Ключ на крючке висел косо, зеленая ленточка была перекручена. На всякий случай девушка сфотографировала и их. Кейти удалось кое-чему научиться у своей воспитанной, бдительной матери. Из них обеих получились бы отличные детективы.
Дрожащими руками Кейти вставила ключ в замочную скважину и повернула. Она все еще могла остановиться, но не сделала этого и подняла крышку.
В ящике лежали четыре папки-скоросшивателя, все – цвета буйволиной кожи. Каждая папка была снабжена наклейкой, и каждая наклейка подписана аккуратным почерком Кэролайн: «Финансы», «Страховка», «Документы», «Распоряжения». От того, что надписи были сделаны рукой матери, Кейт стало не по себе. Она словно бы вторгалась в чужую душу. И знала: если продолжит начатое, то совершит самый ужасный поступок в своей жизни. Это был специальный, особый ящик ее матери, который она приготовила на случай своей смерти, чтобы Кейти знала, что делать, как управиться со всеми делами.
Но внизу сидела Мэри, у которой из головы ускользали воспоминания, высыпаясь, как песок, и Кейти должна была ей помочь. Следовало перестать чувствовать себя виноватой.
Она осторожно поддела пальцем обложку папки «Финансы». Ей вовсе не хотелось рассматривать банковские договоры матери или брать деньги из конверта с надписью «наличные», но ей нужно было удостовериться, что в этой папке нет ничего, имеющего отношение к Мэри. Насколько Кейти знала свою мать, та предпочла бы спрятать настоящие секреты в самом с виду неподходящем месте. Но, кроме банковской карты и сберкнижки на счет, открытый отцом (которым Кэролайн отказалась пользоваться), там больше ничего не было.
Папка с надписью «Страховка» оказалась самой толстой, но только потому, что мать Криса и Кейти никогда не выбрасывала документы, связанные со страховкой, а еще хранила и старые, и новые буклеты, посвященные страхованию квартиры и машины. Кейти перелистала странички, чтобы посмотреть, не спрятала ли мама что-нибудь между ними. Ничего!
В самом низу лежал полис страхования жизни Кэролайн. И сумма – пятьсот тысяч фунтов стерлингов. Предмет страхования – жизнь. Затем следовал перечень всего, что страховка не покрывала: альпинизм, спелеология и еще целая куча занятий, которым Кэролайн и не думала себя посвящать. В самом конце перечислялись прыжки с парашютом, бейсджампинг[29] и гонки на мотоциклах. Еще ниже указывалось, что выплата не будет произведена в том случае, если застрахованное лицо погибнет на войне, умрет от передозировки наркотиками или совершит самоубийство.
Кейти стало интересно, была ли застрахована жизнь Пэт, и если да, то отказалась ли компания произвести выплату. Ведь она не умела плавать. Как глупо было с ее стороны входить в море…
Следующая папка была помечена «Распоряжения». Странно. Распоряжения насчет чего? Внутри оказался единственный лист бумаги с заголовком «Похороны».
Сначала шло перечисление людей, с которыми Кэролайн просила связаться в случае своей смерти. Были указаны адреса электронной почты и номера телефонов отца Кейти и Криса, сотрудников по работе, а также контактные номера похоронных агентств и банка. Господи боже, представить только – звонить стольким незнакомым людям и сообщать о том, что мама умерла. Звонить отцу… Что тогда? Он вернется из отпуска? Кейти с Крисом придется жить с ним?
Вторая половина страницы была озаглавлена: «Участок». Здесь указывались адрес и номер телефона директора похоронного агентства. А самым ужасным оказалось то, что Кэролайн уже оплатила собственные похороны и надгробье. Участок семьдесят восемь на кладбище Северного Бишема. «Участок рассчитан на три захоронения. В зависимости от обстоятельств места там хватит для всех нас».
Кейти опустилась на корточки и прижала ладонь к пятну солнечного света на ковре. Она попыталась представить себе глубину могилы, как там темно и как ужасно, что на тебя давит вся эта земля. Она постаралась не думать об обстоятельствах, из-за которых ее могли бы похоронить с матерью и Крисом: автомобильная авария, нападение маньяка, взрыв газа. Еще она постаралась не представлять себе, как на похороны явятся девочки из школы и увидят, что даже в смерти Кейти не позволено разлучиться с матерью. Но мысли все равно упорно лезли в голову вместе с ощущением давящей клаустрофобии. Кейти стало тяжело дышать. Казалось, стены сдвигаются, а окна становятся у́же и словно уменьшаются.
Если бы они все умерли сегодня, Кейти похоронили бы в Северном Бишеме. Ее кости переплелись бы с костями матери, одна и та же земля придавила бы их, засыпала бы, забив рот. И как только мать посмела делать распоряжения насчет похорон Кейти, если Кейти еще не умерла? А если бы она захотела, чтобы ее похоронили в лесу, в каком-нибудь красивом месте? Почему даже относительно смерти все решения должна была принимать Кэролайн?
Кейти принялась поспешно просматривать содержимое последней папки – «Документы», но там не оказалось ничего, кроме сертификатов на детские пособия, медицинских карт, свидетельств о рождении и заявления о разводе, присланного отцом несколько месяцев назад. Мать его не подписала. Сказала: «Пусть ведет меня в суд». В качестве причины для развода отец указал неразумное поведение Кэролайн – она, по его мнению, в их браке «эмоционально отсутствовала» и часто вела себя по отношению к нему «высокомерно и унижающе». Отлично! Еще одна вещь, о которой Кейти не стоило знать.
Она сердито переворачивала прозрачные файлы в скоросшивателе. Отец, оказывается, был готов сказать что угодно, лишь бы избавиться от них, а мать спланировала для всех похороны. Кейти ощутила приступ тошноты. Невозможно просто взять и упрятать информацию в закрома мозга и не дать ей тебя ранить. Нет смысла лгать себе («Она напала на меня, честно»), ты не можешь перестать думать («Просто забудь об этом, Кейти, ладно?»). Ты можешь даже докатиться до деменции и утратить воспоминания. Но самые главные из них – это «грустные пустоты» в твоей голове. Они оставляют эмоциональный фон, который никогда никуда не уходит. И эта тоска разливается по тебе, причиняя боль и разрушения.
Папки выглядели как-то неправильно. Слишком аккуратно? Или лежали слишком далеко одна от другой? Надо было сфотографировать…
Кейти вернула их на место и вдруг увидела книжку, лежащую на самом дне ящика. Она была серая, неприметная. Кейти вспомнилась история Синей Бороды – последний ключ, последняя комната, тайна, ожидавшая его невинную жену за запертой дверью.
К черту осторожность! Кейти сдвинула папки в сторону, взяла книжку и перевернула обложкой к себе. На обложке золотыми буквами было написано: «Ежедневник, 1968 год». На первой странице: «Собственность Патриции Дадли (урожденной Тодд), совершенно личное».
Глава тридцать первая
Дневник Пэт должен был стать прямой связью с тем временем, когда ее мать вернулась и стала снова жить с сестрой после двух лет, проведенных в Лондоне с Мэри. В тот год, когда Кэролайн исполнилось четырнадцать. В тот год, когда Пэт утонула. Открыть этот дневник было подобно тому, как если бы Кейти оказалась в голове у Пэт и принялась шарить в ее мыслях. Это напоминало подслушивание личных разговоров. Кейти поежилась, в кои-то веки радуясь тому, что она сейчас не в комнате Мэри и на нее со стены не смотрят все ее предки. Они бы точно не одобрили такое поведение, особенно старые дамы с фотографии, где была заснята свадьба Пэт. «Предательство! Предательство мертвых!» – кричали бы они возмущенно, имей они до сих пор голоса.
Да пошло все куда подальше! Единственным умершим человеком, чье мнение следовало бы учесть в отношении этого дневника, являлась Пэт, а если принять во внимание то, что именно она разрушила отношения между Мэри и Кэролайн, уж она наверняка поняла бы, что Кейти просто вынуждена была ее предать в надежде восстановить мир и покой в семье.
Однако, отдавая дань уважения своей покойной двоюродной бабушке, Кейти решила ограничить себя кое-какими правилами. Во-первых, она откроет дневник только на десять минут. Во-вторых, после сегодняшнего дня она больше никогда в него не заглянет – такое случается только раз в жизни. И наконец, она ни за что на свете не использует то, о чем узнает, в своих целях – только ради того, чтобы прекратить вражду между своей матерью и Мэри.
Обозначив для себя эти правила, Кейти включила в телефоне таймер и открыла дневник.
Январь тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, как отметила Пэт, был временем, когда «характер Англии словно бы стал меняться». Похоже, ни у кого не осталось моральных принципов, и ее все пугало. Это привело к тому, что у Пэт стали возникать «очень мрачные настроения». Ее страшили и война во Вьетнаме, и антивоенные марши. Она боялась децимализации[30] («Зачем им понадобилось менять деньги?») и выступала против акта о разрешении абортов («Это поощрение разврата»). «Если уж все не может просто остаться, как было, – писала она в дневнике, – то я хочу быть в стороне от этого. Для меня это самое лучшее решение».
Кейти вдруг пришло в голову, что Пэт всю жизнь (за исключением нескольких лет в Бишеме, когда была «замужем по расчету») жила в одном и том же доме со своим отцом. Спала на одной и той же кровати, ходила по магазинам на одной и той же улице, годами занималась одной и той же работой по дому. Никаких перемен. Даже любимая младшая сестра, которую она вырастила, сменилась очень похожей на нее маленькой девочкой. А мир за окнами менялся, и с этим Пэт ничего поделать не могла.
Читая следующие страницы, Кейти познакомилась с женщиной, которая явно не испытывала никакой радости от жизни. То наводнение, то отключение электричества, то у мясника куплено «не мясо, а одни кости», то зеленщик продал плохие яблоки… Мало того, еще работница почтового отделения с чего-то взяла, что Пэт и Лайонел до сих пор состоят в браке. «Ужас развода все еще не покидает меня, – написала Пэт. – Прошли годы, а кому-то все еще не терпится разбередить мою рану».