— Не каждый удар прикладом смертелен. Лучше воспользоваться ножом.
— А кто вам сказал, что этих недоумков надо лишать жизни? Их надо только оглушить, больше я ничего не хочу знать. Сотни раз я защищал свою шкуру и жизнь моя висела на волоске, если не ошибаюсь, но я никогда не забывал, что человеческая кровь — самая драгоценная из жидкостей, какие только есть на свете. Я лишал жизни людей только тогда, когда не было иного выхода: или ты убьешь, или — тебя!
— Эти мерзавцы давно загубили свою жизнь! Их надо разрезать на куски, словно ядовитых змей.
— Это ваша точка зрения, но я не подряжался ни в судьи, ни в палачи.
— Сэр, как ваша вестменская натура может быть такой чувствительной?! Вы же говорили, что отдадите искателей нам?
— Конечно.
— Значит, нам придется везти их в столицу?
— А как же?
— Что с ними будет дальше, как вы думаете?
— Накинут на шею петлю и оставят болтаться в воздухе.
— Вы правы: их повесят, то есть — они умрут. Следовательно, в высшей степени безразлично, приговорим ли мы их здесь или они дождутся суда там.
— Возможно. Но вы позабыли одну мелочь: там все решит закон. Мы должны передать их в руки правосудия живыми, а остальное — не ваше дело.
Закончив разговоры, перешли к действиям. Разбив солдат на пары, Стоун, Паркер и лейтенант развели их по местам, расставляя позади каждого искателя. Вольф остался охранять Батлера, а Ши-Со повел Сэма туда, где он оглушил главаря.
Когда Сэм посчитал, что подготовка окончена, он зажал между пальцев сухой стебель и подал условный сигнал. Одновременно он вместе с сыном вождя приблизился к центру круга. Подойдя к фургонам, старик просигналил во второй раз, после чего выждал некоторое время. Со всех сторон слышался легкий шорох. Круг сжался, и люди уже могли узнать друг друга.
— Батлер, я на месте, — послышался шепот справа.
— Все идет по плану, — вторил голос слева. — Не теряй время, подавай сигнал.
Сэм оглянулся. Его зоркие глаза без труда различили фигуру Дика Стоуна, вместе с одним из солдат застывшего за спиной первого из шептавших. За другим тоже притаились двое военных. Просигналив в третий раз, Сэм бросился влево, на искателя, а сын вождя прыгнул вправо. Но помощь Ши-Со оказалась невостребованной, потому что Дик стальной хваткой держал бандита за воротник. Со всех сторон доносились звуки ударов прикладом, затем послышались приглушенные стоны, затем все стихло.
— Эй! Как дела? — громко поинтересовался Сэм, и получив утвердительный ответ, распорядился: — Тащите их сюда да разожгите огонь, и мы, как того требует этикет, покажем им свои лица.
Несколько минут спустя связанные искатели лежали внутри круга из повозок. Снова разгорелся костер, и стало светло, как днем. Искатели, которые вскоре пришли в себя, лежали рядом друг с другом; все они были живы. Они видели и слышал все, что происходило вокруг, но ни у кого не было желания заговорить, хотя их чувства можно было понять по яростным взглядам. Пока никто их ни о чем не спрашивал. Сэм ждал, когда подойдут переселенцы, на которых, собственно говоря, и пытались напасть бандиты. В этот момент издалека послышался торжествующий женский голос:
— Мы их поймали!
Женщина проскользнула под оглоблей, наткнулась на Сэма и закричала ему прямо в лицо:
— Да! Мы схватили их!
Естественно, это была дражайшая фрау Розали Эберсбах, урожденная Моргенштерн, овдовевшая Лейермюллер. Она опередила других:
— Слава богу! Сколько страху я натерпелась, а сколько забот было у вас! Был момент, когда я собиралась убежать, чтобы помочь вам сражаться и драться! Но тут появились солдаты и сообщили, что всех переловили… Не это ли они? — И она показала на связанных.
— Они, конечно, — послышалось в ответ.
— Как же это понимать? Они еще живы! Я-то думала, что мне доведется увидеть только их трупы! Такое просто не укладывается у меня в голове. Разве вы, герр Хокенс, не знаете, что эти разбойники и дикари хотели отнять наши жизни? И после всего этого вы их не перестреляли! Нет, такого великодушия я не одобряю. Кто убивает, сам должен быть убит! Око за око, зуб за зуб — так сказано в Библии и во всех законах!
— Вы и в самом деле убиты, фрау Эберсбах?
— Что за вопрос?! Если бы меня убили, я предстала бы перед вами разве что в образе духа. Но я надеюсь, вы еще не записали меня в духи?
— Нет, на духа вы не очень похожи. Значит, глаз за глаз, зуб за зуб, говорите? Но вы живы, а значит, и нам искателей убивать незачем.
— Но они же хотели нас убить!
— И я хотел бы позволить их убить; это ведь то же самое, как если бы их на самом деле расстреляли…
Она вопросительно взглянула на Сэма, потом стукнула себя по лбу и простодушно выпалила:
— Ну и глупа же эта Розали! Ее побили собственными словами! Такое со мной произошло первый раз в жизни, можете поверить моему честному слову — меня ведь не так легко побить, как кажется. Но скажите мне, по крайней мере, что должно произойти с этой разбойничьей шайкой. Может, дадите им премию или наградите золотой медалью?
— Скоро вы увидите, что мы намерены делать.
— Надеюсь. Только не забудьте, что теперь я отношусь к людям, на жизнь которых посягали! Если бы нападение удалось, лежал бы здесь мой простреленный или исколотый труп, а утренняя заря освещала бы мою раннюю смерть. Такие поступки требуют наказания. Вы хоть это понимаете?
— От наказания они не уйдут, можете быть уверены. Но нигде не сказано, что мы имеем право убивать виновных. Вы — женщина, дама, так сказать… Принадлежите к нежному и прекрасному полу, отвергающему ненависть и гнев и правящему миром в доброте и любви. Убежден, что и в вас живет милосердие, без которого самая прекрасная женщина превращается в безобразное создание.
Хитрый маленький охотник, говоря подобным образом, нисколько не просчитался. Фрау Розали снова стукнула себя, только теперь в грудь, и ответила:
— Милосердие? Конечно, живет! Ах, мое сердце! Оно тает, словно масло на солнце. Я отношусь, как вы говорите, к прекрасному полу и хочу своей добротой покорить мир. Случается, правда, что человек заблуждается, бывают моменты, когда мои мягкость и доброта недостаточно заметны, но сейчас я хочу продемонстрировать силу великодушия слабого пола. Вы не заблуждались во мне, герр Хокенс, и я ничего не хочу знать о наказании этой банды убийц. Отпустите их!
Она, возможно, еще долго бы говорила, но подошли солдаты с лошадьми, пожелавшие расположиться вне лагеря, с другой стороны фургонов; переселенцы привели пленного скаута. Завязался оживленный разговор. Немцы желали точнейшим образом узнать обо всем, что случилось в их отсутствие. Кантор тоже слушал этот разговор, но не сидя у костра, как все остальные, а непрестанно бегая туда-сюда. Он даже занялся связанными пленниками, то переворачивая одного, то пытаясь поднять и переложить другого, пока это не надоело Сэму.
— Эй, что вы там делаете? — спросил он. — Или они не так лежат, герр кантор?
Тот обернулся и важно ответил:
— Кантор эмеритус, герр Хокенс, попросил бы я вас! Да, вы догадались: пленные должны лежать по-другому.
— Почему?
— Их расположение не производит нужного эффекта.
— Эффекта? Какой еще тут эффект?
— Вы либо не знаете, либо просто забыли, зачем я сюда приехал.
— Ну и зачем? — неосторожно спросил Сэм, совсем забыв о навязчивой идее кантора.
— Затем, чтобы сочинить героическую оперу в двенадцати актах и только потому я оказался здесь, что мне нужно собрать материал. И вот сейчас я придумал сцену, совершенно великолепную сцену, которая будет называться «Хор убийц». Они лежат на земле и поют двойной секстет [31]. Но для этого нужно совсем иное расположение. Вот я и ищу его, а как только найду, сразу же запишу. Можете быть уверены, я очень стараюсь не причинить этим людям вреда.
— Что касается последнего, то вы обходитесь с ними слишком сердечно. Обращаясь с такими парнями, стоит снять шелковые перчатки.
После этого сочинитель героических опер продолжил свое занятие, притом настолько энергично и настойчиво, что Батлер наконец прервал хранимое им до сих пор молчание и, разозлившись, крикнул Сэму:
— Мистер, что этот господин все время нас толкает? Позаботьтесь о том, чтобы нас оставили в покое! Мы же не куклы, которых можно таскать и мять, когда захочешь.
Сэм не удостоил его ответом, поэтому Батлер продолжал:
— Вообще-то, я хочу спросить, по какому праву на нас напали и сбили с ног?
— Спросить? — Малыш расхохотался. — К чему эта комедия с расспросами?
— Да мы понятия не имеем, почему с нами так обошлись. Мы как мирные путники шли на ваш огонек. Не зная, чей это лагерь, мы шли осторожно, что само собой разумеется, почти тайком. И тут на нас предательски напали. Мы требуем немедленного освобождения!
— Требуйте, я не против. Но кто станет выполнять ваши требования? Скорее всего вы будете болтаться на фонарном столбе в Тусоне. И уже завтра, если не ошибаюсь…
— Хотите пошутить — выбирайте более приятные темы! Если уж речь зашла о Тусоне, то легко может статься, что там повесят именно вас. Или вам не известно, как здесь карают тех, кто нападает по ночам на честных людей?
— Честных? Хи-хи-хи! Вашу честность мы изучили еще в Сан-Ксавьер-дель-Бак!
— Там было совсем другое. Здесь мы просто шли посмотреть, кто находится в лагере, а вы на нас напали.
— И вы даже не предполагали, кого можете встретить?
— Откуда же!
— И все же вы же шли за нами по пятам от самого Сан-Ксавьера.
— Чепуха!
— А до нападения прятались в скалах, ожидая, когда погаснет костер.
— Обычная, жалкая ложь!
При этих словах Сэм отошел от огня и придвинулся к Батлеру вплотную.
— Не говорите «обычная», «жалкая», а то я прикажу так отделать вашу спину, что у вас почернеет в глазах! — прорычал старичок. — Меня зовут Сэм Хокенс, понятно? А вон там сидят Дик Стоун и Уилл Паркер. Нас называют Троицей. Вы забыли? Или считаете себя такими парнями, которые способны что-то доказать настоящим вестменам? Когда некто подходит к нам с «жалким» и «обычным», он рискует быть подброшенным в воздух, да так, что может навсегда остаться в облаках!