Диалектика - это не точка зрения
Никакая теория не минует рынка: любая предлагает себя как возможное среди конкурирующих точек зрения и мнений, все предлагаются на выбор, все проглатывается. Между тем нет гарантии, что мысль может укрыться, спастись от внушающего страх окрика; существует всего лишь вероятность, что самовнушение "моя теория избежит такой судьбы" не превратится в самовосхваление. Поэтому диалектика не обязана молчать в ответ на подобные упреки и связанные с ними обвинения в поверхностности, - излюбленный аргумент метода, неожиданно свалившегося надиалектику.
Само имя диалектика говорит сначала лишь о том, что в ее понятиях предметы не возникают, что они противоречат общепринятой норме adaequatio. Противоречие - это совсем не то, во что был обязан превратить противоречие гегелевский абсолютный идеализм, противоречие не есть гераклитовское существенное. Противоречие - знак неистинности тождества, знак возникновения постигаемого в понятии. Видимость тождественности внутренне присуща мышлению в силу самой его чистой (pure) формы. Мыслить - значит идентифицировать, определять, устанавливать тождество. Иерархия понятий с удовлетворением ставит преграды перед тем нечто, которое хочет постичь мышление. Его видимость и его истина взаимно ограничивают друг друга. Это нечто не допускает своего директивного устранения, оно может быть "снято" только чем-то наподобие клятвы, обещания в-себе-существования вне целостности мыслительных определений. Втайне эта мысль присутствует у Канта, Гегель использует ее в своей полемике против Канта: потустороннее "в себе" (an sich) как совершенно лишенное определений представляется понятию ничтожным. Сознание видимости понятийной целостности ничего не может, ничего, кроме как преодолеть видимость тотального тождества - преодолеть на собственный манер. Так как эта целостность строит себя по мерке логики, ядром которой является закон исключенного третьего, то все, что этому закону не подчиняется (все качественно различное) обозначается как противоречие.
Противоречие - это не тождественное с точки зрения тождества; главенство принципа противоречия в диалектике означает соотносимость, соизмеримость гетерогенного и мышления целостности. Диалектика -этопоследовательное логическое осознание нетождественности. Она не предпосылает концепции. К диалектике мысль толкает ее неизбежная недостаточность, погрешности в мыслимом. Если обратить против диалектики упреки, которые повторяются со времен аристотелевских критиков Гегеля[0-2], то все, что попадает на мельницу такой критики, сводится к чисто логической форме противоречия и оставляет без внимания (это аргументы Кроче[0-3]) бесконечное разнообразие неконтрадикторного, просто противоречивого; таким образом грехи вещи перекладываются на метод. Различие видится дивергентным, диссонансом, негативностью до тех пор, пока сознание в соответствии со своей собственной структурой стремится к единству; пока все нетождественное сознанию соизмеряется и соотносится с его стремлением к целостности, тотальности. Диалектик видит в этом противоречие, заэтоон критикует сознание. Благодаря имманентной сущности сознания противоречивость приобретает характер железной, роковой закономерности. Тождество и противоречие мышления намертво привареныдругк другу. Тотальность снова превратит конкретность в идеологию, которой конкретность действительностановится.
Реальность и диалектика
Видоизмененная версия диалектики удовлетворяется таким слабым подобием ренессанса: диалектика выводится из апорий Канта. Достигнуть можно только отрицательно, негативно. Диалектика разворачивает декларированное всеобщим различение особенного и всеобщего. Пусть разрыв между субъектом и объектом, проникающий в сознание, - разрыв, неизбежный для субъекта; он пронизывает все, что мыслит субъект, включая объективное. В этом случае диалектика найдет свое завершение в примирении. В идеале примирение освободит нетождественное, избавит от принуждения, воплотившегося в духовных формах, раскроет впервые многообразие различного, над которым диалектика уже не имеет власти. Примирение могло бы напомнить множеству индивидов, неантагонистическому сообществу, что они anathema с позиций субъективного разума.
Примирение служит диалектике. Оно демонстрирует логический характер принуждения, которому диалектика подчиняется; поэтому диалектику обвиняют в панлогизме. В своей идеалистической версии диалектика связана с господством абсолютного субъекта -силы, которая отрицательно воздействует на всякое единичное движение и усилие понятия и процесса в целом. Главенство субъекта получило свой исторический приговор и в гегелевской концепции, которая возвысилась и над философией индивидуального человеческого сознания, и над трансцендентальным сознанием Канта и Фихте. Субъект был не просто вытеснен, он отступил перед бессилием мысли, перед лицом множества "мировой процесс", отказался от конструирования его субъекта средствами разума.
Примирение, как его обосновывает абсолютный идеализм (любой другой просто непоследователен) - от логического до политико-исторического, является безосновательным. Последовательный идеализм не может конституироваться иначе, как сущее противоречие; в нем заключается его логическая истина; оно - наказание, которое идеализм заслуженно несет за свой логицизм; и все это - в равной мере видимость и необходимость. Возобновление суда над диалектикой, неидеалистическое содержание которой тем временем редуцировалось к форме, а идеалистическое - к этикетке "духовное богатство", ничего, однако, не решает (разве что в вопросе об актуальности передаваемого из поколения в поколение в истории способа философии или философской структуры предмета познания). Вместо того чтобы разрешить философии отделываться анализом пустых и ничтожных ? эмфатическом смысле форм, Гегель обеспечил ей право и способность мыслить содержательно. Современная философия (там, где вообще речь идет о содержательном) повторяет старые ошибки; она тяготеет либо к мировоззрению, либо к формализму - тому "безразличному", против которого восставал Гегель. Эволюция феноменологии, когда-то одухотворенной потребностью в содержании, в феноменологию, открывающую в каждом содержании призыв бытия освободиться от скверны содержательности, историческое тому подтверждение. Фундаментом и результатом содержательного философствования Гегеля было главенство субъекта или, согласно известной формулировке из предварительного анализа логики, единство тождественного и нетождественного[0-4]. Конкретное отдельное получило свое определение в духе, потому что имманентные ему определения не должны были быть ничем иным, кроме как духом. По Гегелю, без этой посылки философия вообще не в состоянии познать содержательное и существенное. Если понятие диалектики, подученное способом и приемами идеалистической философии, не возвышает опыта, который, в противоречии с эмфазой Гегеля, не зависит от аппарата идеализма, то философии остается одно - неизбежное самоотречение; философия отказывается от содержательного познания, ограничивается вопросами методики наук; объявляет все это философией и виртуально себя перечеркивает.
Интересы философии
Исторически философия сосредоточила свой истинный интерес на той сфере, которую Гегель в согласии с традицией объявил безразличной для философии: на непонятном, единичном и особенном; на том, чтосовремен Платона отбрасывается как преходящее и незначительное; что Гегель обозначил как ленивое существование. Предметом философии могли бы стать качества, последовательно сведенные средствами самой философии к чистому количеству (quantit ngligeable). Неотложной для понятия задачей становится все, чего оно не достигает, что ему не под силу, что исключает механизм понятийной абстракции, является не просто примером понятия. Бергсон и Гуссерль - носители философского модерна, иннервировали эту ситуацию, но ушли от нее в традиционную метафизику. Ради всего, не укладывающегося в понятие, Бергсон, насилуя диалектику, создает другой тип познания. Диалектическая соль растворяется в неразличимых потоках жизни; с вещественно устойчивым покончено, отнынеэтоподчиненное, хотя, как и его подчиненность, непознанное. Ненависть к неподвижному всеобщему понятию породила культ иррациональной непосредственности, суверенной свободы в несвободном (Unfreien). Противопоставление Бергсоном вегофилософии двух способов познания настолько дуалистично,чточто-то подобное присутствовало только в учениях Декарта и Канта, с которыми Бергсон спорит и сражается. Каузально-механический способ познания сохраняется в качестве прагматического знания, не обремененного интуитивным;этонапоминает буржуазную структуру свободной естественности тех,ктообязаны своими привилегиями этой структуре. Прославленные интуиции в бергсоновской философии выглядят просто-напросто абстрактно; практически они не выходят за рамки феноменального сознания времени. Кантом оно положено в основу хронологически- физикалистского познания, а Бергсоном в основу представления о пространственном времени. Пожалуй, интуитивный способ отношения духа действительно существует, несмотря на то, что трудно развить архаический рудимент миметической реакции. Ее предсуществование в прошлом обещает рассказать что-то об окаменевшей современности. Интуиции бывают удачными только изредка, временами. Всякое познание, даже собственное сознание Бергсона, нуждается в рациональности, которую Бергсон презирает; нуждается именно в тот момент, когда познание должно стать конкретным. Длительность, возведенная в абсолют, чистое становление, actus purus, обернулась бы тем самым отсутствием времени, той самой вневременностью, которую Бергсон порицает в метафизике, начиная с Платона и Аристотеля. Бергсона не заботит, что то,чегоон ищет, не должно остаться Fata Morgana, которую можно визировать только при помощи инструментария познания, при помощи рефлексии собственных средств познания и произвольно превращать в метод, который с самого начала непосредственно принадлежит познанию. Логика Гуссерля, напротив, хотя и располагала модусом возникающей внутри сущности, резко обозначила свою позицию - признать и принять обобщающую генерализующую абстракцию. По представлениям Гуссерля, существует своеобразное духовное познание, которое должно суметь рассмотреть сущность в особенном. Между тем сущность, для которой предназначается познание, ничем не отличается от расхожего всеобщего понятия. Явное несоответствие доминирует между представлениями созерцания сущности (Wesensschau) и его terminus ad quern. Обе попытки прорыва не позволяют выйти за рамки идеализма: Бергсон, как и его заклятые враги-позитивисты, ориентируется на donnes immdiates delaconsience; аналогичным образом Гуссерль - на феномены потока сознания. И тот, и другой остались в пределах субъективной имманентности