(Манит меня пальцем, сам наклоняется и шепчет на ухо.) Поясница ноет третий час. Без пятнадцати минут пополудни.
– А вас не лечат?
А. Заговаривают, что не болит. А что болит – пинают. Хулиганье! Руку никто не подаст. Огонька не предложит. Выродились Прометеи. Расплодились падлы. Демографический кризис преодолеем. И то хорошо.
– Замечательно. Навещает вас кто-нибудь?
А. А то! Зять вот приходил на той неделе. Сидим, поддавши – любо. Тут ветер в свист: атас, ребята! Все в кусты – я в дюбель. Но это ж нацики! Им все одно! И пошли снаряды. Все легли от дроби барабанной, где Малые Конюшни. Все! Сердцу больно.
Письмо А.
Шизографическая интерпретация лекции о теории относительности, прочитанной в ходе реабилитационного курса:
Пью я освященный кагор, заедая неосвященной сельдью. Есть предел тяготения мне, что ненаучно, но красиво. Уравнения элементарны в механике пистона, где положено в картонную коробку озарение.
ЭЙНШТЕЙН МЕРЗАВЕЦ, если загадывать наперед. Заходит и вещает на превосходном французском. Я ничего не понял, но верю. Безотносительно.
Комментарий психиатра
Это престранный, но не безнадежный случай шизофазии. Удивительно в нем нечастое сочетание нарушений как в устной, так и в письменной речи. А луч надежды заключается в том, что нарушения эти слабовыражены. Если вслушаться, то можно заметить отсутствие несвязных ответвлений. Он худо-бедно отталкивается от прошлых слов. Что касается конспектов – полагаю, он просто не успевает записывать. В письме шизофреников градус бреда значительно меньше, как правило.
Странный человек бродит по тонкому льду взаимопонимания. Если провалится – его унесет течением Хвори в залив Клиники. На берегу никому нет дела – безумец подо льдом или заурядный шут. Толпа пуглива. Для нее психоневрологическое заболевание – как атомная бомба. Можно разобраться в ее механизме, но даже так не побороть отчаяния, если придется наблюдать ее в действии.
Мишель Дюшен //Утопия. – № 14. – C. 15–25.
Никто все знает
Эпилог к «Артикуляции безумия» и пролог к большому репортажу изполумифического Бамбукового дома – самого закрытогоучреждения Ленинградской области
Отправляясь в свою Одиссею по коридорам Бамбукового дома, я не иначе как обязан поставить точку в желтом глоссарии из февральского номера. На сей раз интервьюер не я, но девственная неотесанность текста сполна окупает этот недостаток.
Вашему вниманию образец речи № 6: психопатия[13]. Вербальный портрет маньяка, избравшего своими жертвами детей дошкольного возраста.
Пациент Н.
– Нормальных людей не бывает.
Н. И то верно.
– И вы – не исключение, так что ли?
Н. (Неразборчиво.)
– А по образованию вы…
Н. Никто.
– Хорошо. Вы сами себя кем считаете?
Н. Ой, ну, это философский вопрос. Это философский вопрос?
– В профессиональном поле кем себя считаете?
Н. Никем.
– Философский ответ.
Н. Мне… Спасибо. Мне просто эти категории не близки – образование, профессия. Главное – призвание свое найти.
– Да? И какое у вас призвание?
Н. Все вы знаете. (Смеется.) Детишки. Я детишек люблю.
– Не любили бы, мы бы сейчас не разговаривали.
Н. Но я правда люблю. И все про них знаю безо всякого образования. Все знаю. Там ведь написано, сколько у меня их было. Тридцать три в общей сложности.
– Написано.
Н. Девочки в основном. Так получилось. Любят меня.
– У них был выбор? Они вас выбирали?
Н. Ну, поправьте меня.
– Нет, спасибо. Давайте вы сами себя поправите.
Н. Это был жребий. Я решал не больше, чем они, чем их родители. Вот родители решали. Можно сказать, они сами мне детей вручали.
– Все ясно. Здесь обведено, что дети вам полностью доверяли. Почему, как думаете?
Н. Карнеги. Знаете такого? Дейл или Дейв – как-то так. У него есть книжка, называется «Как влиять на людей»[14]. Там много интересного. Разные махинации. То есть дети в принципе доверчивые, но если на взрослых что-то срабатывает через раз, на детях – всегда. Вот ребенок плачет. Что-то клянчит. Как поступит педагог? Плохой поставит ребенка в угол или тут же даст ему, что он просит. Как, по-вашему, поступит хороший?
– Я не соглашусь. Если вещь необходимая, педагог ее даст, а если нет – сумеет объяснить это ребенку.
Н. Не такая уж необходимая.
– Вопрос надо было иначе ставить в таком случае. Дайте подумать. Допустим, успокоит ребенка.
Н. Нет. Гениальный педагог сам спровоцирует ребенка выпрашивать какой-нибудь пустяк, пусть даже он ему положен. И тут же выполнит просьбу, войдет к ребенку в расположение. Не пристыдит, не будет сюсюкаться – ничего такого. Вообще я считаю, с детьми нужно говорить на равных, чтобы они сами старались себя по-взрослому вести.
– У вас мысль непоследовательная – это раз, а во-вторых – то, что вы говорите, бессердечно просто-напросто. Это ваше «спровоцирует»… Мы о детях в конце концов.
Н. Они у вас есть – дети?
– Да.
Н. Много?
– Сын.
Н. Хорошо. Вы бы оставили его на попечении восторженного, извините, олуха или все-таки рационального человека? Того, кто просто без ума от детей, или того, кто хорошо понимает их поведение, психолога?
– Но вы не психолог.
Н. Вы правы. Видите? Я не спорю. Не говорю: «Вы правы, но…», – никаких «но». Я не психолог. Не ученый. Вы бы доверили ребенка ученому? Вы видели, как они с детьми разговаривают? Как с крысами подопытными, сидят каменные, бубнят непонятно что, а к детям надо или с душой, или как я – на равных. Я ведь и сам ребенок. Так и не вырос. Вот вы говорите в том ключе, что я бездушный, а мне, честно говоря, обидно. Как маленькому. А почему, сказать? У людей, вроде меня, – с какими вы тут беседуете, – у всех или почти у всех детство было не сахар. Там за стенкой сидят, и у каждого одна и та же басня. От некоторых лично слышал. Соль в чем: из детей, у которых все было, вырастают плохие взрослые. В смысле, не плохие… Черствые, невосприимчивые – это хотел сказать. Откуда им знать, что ребенку нужно, если у них у самих все было. Все. Внимание, игрушки, какие угодно. Из баловня хороший родитель… (Далее неразборчиво.)
– Скажите уж, что попросту пользовались детским доверием.
Н. Ну, не без этого. (Смеется.) Говорил им, что был поэтом, и меня за это судили, говорил, что был пиратом, и меня за это любили. Даже среди взрослых – если у тебя есть какой-нибудь необычный опыт, это впечатляет. Мамы с папами – скучные, честные люди, так что вакансия «авторитет номер один» всегда открыта.
– Мать вы ребенку не замените.
Н. (Деланно повысив голос.) Мать! Какую великую роль играть ей в жизни любого человека! Даже ее невыход на сцену премного скажет зрителю. А уж если вышла, а потом ушла – сразу такая трагедия случается с героем. Все, что тот не поделает следом, – во всем надрыв сверху донизу, а это полный же отрыв получается! Представляете? Не шрам – ампутация!
(Пауза.)
– Что это было?
Н. Это вы.
– В таком случае, мы закончили. Это все ничтожно и низко, и любви в вас во всем ни капли.
Н. Любовь, значит, жидкая. То-то влюбленные мокнут. И плесневеют совсем молодые. Не все, конечно, – некоторые. А чьей любви – своей или чужой?
– Своей, чужой – всяческой.
Н. И прям во всем? Может, в мочке уха чуть осталось или под ногтем? А низости своей я не стесняюсь. Я ее с трудом нашел – разыскивал в себе на крутом спуске, чтобы узнать получше, – и ничего преступного в ней не усмотрел. И все-таки я – не пустое место.
– Действительно. Пустота – это что-то, а ничто – ничто и есть.
Н. И все же оно есть!
– Я вас услышала.
Н. Знаете, я держу про себя теорию, что есть лица сознающие, а есть, извините, тупые придурки, и соотношение их равно один к девяносто девяти, если брать все население Земли. Я вот смотрю на вас и вижу лицо сознающее, хоть и сказали вы всего ничего, чтобы так судить, а вы смотрите на меня, и глаза у вас блестят, как со смеху, – значит, это не взаимно.
– Вы свободны. Мне попросить вас вывести?
Н. То есть? А на каких основаниях?
– Сами только что сказали.
Н. Во-о-от. Значит, признаете, что я проницательный.
– Я признаю, что вы проницательный.
Н. А рекомендацию даже не посмотрели. Я не хотел вас обидеть. Никогда, ни за что. Шутка дурацкая. Давайте забудем. Дети же ведут себя непосредственно. Вот и я. Знаю же, что стрижку под пажа люди считают дурацкой, – может, не все, в большинстве своем, – но все равно так постригся, потому что идут люди лесом и своими считалками считают ели, и будут выпуканы вепрем – ну вы поняли, не все, в большинстве своем… Детям вы непосредственность прощаете?
– Детям.
Н. И меня простите. Я не со зла – очевидно же. Послушайте, мать от меня отказалась. Отца я в глаза не видел. Воспитывал дядя. И как воспитывал – был раз, в платьице меня в школу отправил. Поколачивал, потом в интернат для недоразвитых сдал. Вы хоть представляете, как сложно детдомовцу работу найти? Наверно, я какой не такой, не знаю.
(Пауза. Слышен шелест листаемых страниц.)
– Читаю, и опять: «манипулировал сном и едой». Как это понимать?
Н. Если утром все вели себя хорошо, то вместо тихого часа у нас были игры. А еда – кто разучивал алфавит или, например, досчитал до ста, вместо каши ел йогурт в полдник. Что ж вы к словарю цепляетесь!
– А когда всех детей забирали, вы ставили игрушки на высоченный шкаф, чтобы на следующее утро малыши вашу помощь вымаливали. Герой, ничего не скажешь. Я, чтобы вы понимали, не только ваши бумажки читала. Мы всегда справки наводим.