Мэри укоризненно посмотрела на нее:
– Но это же ведерко для льда! Что ты делаешь? Положи его обратно!
– Часы еще может быть, – заявила мать. – Но никаких газет и финтифлюшек. – Она снова сунула руку в чемодан. – А это что еще такое? Трубка?
Мэри выхватила ее у Кэролайн.
– Это не твои вещи! Думаешь, имеешь право рыться в них? Кто тебе сказал, что так можно делать? – Она положила трубку обратно в чемодан, добавила что-то вроде стопки старых театральных программок и протянула руку. – Дай мне ананас.
Кэролайн выполнила просьбу. Со свирепым видом она повернулась к вороху одежды.
– Придется это все положить сверху, так что не ругайся, если одежда помнется!
Кейти взглянула на Криса. Тот ел печенье и притворялся, что ничего не замечает, а значит, чувствовал себя таким же виноватым, как она. Они не помешали Мэри творить глупости при сборе вещей, и вот теперь снова разгорелся скандал. Нечто подобное случилось вчерашним вечером, когда Мэри пожелала прогуляться после ужина. Мать спокойно объяснила, что уже поздно, на улице ночью опасно и пора ложиться спать, но Мэри надела пальто и заупрямилась. Кейти предложила прогуляться с бабушкой вокруг дома, поскольку сама дико устала от подготовки к экзамену, но мать решительно заявила, что не позволит им обеим так рисковать, заперла дверь и убрала ключ в карман. Мэри стояла в коридоре и требовала, чтобы ее выпустили, говоря, что не выносит закрытых пространств.
– Это что, тюрьма? Ты что, собираешься нас запереть в угольном сарае?
Мать принялась доказывать, что никакого угольного сарая у них нет и никто никого не намерен запирать, но дверь она не откроет, потому что на улице темно.
Мэри вышла из себя.
– Может быть, ты не откажешься отпереть свое сердце? – рявкнула она, прошествовала по коридору и вышла на балкон, где сердито выкурила сигарету.
И вот настал новый день, а Мэри снова оказалась причиной конфликта. Другой дом, другой спор. Столь же неразрешимый.
Мать швырнула вещи в чемодан и свирепо захлопнула крышку.
– Больше ничего не возьмем, – объявила она. – Я-то думала, ты положишь только фотографии и пару вещей Джека, а не вот это. Ты не можешь забрать отсюда все!
Мэри покачала головой.
– Открой чемодан. Я еще не была наверху.
– Что тебе нужно оттуда?
– Туфли. Платья. Мало ли еще что.
– Одежду я уже собрала, а туфли – у тебя на ногах. Брать что-то еще нет никакого смысла.
– Отец купил мне отрез фантастически красивого шелка, – мечтательно произнесла Мэри. – А сестра сшила из этого шелка платье. Всякий раз, когда я его надевала, я с кем-то целовалась. Я никуда не поеду без этого платья.
– Тут нет места, – сказала мать, в отчаянии расстегивая молнию чемодана. – Мы побываем у врача, и потом станет ясно, сколько времени ты проживешь у нас. Но до тех пор твои вещи должны остаться здесь.
– У врача? – переспросила Мэри. – У какого врача?
– У того, о котором мы говорили вчера.
Мэри строптиво сложила руки на груди.
– Жаль тебя огорчать, но я такого разговора не припоминаю и, боюсь, на завтра у меня есть планы.
– Завтра воскресенье. А визит к врачу назначен на вторник.
– К сожалению, на вторник у меня тоже имеются планы.
Мать резко отвернулась от чемодана. Вид у нее был злобный и решительный.
– Мы это обсудили. Ты согласилась пойти к врачу, поэтому я договорилась о визите. Твоим планам придется подождать.
Мэри тоже была полна решимости настаивать на своем. Она привстала, ухватившись за подлокотник дивана.
– Я так не думаю.
Мать была в полном отчаянии.
– Ты нездорова. Мы не получим никакой поддержки от социальных служб, пока ты не будешь зарегистрирована в системе, а отсутствие поддержки означает, что тебя не примет ни один специалист.
– Специалист? – прошипела Мэри. – О чем ты говоришь, хотела бы я знать?
– О доме престарелых, – сообщил ей Крис, тщательно пережевывая печенье.
Мать резко повернулась к нему.
– Ради бога, Крис! Ты мог бы не встревать?
Тот пожал плечами.
– Я просто говорю то, что ты мне сказала.
– А теперь не говори!
Мэри жутко испугалась.
– Ты заставляешь меня уйти?
– Никто не заставляет тебя ничего делать, – процедила сквозь зубы мать, – до тех пор, пока мы не встретимся с врачом.
– Я не хочу так, – проговорила Мэри, шаря руками в карманах. – Мне совсем не нравится, как звучат твои слова.
Мать сняла со спинки стула сумочку и протянула старухе.
– Ты это ищешь?
– Спасибо, – ответила Мэри. – Прошу меня простить, я выйду покурить.
Затаив дыхание, Кейти проводила Мэри взглядом. Она ждала, что хлопнет дверь и старушка крикнет что-то через плечо, но не случилось ни того, ни другого. Кейти услышала, как тихо открылась и закрылась дверь кухни.
Крис взял второе печенье.
– Ей не понравится в доме престарелых, – сообщил он. – Если даже он будет хороший.
Мать сердито посмотрела на него.
– Понравится!
– А если нет?
– Ну… здесь же она остаться не может, верно? Это не дом, а капкан! – Мама замахала руками, чтобы продемонстрировать детям, как здесь опасно. По ее мнению, смертельную опасность в себе таили гостиная со всем ее содержимым, все комнаты наверху и сад. – В доме престарелых ей будет хорошо. Да и для меня это лучший способ о ней позаботиться.
– Но тебя же там не будет, – возразил Крис.
– Это верно. – Мать медленно кивнула, не спуская глаз с сына. – И тебе придется поверить мне на слово, Крис.
Она наклонилась, подняла чемодан и рывком выдвинула ручку.
– А мне с ней нравится, – сказал Крис. – Она меня смешит.
– Что ж, я очень рада, – ответила мать. – Но, возможно, это потому, что тебе для нее ничего не приходится делать.
Глава восьмая
Громкий крик чайки заставил Мэри замереть. Она сидела на удобной скамейке напротив церкви и наблюдала за тем, как птица пикирует и взмывает в небо, расправив белые крылья. Мэри переживала мгновения такого ничем не омраченного восторга, что ей вправду показалось, будто она еще никогда в жизни не была такой счастливой. Но стоило ей так подумать, как она ощутила аромат свежей выпечки и решила, что могла бы стать еще более счастливой. И, словно по волшебству, перед ней возникла девочка. Сегодня, несмотря на жару, она была в брюках и джемпере. Глупое дитя. В руке девочка держала коричневый бумажный пакет, от которого исходил божественный аромат.
– А вот и вы, миссис Беглянка, – сказала девочка. – Круассан. Только что из микроволновки.
Мэри взяла у нее пакет и указала им на небо.
– Чайка.
– Да, – согласилась девочка и села на скамейку рядом с Мэри. – Заблудилась, наверное.
Круассан оказался просто великолепен. Мэри проглотила его, откусив всего четыре раза, и поняла, что легко съела бы еще один. Облизнув с пальцев масло, она вытерла руку о подол юбки.
– Когда я была молодая, – сказала она девочке, – я могла сунуть в рот сразу пять вишенок. Просто прижимала языком, пока не лопались, а потом выплевывала косточки, и они разлетались по саду.
Девочка рассмеялась, наклонилась и похлопала Мэри по руке.
– Вечером, когда буду возвращаться с экзамена, я куплю тебе большой пакет вишен. Заставим маму заплатить. Она не откажется, потому что чувствует себя виноватой за то, что ругала нас. Сама увидишь.
– Ругала? – переспросила Мэри. – Не помню.
– Да, она просто жутко злится на меня из-за того, что я болтаю с тобой, а не готовлюсь к экзамену. На Криса она злится за то, что тот говорит про отца, а на тебя – за то, что за завтраком ты перечисляешь своих дружков.
Мэри стало немного страшно. Такие провалы в памяти.
– Я это делала? Правда? Обычно я веду себя очень прилично. А почему я о таком заговорила?
– Крис пожелал узнать, кто отец нашей мамы.
– И я сказала?
Девочка вытащила из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и развернула его.
– Ты сказала: Роберт Гибсон[6].
– Ах, Роберт! – Мэри прижала ладонь к щеке. – Он был великолепен!
Девочка улыбнулась.
– Да, ты так нам и сказала. А мама просто взбесилась. Теперь, когда всплыла информация об ее отце, Крис ужасно хочет повидаться с нашим. Но она и слышать об этом не желает, потому что папа живет со своей подружкой в нашем бывшем доме и у них родился ребенок, а это непростительное оскорбление.
– Что-то не припомню, чтобы кто-то взбесился.
– Ну… все относительно, да. То есть она не визжала, не орала и ногами не топала. Это была такая тихая злость, понимаешь?
– И я при этом присутствовала? Ты уверена?
Девочка смутилась. В ее глазах мелькнула жалость… Или Мэри только показалось?
– Прости, мне не стоило тебе о таком напоминать.
Это было похоже на то, как если бы она подошла к краю пропасти. Нет. На другое. Это было… как проснуться и обнаружить, что за ночь у тебя куда-то подевался палец на ноге или руке. Мэри не помнила никакого разговора на повышенных тонах. Она лишалась каких-то важных составных частей, и они не возвращались обратно.
Что сказал ей врач на днях? «Похоже, у вас спутано сознание, миссис Тодд». Тупица. Дура треклятая. Почему это не могли быть просто провалы в памяти? И почему она сама не могла выбирать, что вспоминать, а что – нет?
– Люди могут только стараться изо всех сил, – прошептала она сидевшей рядом с ней девочке.
– Да, – кивнула та.
– А мы должны стараться не судить их слишком строго.
– Ты говоришь о тебе и маме?
– Я говорю обо всех, кого я только знала.
Девочка уставилась на старуху не мигая.
– Почему вы с мамой расстались, ты помнишь?
– Быть может, ты могла бы ее об этом спросить?
– Спрашивала. Она не желает говорить об этом. Пэт – святая, а ты – грешница, и больше от нее ничего не добьешься. Но не может же все быть так просто, правда? Я в том смысле, что, когда мама была подростком, вы ведь вместе жили в Лондоне, да? Это было ужасно? Вы друг дружку ненавидели?