– Мы просто…
– Как тебя зовут? – спросил милиционер у Вани, не глядя на меня.
– Иван… Федорович Соловьев, – старательно выговорил Ваня.
– А этот дядя тебе кто?
– Это мой папа.
– А почему у папы фамилия другая и в паспорте про тебя, Иван Федорович, ничего не написано?
Ваня насторожился и глянул на меня испуганно.
– Послушайте, это долгая история…
– Я не с вами разговариваю, молодой человек. А вас, Иван Федорович, придется показать специальному врачу. Вам уход требуется…
Я вынул из кармана последние пятьсот рублей, положил на стол. Я бы двести дал, но была только пятисотка. Не просить же сдачу.
– На вас государство деньги тратит, учит вас в школах, а вы так себя ведете! – пожурил нас милиционер, прибирая купюру. На прощанье он горячо пожал нам с Ваней руки.
– Какой хороший, культурный мужчина, – сказал Ваня после долгого раздумья.
– Зачем ты с этим старикашкой связался?
– Он портил красоту.
– Это просто рекламный плакат, таких тысячи. Вон, например!
Я указал на «Венеру-Аленушку», наклеенную на троллейбус.
– Тебя же могли в психушку отправить! Ты себе представляешь, что это такое?!
– Я люблю красоту. А он боится красоты, она его унижает. Он называет красоту грехом.
– Это все хорошо, но надо быть осторожным, Иван. Иначе не выжить. Надо притворяться, что не замечаешь всякие гадости…
– Красота для меня самое главное. Ради красоты я готов на все. Я готов… лишиться голоса, – неожиданно сказал Ваня. – И мое молчание пронзит мир.
Оказалось, Маша живет в доме, на строительстве которого я проходил практику по обмерам на первом курсе. С тех пор мало что изменилось: в переулке тарахтящий грузовичок, от него к дому тянется толстый кабель. Когда дом построили, оказалось, электрических мощностей не хватает. То есть на лампочки и лифты наскребли, а на кондишены и стиралки нет. Городские власти не выделили. Дефицит энергии. А квартиры, по тем временам весьма шикарные, уже раскупили. Тогда подрядчик просто подогнал мощный электрогенератор на соляре, и с тех пор он пополняет недостающую мощность.
Парикмахером-стилистом-маникюрщиком оказался жилистый мужичок со сплющенным носом и лицом преступника. Встреть я его ночью на улице – перешел бы на другую сторону. Маша нас успокоила:
– Эдик – чудо, хоть и выглядит как бандит! Пойди погуляй. Когда Ваню подстригут, мы отправимся по магазинам, – Маша дует на растопыренные пальцы рук. Ей только что сделали маникюр. Пока лак сырой, нельзя ни к чему прикасаться.
– По магазинам? Зачем?
– Хочу купить Ване кое-что! Только не надо спорить! Как я тебе? Ты ничего не сказал.
Маша сделала завивку. Ее прямые белые локоны превратились в спирали.
– Тебе очень идет, ты теперь более… знойная, что ли… Хотя раньше мне тоже нравилось… – С женщинами никогда не поймешь, хвалить перемены в их внешности или нет. Похвалишь – решат, что до этого ты считал их уродинами. Не похвалишь – расстроятся из-за того, что изменились к худшему.
– Знойной… а это хорошо? – Маша шагнула ко мне.
– Нормально… а зачем вам в магазин? – возвращаюсь к прерванному разговору.
– Хочу купить Ване подарок на Рождество. Послезавтра Рождество!
– Католическое, до нашего еще две недели.
– Ты что, нерусский? Католическое! Какая разница, да хоть мусульманское, главное подарки! В общем, ты погуляй, мы сами разберемся, правда, Ваня?
В комнату вошел перебинтованный «британец» с коротким серым мехом, видимо Черчилль. Вид невеселый.
– Можно погладить? – оживился Ваня.
– Только аккуратно.
Ваня протянул руку, провел по лоснящейся голове.
– А что с ним?
– Немножко поранился, скоро пройдет.
– Иди, папа.
– Ты меня выгоняешь?
– Иди. Ты хотел погулять.
– Если хочешь, я останусь.
– Нет, папа, не надо.
Брожу по улицам. Просто так, без цели. Будто только выпустили из тюрьмы. Даже помахал руками – убедиться, что не в наручниках. Покрутил шеей, поводка нет. Проходящая мимо девушка улыбнулась. Я беззаботно подмигнул ей и сам себе удивился.
Вокруг кипит жизнь. Топ-менеджеры, за километр распространяющие дурман высокой «белой» зарплаты, идут обедать. Вышли из офисов в одних пиджаках. Ветер забрасывает их стоевровые галстуки на плечо, топ-менеджеры оправляют галстуки, не теряя достоинства. Лузгающие семечки милиционеры, с затылками, подстриженными скобкой, и торчащими из-под фуражек нагеленными челками, проверяют документики у щетинистых гастарбайтеров. На площади стоит серый автобус, окна которого задернуты театральными шторами темно-красного бархата. Шторы подрагивают, как занавес перед началом спектакля. Спектакль начнется сразу, как только сюда осмелится припереться хоть одна школьница с антиправительственным лозунгом. Из автобуса посыплются, стуча ботинками, серо-пятнистые мужчины, отберут у школьницы лозунг и уволокут ее за волосы в кузов с зарешеченным окошком. Две старшеклассницы в сильном макияже, скрывающем свежесть их юных лиц, выходят из бутика итальянского нижнего белья. Няня-бурятка с раскосыми глазами и смуглым лицом ведет бледную девочку с большим портфелем. Судя по бледности и очкам, девочка является отпрыском интеллигентной московской семьи. Молодой человек с повязанным на парижский манер шарфом неумело пытается загнать на бордюр новенькую японскую малолитражку. Парковщик с простонародным лицом, бурно жестикулируя, кричит ему: «Выворачивай! Руль выворачивай! Теперь на меня!» В бетонной чаше-цветнике, полной оперативно высаженных в связи с затянувшимся потеплением «анютиных глазок», прикорнул беспризорник. Спит или в обмороке. Какой-то шутник пристроил ему в ухо цветочек. Такса, оттопырив длинный и острый, как нос Буратино, хвост, прудит на углу цветника. Ручеек пересекает тротуар. Переступаю.
Прохожу мимо многочисленных кафе. За окнами сидят люди. Едят, пьют, смеются. Мой взгляд останавливается на загорелой женской талии в заниженных брюках. Талия переходит в красивую задницу, которая расплющивается о табурет. Смуглую кожу расчерчивает полоска стрингов. Повторяя форму тела, обтягивая немного пышные бока хозяйки, полоска идет по ямочкам на крестце, раздваивается и убегает в ложбинку между булками… Как я буду жить, когда женские джинсы с низкой талией выйдут из моды?
Захожу в кафе, усаживаюсь за столик. Оглядываю посетителей. Ненароком бросаю взгляд в сторону девушки с талией…
Круглое лицо, раскосые голубые глаза, уши низко сидят, нос приплюснутый… Как же так?.. Какая дурацкая насмешка… Как будто снова обнаружил в аппетитном салате длиннющий волос… А со спины и не скажешь, талия такая…
Рядом почтенная дама, одета со вкусом, прическа, маникюр.
За окном появилась колонна грузовиков-эвакуаторов. Некоторые посетители кафе выбежали к своим «фольксвагенам», «мерседесам» и «пежо», в том числе и мама девушки с талией. Дочка жалобно замычала, и мать взяла ее с собой.
Сквозь стекло видно, как кто-то успевает дать задний ход и скрыться. Остальные подходят к гаишнику договариваться. Почесывая голову под фуражкой, тот выслушивает объяснения незадачливых водителей и отправляет их по одному в машину к своему напарнику. Там дело решится. Так жизнь и проходит, люди знают, что придет цунами, но все равно строят хижины у океана. Они паркуют автомобиль там, откуда его рано или поздно увезут. Придется рыскать по штраф-стоянкам, расположенным на краю города, стоять в очередях, писать заявления, платить штрафы. Но люди раз от раза повторяют это. Платят взятки гаишникам, садятся за руль, делают круг, дожидаются отъезда «эвакуаторов» и возвращаются на прежнее место.
Пока мать договаривается с милиционером, девушка-даун топчется у окна кафе. На ней темное пальто. Вдруг я замечаю в этом пальто свое отражение. То есть лицо отражается в стекле, за которым ткань, и получается, что я вроде как отражаюсь в ткани. Лицо словно под водой, складки-волны колышутся «надо мною». Девушка делает шаг в сторону, «я» исчезаю.
– Что-нибудь выбрали? – слышу голос официанта.
– А? Так… а что у вас тут… так… – листаю меню. Зеленый чай, пирожное «карамболь»… Черт! У меня ж ни копейки! Все менту отдал!
– Извините, мне пора…
Снова брожу по переулкам. Звонит телефон. На экране определился Машин номер.
– Ало. Ну, как вы?
– Ваня пропал…
Словно в забытьи. Бегу. В кармане звенит мелочь. Прижимаю карман ладонью. Вот оно. Случилось. Я же этого ждал… Как можно было его потерять?!. Что за дура!.. Нет, я не хочу, чтобы Ваня теперь исчез… Потом, может быть… но не теперь… У нас еще дела всякие незаконченные… премьера… Я не извинился перед ним после вчерашней ссоры…
Маша ждет на Тверской.
– Что случилось?!
– Мы подстриглись… пошли по магазинам… все купили, джинсы, рубашку… очень красивую, сели в кафе отпраздновать… я в туалет пошла, возвращаюсь – его нет… Куда он мог пойти? – Маша пытается говорить бодро, чтобы скрыть отчаяние.
– А я знаю?!
– Где он может быть? Что его интересует?
– Он непредсказуем!
– Он после стрижки волосы зачем-то собрал в пакетик и в карман положил. Может, это что-то значит?
– Это он всегда делает.
– А зачем?
– Да какая разница! – раздражаюсь я. Нашла время любопытничать.
– Может, это поможет его найти… – виновато говорит Маша.
– Он волосы собирает, потому что считает, что если волосы попадут чужим, то его сглазят.
– Сглазят?
– Порча, плохой взгляд.
– Поняла.
– Или уборщица в парикмахерской будет ругаться, убирая волосы, и таким образом наведет на него плохую энергию. Или птички совьют гнезда из его волос и будут там какать. Получится, они срут ему на голову.
Маша улыбнулась. Я поневоле тоже.
– Ну что, помогла информация?
– А может, он просто домой пошел?
– Домой?.. – Странно, что эта простая мысль сразу не пришла нам в голову.
– У него ключи есть?