И вот он срабатывает на тебя, и как я и сказал ранее, остаётся исправным. Ушиб плеча мы учитывать в данной ситуации не будем. Ты тогда полсети наизнанку вывернул. И тут уже даже не звоночек, набат прямо, далёкий ещё, но настойчивый. До зимы я колебался, думал, ведь, как ты и сам заметил, удовольствие это вот ни разу не дешёвое. А потом плюнул на всё, да и решился. Была, мол, не была, хоть правду о брате знать буду. Он, не он, оказалось, что он.
В середине июня ответ пришёл. Черным по белому печатями заверенный: Генрих Олливандер, в скобках магловская фамилия. Жена его, дочки и мужья их, и ты с кузеном своим, тётка твоя, сквиба она, кстати. Писать тебе не решился, не для письма подобное, и тогда же к Тому подошёл, так мол и так, мальца выловить надобно. Он даже и спрашивать не стал, покивал, и вот сегодня как тебя увидѣлъ, сообщил.
— Угу… — только и сумел выдавить из себя пытающийся переварить услышанное Гарри.
Остаток пути прошли молча, зашли в лавку, прошли по знакомому уже коридорчику. Разулись в прихожей. Откуда-то сверху раздалось:
— Кто там, пап, ты чего поздно то так?
— Дѣла были, завтра всё обскажу, спи давай, — ответил явно уже отходившему ко сну сыну Олливандер-старший и приложив палец к губам, повёл Гарри наверх.
Ранее на третий этаж Гарри ещё никогда не поднимался. Камин был на втором, там же была и столовая с гостиной. На третьем, как оказалось, были хозяйские комнаты. Четвёртый же. Четвёртый этаж дома оказался мансардой. Вела в неё выдвигающаяся из потолка деревянная лестница.
— Я Дэрека специально просил, он её у маглов заказывал. Ни капли магии, всё руками и ручным инструментом закреплено. — произнёс подтолкнувший ребёнка к ней мастер.
Люк открылся легко, большой, просторный, в него спокойно было можно просто войти, а за ним. За ним обнаружилось самое настоящее сокровище. Настоящая, всамдѣлишная, сдѣланная для подростка комната. Огромное панорамное окно, практически на всю крышу. И кровать-чердак, полуторная. Под которой рабочее место примостилось. Массивный, явно деревянный стол, удобно сдѣланный стул, явно специальный, чтобы заниматься удобно было. Стены были обиты качественно обработанным деревом. Темным, пахнущим чем-то хвойным. Оказавшийся посреди комнаты, Гарри так и застыл.
— Ну как тебе, нравится?
— ОЧЕНЬ! — пробормотал лупающий размером с блюдца глазами Гарри. Обернулся и обнаружил, судя по всему, весьма вместительный шкаф. Несколько корзин и комод, всё такое же деревянное, тёмное, но не чёрное. — Это всё правда мне…
— Ну а кому же, мне сюда каждый день лазить что-ли? Дэрек у меня по строительству больше. Не лежит у него душа к палочкам, не его это, а вот сын младший его интересуется. Ну да они с сестрой оба в Шармбатоне учатся. Взрослые уже практически, через два года закончат. На лето вот и то не приехали. Лагерь у них, понимаешь ли, летний. Море, солнце, юг Франции, все дѣла.
— А я никогда на море не был.
— Ну так это то дѣло поправимое. Завтра Дэрека переездом своим обрадуешь, на вопросы его по обустройству и что да как ответишь. Он у меня по ремонтам, с деревом работает, и опыт твой из мïра простецов ему до крайности интересен.
— Я всё что смогу сдѣлаю, обещаю…
— Ну вот и хорошо. Подъём у нас обыкновенно в полдевятого — девять. Раньше чтоб не шумел. А теперь мыться и спать. Ванная от лестницы направо, сам думаю разберёшься, — подавляя зевок, проинструктировал Гарри мастер.
Спустились на третий вместе, Олливандер свернул налево и вскоре скрылся за дверью своей комнаты, а Гарри на цыпочках прокрался к подсказанной ему двери и вскоре, наскоро смочив лицо и верхнюю часть тела, стараясь не шуметь прокрался к себе. В свѣте звёздъ комната казалась волшебной, и тихо переодевшийся в футболку и пижамные штаны мальчишка вскарабкался по ведущей к спальному месту лесенке. Матрас и бельё на кровати были совсем новые. Вовсе непохожие на то, что у него было у Дурслей. Мягкие на ощупь простынь и одеяло, а наволочка, наволочка на подушке оказалась просто отпадной. Как впрочем и сама подушка. Не высокая, не низкая, буквально как есть в самый раз. Тихонько устроился и завернулся в укрывавший всё это богатство плед. На глаза сами собой наворачивались непрошенные слёзы. И мальчик прикусил кулак, чтобы никого не разбудить.
Так и уснул в итоге, с кулаком у рта.
Он был дома, по-настоящему именно у себя, именно дома. Именно с этой мыслью, глотающий непрошенные слезы Гарри и заснул.
Глава семнадцатая " Новый дом, новые правила или как Профессор Снейп сам себя перехитрил"
Проснулся Гарри без десяти девять и, сладко-пресладко потянувшись, даже не сразу и понял, где это он. Но вот воспоминания нахлынули одно за другим, и он разве что не скатился с лестницы. На сопутствовавший этому грохот остальные жильцы дома не так чтобы отреагировали. Мастер палочек вовсю занимался завтраком. Младший же приподнял голову и, поймав кивок о, тца, по новой уткнулся в газету. О прибытии племянника он был уже оповещён и выслушав краткий пересказ вчерашних злоключений, посчитал правильным не вмешиваться и просто подождать.
И вот по прошествии десяти минут, судя по всему пытавшееся наскоро привести себя в надлежайший вид и от того мокроголовое чудо с опаской заглянуло в совмещённую со столовой кухню.
— Доброе утро, Гарри! — отреагировал первым заметивший его как раз сидящий лицом ко входу мастер палочек.
— Доброе утро, сэр, то есть простите, я хотел сказать…
— Не стоит, — остановил этот уже практически начавшийся поток сознания старший Олливандер. — Садись за стол. Яичница, тосты с джемом, есть апельсиновый и клубничный. И так как ты у нас несовершеннолѣтний, то стакан какао. Ну или чай на выбор. Кофе у нас не положено, у нас в доме это закон, так что советую привыкнуть.
— Хорошо сэр, я и так его всего раз то и пробовал. От дяди как-то остался, ну я и рискнул. Горький, не понимаю, чего в нём люди находят.
— Бодрость, — послышалось из-за шуршащей в связи с перелистыванием разворота газеты. — Но мало кто задумывается о том, что механизм действия этого напитка весьма коварен и даруемый им мнимый прилив сил влёгкую может обратиться так не воврѣмя накатившей сонливостью. Мало кто понимает, что содержащийся в кофе кофеин — в сути своей наркотик. И привыкание он вызывает ничуть не меньшее, чем тот же героин. Знаешь, что такое героин?
— Да, сэр, то есть я хотел сказать дядя Дэрек, это очень опасный наркотик. Нам в школе, ну в смысле, в обычной школе про это рассказывали. Шприцы показывали и картинки, а ещё фильм про последствия употребления. Я честно-пречестно, не понимаю как можно себя на что-то подобное обречь, это же, как нам ведший лекцию врач сказал, совсем-совсем не лечится.
— Верно, а зачем, хм, помнишь то ощущение, когда ты свою палочку нашёл?
— Да…
— Представь себе, что оно сильнее ну раз в пять где-то, а затем — что такое ты испытываешь каждый раз, прикасаясь к своему рабочему инструменту.
— О…
— Вот только палочка, если она грамотно подобрана и без подвохов сдѣлана, вреда тебе не нанесёт. Тогда как употребление героина и сходных с ним по действию препаратов крайне быстро обращает человека в то, что ты в том фильме видѣл. И ты не поверишь, но при желании и с палочкой подобное сдѣлать можно, отец соврать не даст. Были в истории случаи, когда мага вот так вот изуверским методом подставляли. Как именно это дѣлается, я не знаю, Олливандеры никогда до подобного не опускались и впредь не опустятся. Но как сам факт, было, и маг, такой палочкой колдовавший, сам себя на мучения обрекал. И был как тот наркоман, которого я как-то раз в Лондоне в одном из переходов увидѣл, и тогда же заинтересовался. Странно он себя вёл, а как дозу получил — так в улыбке расплылся, ну чисто как ребёнок у отца в лавке палочку свою нашедший. Только ярче, концентрированнее будто бы. Тогда же я про всё это и выяснил, интересно стало. И с тех же самых пор даже кофе в нашем доме запрещён. Незачем организм подобному, даже в столь малой малости, подвергать.
— Ого, — только и сумел вымолвить обалдевший от всего услышанного Гарри, настолько доходчиво и просто ему ещё никто ничего не объяснял. А тут ещё и палочки особенные… — Мастер, а может быть такое, что не палочка особенная, а маг её взявший, может тогда быть так, что она, как дядя Дэрек сказал, из него наркомана сдѣлаетъ?
— Может, — сухо подтвердил явно не слишком радующийся такому вот утреннему разговору мастер. — И я, признаться, одну такую сотворил, а если точнее, то две. В создании они ничем особенным от самой обыкновенной не отличаются. Но вот мага особенного встретят… Я думаю, ты помнишь, что когда ты сам свою выбирал, я одну тебе чуть не силой именно в правую руку взять велел.
— Да! — округлив глаза, пробормотал ошарашенный откровением мастера Гарри.
— Так вот, как я тебе и сказал, именно эту я дал тебе намеренно. Тогда я уже понял, с чем именно я столкнулся и посчитал правильным это своё детище банальным образом уничтожить. Тогда, когда я их создавал, я и подумать не мог. Феникс Альбуса дал мне сразу два пера. Редкость, нонсенс, необычно в общем. У меня и в мыслях не было. Но вот только тис и перо того самого феникса свели с ума того, кто родителей твоих в итоге убил. Мог ли я тогда в далёком тридцать восьмом, молодой, неопытный, даже просто предположить. Но в итоге всё получилось в точности так, как Дэрек и описал. Та палочка, как оказалась, магу, к ментальной магии склонному, противопоказана была. Но это я куда как позже выяснил, в семидесятых, если точнее. Тис тот нашёл, не я его древесину брал, брат отца, и то ли невнимателен был, то ли ещё что. Но суть в том, что дерево то необычное, на месте силы оно и на месте том некто не слишком умный ритуал один пресквернейший провёл. Давно было, очень давно. Жертву там принесли кровавую. Как итог — палочка та именно склонному к ментальным наукам строго противопоказана. А тот, кто в последствии родителей твоих убил, таким именно и оказался. Легилимент, природный, сильный. И именно её он конечно же и выбрал. Дозу, по сути, получил и зависимость тут же. Об итоге всего этого вся Британия магическая в курсе. А вот о сестре той палочки вовсе даже и нет. И если тисовая в итоге к паранойе и безумию мага менталиста привела, то вот та, что я из падуба сдѣлал. Падуб остролистый, он же остролист, крайне жизнестойкое растение, способное выживать в глубокой тени лесов, где не всходят семена других растений, вооружённое колючками и ядовитыми кроваво-красными ягодами, дающее пищу и приют птицам, и исцеление — людям, казалось бы, одноврѣменно олицетворение и защиты, и угрозы. Его плодоношение с древности связывали со сменой врѣмён года, противоборством жизни и смерти.