Эти обзоры событий за неделю, опенка их влияния на всемирное движение за мир стали собирать постоянную аудиторию. Дэвид с приятным удивлением замечал в толпе не только привычные лица завсегдатаев, но и лица людей, которых он никогда прежде не видел и которые с любопытством и большим вниманием слушали его. Иногда сюда же, на Ярра-Бэнк, приходили ветераны поговорить о славных воинских традициях или же религиозные фанатики, которые провозглашали близкое пришествие антихриста — в таких случаях было, конечно, пустой тратой времени говорить о роли организации в борьбе за мир.
К разглагольствованиям этих своих противников Дэвид относился вполне терпимо и добродушно. Гораздо труднее было сдерживать крикливых хулиганствующих юнцов. В полном восторге от звука собственного голоса они во всю глотку орали: «Коммунист!» — и выкрикивали бессмысленные ругательства. Дэвид научился бороться с ними, поднимая их на смех.
Они были всегда готовы затеять скандал и как-то раз опрокинули помост для ораторов, так что Дэвид свалился на землю и в кровь разодрал себе щеку. Кое-кто из его единомышленников, что помоложе и покрепче, бросились на дебоширов, и возле вдребезги разбитого помоста разгорелась жестокая потасовка. Но тут к месту происшествия направились два полицейских, и молодчики поспешили затеряться в толпе.
Когда Дэвид забрался на ящик, собираясь продолжить речь, его встретили сочувственными хлопками, а когда он пошутил, дотронувшись до ссадины на щеке: «Вторую-то щеку я им не подставил!» — толпа ответила взрывом хохота.
После этого происшествия неподалеку от помоста всегда дежурили несколько активистов, обладавших тяжелыми кулаками. Среди них Дэвид увидел однажды Чиппера и Уинди. Он понимал, что друзья принимают меры, чтобы оградить его и других ораторов от грубых выходок молодых хулиганов, но шутливо уверял, что подобные инциденты лишь привлекают все большее внимание к митингам в защиту мира.
Было похоже, что теперь, после первой рапы, полученной им во имя мира, его выступления и впрямь встречались с большим вниманием. К трибуне Совета мира со всех сторон стекались прогуливающиеся по Ярра-Бэнк люди. С чувством глубокого волнения Дэвид видел, как появляются улыбки на обращенных к нему лицах, ощущал доброжелательное отношение слушателей всякий раз, как ему удавалось хорошенько отбрить какого-нибудь назойливого крикуна.
Раздавались бурные аплодисменты, неслись возгласы: «Молодчина, Дэйв! Так им и надо!»
Получая удовлетворение от успеха своей агитации среди слушателей на Ярра-Бэнк — агитации, целью которой было заставить правительство положить в основу своей политики защиту мира, он тем не менее не мог поверить, что его выступления действительно приносили столь важные результаты, как это представлялось Шарн.
Но как-то в воскресенье он увидел в задних рядах толпы Герти с ее пожилым мужем и выводком детишек и невольно подумал: а ведь это доказательство того, что послушать его выступления собирается куда больше людей, чем собиралось обычно на Ярра-Бэнк! Едва он кончил, Герти пробилась к нему, схватила за руку и закричала своим пронзительным голосом:
— До чего же вы это здорово, мистер Ивенс! Послушала, что вы про мир говорите, ну прямо как на молитвенном собрании побывала. И Джо так считает. Правда ведь, Джо?
Джо судорожно глотнул воздух, сморщенное лицо его задергалось, и он с усилием выдавил:
— Б-б-благочестивыми делами з-занимаетесь вы здесь, точь-в-точь как на молитвенном собрании, вот что я думаю, мистер Ивенс.
— Спасибо, Джо! — Дэвид пожал жесткую руку Гертиного мужа. — Мы все выполняем свой долг, не так ли, Джо?
— Д-да, что и г-говорить, — с жаром согласился Джо.
— Поглядите-ка, мы с Джо оба сделали пожертвование в фонд борьбы за мир, — объявила Герти, с гордостью размахивая своим билетом.
На митинги в защиту мира на Ярра-Бэнк зачастила и м-с Уильям Ли-Бересфорд; она приходила, захватив с собой складной стульчик и ведя на поводке крошечную белую собачонку. М-с Ли-Бересфорд усаживалась в первом ряду, прямо против помоста, вытягивала ноги и, напружинив двойной подбородок, вся уходила в высокомерное внимание.
— Забавно наблюдать вас в действии, Дэвид, — сказала она ему. — Как я вижу, вы стали страстным проповедником разоружения, — я не ошибаюсь?
— Если и стал, — ответил он, глядя на нее смеющимися глазами, — то, смею надеяться, вы одна из моих новообращенных?
— Каждую неделю я опускаю один фунт в вашу проклятую копилку, — фыркнула Мисс Колючка.
— Прекрасно!
Она, казалось, была довольна, что Дэвид оценил ее щедрость.
— Почему бы вам не примкнуть к нам? — добавил он. — Ваше имя известной романистки сослужит большую службу Подготовительному комитету Конгресса. Да и на Конгрессе будете в неплохом обществе — Пристли, Жанетта Хоукс, Мулк Радж Ананд приедут на Конгресс, будут присутствовать также и несколько хорошо известных австралийских писателей, входящих в инициативную группу по созыву Конгресса.
— Я не из тех, кто примыкает. — Мисс Колючка встала, подняла свой стульчик, сложила его и медленно удалилась прочь Приостановившись, она оглянулась на Дэвида. — А впрочем, — сказала она резко, — я сделаю для вас все, что вы просите, если это будет вам в помощь. Хотя я и не верю, что всем вашим конгрессам и резолюциям под силу остановить оголтелых мерзавцев, которые развязывают войны, когда им заблагорассудится.
— Спасибо! Преогромное спасибо! — крикнул ей вслед Дэвид, когда она, таща за собой крошечную белую собачонку, стала протискиваться сквозь толпу, с трудом передвигая изуродованные артритом ноги.
— Ну что я вам говорила! — радостно воскликнула Шарн, стоящая рядом с ним. — Все нынче идут на Ярра-Бэнк послушать Дэвида Ивенса.
— Благодаря вам, — напомнил ей Дэвид. — Не убеди вы меня, что мои увиливания от выступлений перед широкой аудиторией не что иное, как проявление обычной трусости, я, наверное, и по сей день отсиживался бы в кустах.
— Вы бы и сами не смогли остаться в стороне.
— Возможно, — Они шли вдоль берега реки, и Дэвид, взяв ее под руку, осторожно прижал к себе ее локоть, — Но именно вы, — продолжал он, — заставили меня устыдиться своего малодушия. Я считаю, что малодушие недопустимо, какую бы работу мы ни выполняли ради нашего движения. Надо только взяться за нее, сделать решительный шаг, а там уж поплывешь по течению, подгоняемый ветром великих идей, которым мы служим. Как это ни странно, но, стоя на трибуне, я сознаю, что достиг взаимопонимания со своими слушателями, — этого чувства я никогда не испытываю, когда пишу статьи.
— Однако своими статьями, — возразила она, — вы воздействуете на умы многих тысяч, а на Ярра-Бэнк, да и на митинге в любом другом месте вы подчас встретите понимание всего лишь десятка-другого слушателей. К тому же слово написанное имеет непреходящую ценность, а произнесенное рассеивается бесследно, подобно туману на реке, и быстро забывается.
— Уж не раскаиваетесь ли вы в том, что сделали из меня оратора? — насмешливо спросил Дэвид.
— Нет, потому что уверена, что вы не бросите писать.
— Это-то вряд ли, — заверил ее Дэвид. — Но я с удовольствием ожидаю каждого своего выступления на Ярра-Бэнк. Отношусь к ним с каким-то странным благоговейным чувством, словно они приобщают меня к братству людей, к духовному единению с ними.
— Какой же вы идеалист, — вздохнула Шарн. — Мне иногда прямо страшно за вас становится, Дэвид! Да, да, я знаю, это я научила вас видеть в слушателях только друзей, я и сама склонна подчас приходить в поэтический восторг от людских добродетелей; но мы должны трезво смотреть в лицо фактам и ясно понимать, какие трудности стоят перед нами в борьбе за мир и социализм. Вы же знаете, любой скандал или шпиономания могут напрочь все испортить, а газетам проще простого вызвать массовую патриотическую истерию.
— Не эту ли цель преследуют некоторые видные политические деятели, пытаясь сорвать Конгресс? — лукаво спросил Дэвид. — Но мне думается, наша уважаемая публика уже научилась распознавать мошеннические трюки, имеющие целью причинить ей вред.
— Хотелось бы верить, что вы не ошибаетесь! — поддаваясь его заразительному оптимизму, сказала Шарн. — Во всяком случае, похоже, что Конгресс будет иметь колоссальный успех.
Они подошли к деревянной скамье под только-только зазеленевшим деревом.
— Давайте посидим здесь, поглядим на закат, — попросила она.
Лучи солнца, пробиваясь сквозь нависшую над городом плотную пелену дыма и тумана, длинными вздрагивающими полосами падали в реку. Пышные облака со сверкающими краями неслись но небу, тусклым золотом окрашивая дальний берег реки. Отражаясь в мерцающей глади воды, они становились мимолетными видениями волшебной красоты.
— О Дэвид, — склонившись ему на плечо, горячо прошептала Шарн, поддавшаяся очарованию минуты. — Не покидайте меня снова!
— Не покину, — мягко сказал он, догадываясь, что она имеет в виду время, когда по его вине прекратились их дружеские отношения.
— Неделями, месяцами не видеть вас, не говорить с вами! — вздохнула она.
— Разве это было так уж тяжело?
— Ужасно! — просто ответила она. — Я не могла представить себе, чем обидела вас. Никаких объяснений, ни письма, ни словечка, ничего.
— Простите меня! — Дэвид не мог заставить себя рассказать ей о страшном душевном разладе, в котором он пребывал, когда проявил такую черствость к ней. — Меня охватило чувство полной безнадежности, — пробормотал он. — Я сбился с пути. На какое-то время стал чуть ли не предателем нашего дела, Шарн.
— Я совсем не желаю знать, почему это случилось, — быстро ответила она. — Мне достаточно того, что я счастлива сейчас с вами.
Глава XXII
Возвращаясь домой уже окутанными сумерками окраинными улочками, Дэвид в смятении раздумывал над словами Шарн.
Уж не признание ли это в любви, размышлял он, сделанное со свойственным ей прямодушием? Сколь ни переполняли его сострадание и нежность к пей, Дэвид сердцем понимал, что ему предложен дар, принять который он не может.