Орлов прекрасно понимал, что НКВД будет разыскивать его для уничтожения не просто активно, а прямо-таки с остервенением. Поэтому он заранее подстраховался и отправил письма Сталину и Ежову с требованием отказаться от его преследования и не трогать оставшихся в СССР мать и тещу, угрожая в противном случае и в самом деле раскрыть всю известную ему агентуру, о которой обязывался молчать при соблюдении Москвой договоренности. Он выиграл. НКВД и его преемники даже не пытались уничтожить невозвращенца, и в 1973 году он скончался от сердеч-ного приступа в Кливленде на 78-м году жизни. Пожелавший остаться анонимным сотрудник ЦРУ с уважением и досадой заметил: “Орлов остался профессионалом до конца своих дней. Он раскрывал только то, что хотел раскрыть, и, как правило, в ответ на наши факты приводил собственные”[261]. Другой американский разведчик оценил его как “единственного в своем роде, самого разностороннего, мощного и результативного офицера за семьдесят три года существования советской разведывательной службы”[262].
А. М. Орлов
Н. И. Эйтингон
Несмотря на это, побег Орлова тяжело сказался на резидентуре. Прежде всего, никто не знал, каких действий можно было ожидать от ее бывшего руководителя, куда он направился и какую информацию может сдать противнику. Кроме того, инцидент крайне деморализовал сотрудников. Пришлось свернуть некоторые операции, в частности, весьма перспективную программу “Новый набор” по подготовке в нелегальной разведывательной школе под Барселоной 70 нелегалов из числа бойцов интербригад. Они предназначались для вывода в разные страны Европы на глубокое оседание и должны были активизироваться лишь по специальному приказу из Центра и только в случае начала войны с Германией. Руководил этим проектом заменивший Орлова на посту резидента Эйтингон (Наумов, генерал Котов), но поскольку план операции принадлежал “врагу народа”, Москва запретила осуществлять его и из-за этого во время войны была лишена весьма эффективных агентурных сетей. Справедливости ради следует заметить, что запрет был полностью оправдан, поскольку никто не мог с достоверностью утверждать, не совершил ли Орлов, кроме бегства, еще и предательство. А в этом весьма вероятном случае 70 нелегалов и все связанные с ними агенты неизбежно обрекались на провал и гибель, потому иное решение руководства разведки представить себе трудно.
Следует, однако, отметить, что на историю побега Орлова существует и иная точка зрения, принадлежащая весьма авторитетному в делах разведки человеку — П. А. Судоплатову. Этот ветеран НКВД/НКГБ крайне негативно относился к его поступку и заявлял: “Какая надобность… поднимать на щит перебежчика, укравшего у нашей разведки 60 тысяч долларов, что составляет сейчас примерно около миллиона долларов США… Он не раскрыл важнейшую агентуру — “Кембриджскую пятерку”. Она действительно не была им расшифрована, но только потому, что Никольский боялся быть привлеченным к ответственности за использование фальшивых американских документов, которыми он пользовался, контактируя с Филби. При этом, по понятным причинам, он до конца отрицал свое участие в политических убийствах и терроре в Испании. Но американские-то спецслужбы, которым было все известно, закрывали на это глаза, ибо Никольский был нужен им в политической борьбе с Советским Союзом и его разведкой.
Никольский, безусловно, повел себя как предатель. В обмен на гражданство и роль консультанта он “сдал” американским полицейским органам важных агентов советской разведки в США, которые были задействованы в 1940-е годы”[263].
Окончательное суждение по делу побега Орлова, как представляется автору, вынести невозможно. В открытых источниках отсутствуют данные о расшифрованных им агентах, хотя факт похищения наличных денег из сейфа резидентуры, безусловно, имел место. Однако следует отметить, что Орлов никогда и не заявлял, что бежал на Запад по идеологическим соображениям. Он спасал себя и свою семью, и в этих обстоятельствах не использовать все имевшиеся возможности было бы, мягко говоря, неразумно. И уж, безусловно, “Швед” не встал на путь открытого предательства, по которому пошли, например, Рейсс и Кривицкий. Читатель вправе сам придерживаться любого из двух указанных взглядов на побег мадридского резидента НКВД.
С середины 1938 года началось свертывание контактов республиканских разведывательных служб с советскими коллегами. Некоторое время их лично курировал премьер Не-грин, назначивший ответственным за координацию действий национальных разведывательных органов с представительством НКВД своего сына, но постепенно эта поддержка сошла на нет. В сложившихся условиях резидентура все больше ориентировалась на поддержку коммунистов и все меньше — на помощь правительству Испании, а значительная часть ее усилий была направлена на постепенную эвакуацию своих сотрудников, вывод в СССР некоторых руководящих деятелей КП И и отправку туда партийного имущества.
Тем временем Испанская республика доживала последние месяцы. 21 сентября 1938 года в тщетной надежде добиться вывода германских и итальянских интервенционистских войск Негрин заявил в Лиге Наций об отзыве с фронта и роспуске интербригад, наивно надеясь, что со своими “добровольцами” противник поступит аналогичным образом. При этом он даже рассчитывал на то, что Франко распространит понятие иностранных войск на марокканские части. Ничего из этого, естественно, не произошло. Муссолини отозвал из Испании 10 тысяч своих военнослужащих, но остальные продолжали активно участвовать в боях. Гитлер даже не подумал хоть как-то прореагировать на предложение, и в результате республиканская армия лишилась одного из своих самых эффективных элементов без симметричных действий националистов. Несколько позже была допущена и другая серьезная ошибка. Армейское командование всегда с большой долей подозрения относилось к войскам специального назначения, в которых влияние коммунистов сказывалось сильнее, чем где-либо. Это привело к роспуску специального 14-го корпуса, а сформированные из отрядов партизан и диверсантов роты были равномерно распылены по всем воинским частям. Такая реорганизация немедленно лишила специальные операции прежней эффективности, поскольку отныне концентрировать их силы и координировать их действия стало уже невозможно. Глубинные операции прекратились, роты могли оперировать лишь в ближних тылах, к тому же войсковые командиры часто расточительно использовали их как обычную пехоту, поэтому конец 1938 года фактически закрыл страницу специальных операций республиканской армии в Испании.
26 января 1939 года пала Барселона, а армия Эбро растаяла, перестала существовать как организованная сила. Остатки ее войск планировалось вывести на французскую территорию, в Марселе посадить на суда и перебросить на укрепление Центрально-Южной зоны, еще продолжавшей уже практически безнадежное сопротивление, однако правительство Франции немедленно интернировало их и тем лишило республиканское правительство шанса продлить свою агонию. Население в панике бежало к французской границе, а немецкие летчики упражнялись в стрельбе по беззащитным наземным целям. Пройдет менее девяти месяцев, и полученные навыки пригодятся им в Польше. Резидентура НКВД с января работала во фронтовых условиях. Радиостанцию перенесли из Барселоны вначале в пригород, затем вообще развернули в поле. В феврале загранточка окончательно прекратила свое существование. Ее сотрудники сумели неопознанными выйти во Францию, где из них сформировали две нелегальные резидентуры.
Националисты и интервенты превосходили теперь республиканцев не только в количестве, но и в качестве вооружений. 1938 год стал рубежом, после которого советские самолеты стали значительно уступать новым немецким “Мессершмиттам”, “Юнкерсам” и “Хейнкелям” и более не могли противостоять им на равных, что деморализовало разбитые войска еще сильнее. Развалилась система органов государственного управления и централизованного руководства армией, а 28 февраля подал в отставку президент Асанья. Разведка Франко начала активно работать по окончательному разложению тыла республиканцев и пыталась обеспечить бескровное взятие столицы.
До сих пор не установлено точно, с самого ли начала СИПМ инспирировала путч полковника Касадо, или же мятежник вошел с ней в контакт позднее, но в любом случае в его лице франкистская разведка нашла того, кто ей требовался. Полковник Касадо занимал должность командующего армией Центра и еще в конце января 1939 года установил связь с фалангистами, а через месяц с небольшим приступил к активным действиям. В ночь с 4 на 5 марта так называемая “Хунта полковника Касадо”, именовавшая себя Национальным комитетом обороны, попыталась захватить власть. Собственно, с 25 февраля Сехизмундо Касадо являлся уже не полковником, а генералом, однако после 5 марта он демонстративно отказался принять это звание. Заговорщики обратились по радио к испанскому народу, заявили о взятии власти Комитетом, объявили республиканское правительство нелегитимным и капитулянтским и пообещали заключить с Франко “почетный мир”. 6 марта полковник обратился с призывом захватить всех советских военных советников и передать их военным властям для суда. Премьер Негрин немедленно приказал руководителю СИМ Педреро арестовать заговорщиков, но тот уклонился от выполнения этого задания, заявив, что “в Мадриде все на стороне Касадо”[264]. В довершение всего из повиновения вышел флот, его корабли ушли в алжирский порт Бизер-ту и остались там до прояснения ситуации. СИПМ постоянно контролировала события, ее эмиссары Барботти, Луна и Медина практически свободно курсировали через линию фронта и координировали действия Касадо, поддерживавшего шифрованную связь со ставкой Франко через станцию “Радио-насьональ”.
Сехизмундо Касадо (в центре, в очках)