прошла веранду, обернулась на нас.
– Давай скорее, а то в дом надует!
Она сошла со ступенек, поставила блюдце на землю прямо перед домом и скорым шагом вернулась.
Мы выпили чаю с вареньем и поняли, что сильно вымотались за день. Отстранив девочек от хозяйственных забот, я принялся устраивать им постель в родительской спальне. Ваня вызвался помогать, бегая туда-сюда с простынями и наволочками. Вместо того чтобы отнести все сразу, он таскает каждый предмет отдельно. Хотя, возможно, это и к лучшему, иначе ему не выжить. Одни только простыни, свисающие до пола, чуть его не угробили. Он наступает на них ногами и время от времени бухается на пол. Как только мы управились, Маша пошла спать. Ваня, резко сменивший бодрость на изнеможение, тоже лег, даже не почистив зубы. Мы с Соней, не сговариваясь, остались посидеть у огня.
На лицах жар. Оранжевые языки с ярко-синими всполохами, точно перья тропических птиц. Лепестки пламени, трепеща, упираются огненной капителью в закопченный потолок топки. Угли на поленьях мерцают, как огни больших городов с самолета. На поленьях извергаются вулканы, кипят озера лавы. И все эти миры можно прикончить одной печной задвижкой…
– Ты о чем мечтаешь? – тихо спросила Соня.
– Я… я мечтаю быть счастливым, чтобы Ваня…
– Чтобы он женился, нарожал детей и защитил диссертацию?
– Да нет… просто чтобы у него все было нормально…
Соня решила подбросить в топку чурбачок. Наклонилась. В вырезе на спине бархатно шевельнулись лопатки. Пока Соня возилась с задвижкой дверцы, я решился прикоснуться к ее обнаженной коже.
– Ой, какая холодная! – пискнула Соня и накрыла мою ладонь своей.
Из-за холодных рук у меня постоянно возникают казусы с девушками. Им хочется рук горячих, а у меня, как назло, они почти всегда ледяные. Не знаю почему. Приходится незаметно потирать и разминать пальцы перед ответственным моментом, сидеть на них, а то и греть под струей горячей воды. Соня пристально посмотрела на меня. Я приблизил свои губы к ее. Она отвела лицо, встала, подошла к окну.