– Любите ли Вы готовить?
А.С.: Я делаю настойку на ягодах и травах. Называется «Снегирёвка». Зимой согревает, летом освежает. Прекрасно дополняет гастрономические шедевры моей жены.
– Есть ли у Вас домашние питомцы?
А.С.: Три года назад я подобрал на улице собаку. С тех пор она с нами. Настоящая собака, похожая на волка. Кроме того, уже тринадцать лет у нас живет шиншилла. Вдумчивый пушистый отшельник. Люблю с ним поговорить. Мы очень похожи.
– Как проводите досуг?
А.С.: У писателей нет досуга: не успел расслабиться, тотчас мысль пришла. А если мысль не записать, забудешь. Преодолеваешь лень, берешь блокнот, записываешь.
По старой памяти люблю рисовать. Или гуашью по расправленным картонным пакетам из бутиков, или карандашом по бумажным пакетам из продуктового. Люблю рисовать на пакетах. Меня это возбуждает. Искусство всегда произрастает из вторсырья, как сирень – из навоза.
– Два года Вы учились в МАрхИ, знаю, что рисуете. Почему Вам так важна живопись?
А.С.: Живопись позволяет переживать красоту мира и делиться этим переживанием. Как и литература, впрочем. Это способ радоваться жизни и радовать других. Когда посещает вдохновение, я ему следую.
– Кто Ваши любимые художники?
А.С.: Люблю Рублева и Феофана Грека, обожаю фрески Микеланджело, карандашные работы Леонардо и «Джоконду». Люблю голландскую живопись, Ван Гога. Нравится Пикассо, Малевич, Шагал. Павла Федотова люблю, Пименова, Дейнеку. Нашу современницу Марлен Дюма обожаю. С детства поражен Брейгелем Старшим, с картинами которого, кстати, иногда сравнивают мои книжки. К счастью, человечество накопило такой запас прекрасных картин, что любить не перелюбить.
– Слушаете ли Вы музыку? Кого предпочитаете?
А.С.: Обожаю симфонические концерты на открытом воздухе. Чайковский – мой любимец. И Моцарт, конечно. И группа «Кино».
– Вы – магистр политологии, окончили РУДН. Как Вы относитесь к великому переселению народов, которое мы наблюдаем сейчас?
А.С.: Как можно относиться к погоде? Только принять ее. Переселения народов всегда вызваны погодными явлениями: засухи и неурожаи приводят к голоду, люди стремятся в более сытые регионы, происходит столкновение культур, начинаются войны. Мы удивительно зависимы от собственного желудка. Даже забавно, как часто мы принимаем банальный голод за возвышенные мотивы. В ситуации переселения народов мы обязаны уделять повышенное внимание культуре. Народы меняются, идеи остаются. Власть держится не на штыках, а на идеях. Если наши идеи завоюют будущее, никакое переселение народов нам не страшно.
– Любите ли Вы свою родину?
А.С.: Люблю. Хочется иногда быть кочевником, но я привязчивый. Когда любишь, всегда уязвим. Зато потом не будешь себя корить, что жизнь прошла, будто не жил. Моя страна для меня как родители – есть и получше, но других не надо.
– Как для себя определяете национальный русский характер?
А.С.: Иррациональность, подвиг, страсть.
– Что такое счастье? Что оно значит для Александра Снегирёва?
А.С.: Счастье – это смелость быть собой. Делать то, во что веришь, говорить только то, что считаешь важным, любить, кого любишь.
Аглая ТопороваЧто гложет Александра Снегирёва?
Взаимоотношения с неизлечимо больным ребенком – тема в нашей литературе табуированная. Особенно с ребенком, страдающим, как теперь принято говорить, ментальным расстройством. И если усилиями родителей и благотворителей детям с синдромом Дауна и маленьким аутистам удалось прорваться в медийное пространство, то в нашей культуре их по-прежнему как будто нет. А когда чего-то или кого-то не существует в культуре, значит, не существует и целого пласта человеческой рефлексии по этому поводу. И говорит это в первую очередь о практически полном отсутствии в нашей культуре, да и в нашей действительности подлинного гуманизма.
«Нефтяная Венера» Александра Снегирёва является в этом смысле настоящим прорывом. На фоне восторженных текстов о «солнечных детях» – как модно называть сейчас детей с синдромом Дауна – «Нефтяная Венера» выделяется невероятной искренностью и глубиной переживания. Переживания жестокого и безжалостного. Герой-рассказчик не щадит ни себя, ни окружающий мир с его стереотипами, лицемерием и полной неготовностью воспринимать чужое страдание.
Жизнь человека, ответственного за инвалида, сложна не только материально, но и эмоционально. И в этом смысле «Нефтяная Венера» напоминает знаменитый фильм Лассе Хальстрёма «Что гложет Гилберта Грейпа», в котором Леонардо ди Каприо сыграл роль умственно отсталого подростка, а Джонни Депп – опекающего его старшего брата. Невозможность предательства по отношению к безнадежно больному родственнику приводит героя к практически полному отказу от собственной жизни. С этой же проблемой внезапно приходится столкнуться и герою «Нефтяной Венеры».
И тем не менее болезнь Вани и связанные с ней трудности, даже экзистенциальные, – лишь внешняя канва повествования. Да, сделать главным героем романа подростка с синдромом Дауна – ярко и обескураживающе. Да, описание повседневной жизни, действий и высказываний Вани, его отношений с внешним миром и с самим собой у Снегирёва устроено так, что на глаза часто наворачиваются слезы, и это вовсе не слезы умиления, которые так любят вызывать у своих читателей журналисты, трудящиеся на ниве благотворительности, а слезы отчаяния от несправедливости и неподвластного воображению ужаса устройства мира вообще. Однако «Нефтяная Венера» вовсе не ограничивается историей Вани и его отца.
«Солнечный ребенок» оказывается здесь увеличительным стеклом, сквозь которое автор смотрит не только на московскую жизнь, но и на современную жизнь в целом. Снегирёв, к слову, вообще очень московский писатель. В хорошем смысле московский. В его произведениях москвичи – живые, страдающие, в общем нормальные люди, а не сумасшедшие офисные карьеристы и рыночные хапуги, как по сложившейся еще в начале 2000-х традиции описывают Москву и москвичей большинство современных писателей. В романах и рассказах Снегирёва присутствует та живая Москва, которую можно любить, даже будучи человеком со стороны. Москва Александра Снегирёва – это город, в котором люди живут и умирают, учатся, ходят на свидания и на кладбища, ездят в маршрутках и на метро; их жизнь не ограничивается маршрутом «дом-офис-бутик-кабак». В «Нефтяной Венере» очень сильно обаяние такой вот теперь уже старомосковской жизни: дач с «оборонным» запасом консервов, бывших престижных квартир, канализационные трубы которых не выдерживают напора сегодняшней жизни; бабушкиными тайниками и странными семейными традициями, вроде купания в медном купоросе.
Вообще размышления Александра Снегирёва о семье и – сложнее – об ощущении семьи как части себя занимают в «Нефтяной Венере» огромное и очень важное место. И это грустные размышления о роли родителей в жизни поколения, представителям которого сейчас 30+. Ведь, с одной стороны, жизнь и угасание советских родителей вызывают ужас и неприятие, а с другой – в реальной жизни невероятно трудно обойтись без их решений и помощи. Даже если эти решения и помощь не упрощают, а усложняют жизнь.
Собственно, и вся история «Нефтяной Венеры» начинается с волюнтаристски принятого жесткой, но человечной бабушкой решения. И все бы шло мирно и, насколько в такой ситуации возможно, хорошо. Но «человек внезапно смертен», писал Михаил Булгаков, и стратегия, направленная на защиту сына от тягот и страданий по поводу внука, рухнула. Герой-рассказчик оказался наедине с проблемами, от которых скрывался 15 лет, оказался «заложником родительской добродетели». Прятался в бытовом, но вовсе не в экзистенциальном смысле: «Наличие слабоумного сына не укладывалось в моей голове. Я, молодой парень, не смог смириться с этим. <…> Мне было ужасно стыдно за Ваню. Просто немыслимо признаться, что я отец дауна». Читая «Нефтяную Венеру», мы вместе с героем-рассказчиком вынуждены погружаться в мир такой страшной безнадежности и несправедливости, причиной которых явилось всего лишь фанатическое понимание христианских ценностей, что становится по-настоящему страшно.
«Я в Бога верю, – ответила мне врачиха. – Я видела, что у вас дауненок будет, но нельзя же невинное дитя убивать…»
Несправедливость мира по Снегирёву – это вероятность того, что совершенно посторонний человек в любой момент может преподнести тебе такой сюрприз, что твоя жизнь изменится бесповоротно. Впрочем, посторонние люди могут преподнести и сюрпризы, от которых, даже находясь на самом дне собственного сознания, ты вновь почувствуешь себя человеком, – так появляются в «Нефтяной Венере» волшебные сестрички Соня и Маша. И в таких сюрпризах и появлениях, по Снегирёву, и заключается красота мира. Красота, которую сперва принимаешь с опаской, а потом от нее уже трудно, почти невозможно отказаться. Ведь внезапно оказывается, что условные другие, которых ты привык пугаться и стесняться, совсем не так страшны и совсем не обращают внимания на то, что ежеминутно разрывает тебе душу. Наоборот, в общем безумии подросток-даун и его уставший, потерявший силы отец оказываются едва ли не островком психической стабильности и человеческого миропонимания. По крайней мере у них хватает сил адекватно реагировать на артефакты вроде картины «Нефтяная Венера», одноименного мюзикла и пьяные разговоры о будущем России.
Читая «Нефтяную Венеру», мы проходим очень сложный, мастерски заданный Снегирёвым путь: от одного внезапного переворота в жизни к другому, еще более печальному.
И все-таки это не иллюстрация к модной теории о стадиях переживания беды – отрицания, гнева, торгов, депрессии и собственно принятия беды, – как может показаться на первый взгляд, ведь герою «Нефтяной Венеры» приходится пройти через все это. Это роман об относительности страдания вообще. О том, что вполне налаженная жизнь может разрушиться в любую минуту, и не один раз. О том, что казавшееся вчера невыносимым на самом деле было всего лишь досадным переживанием, а новый день подготовил такое, что даже и не представить себе, как пережить.