– Сорок пять секунд.
– Я знаю, ты злишься, но я же пытаюсь все объяснить!
– Ты сказала, что хочешь попросить прощения. Это в твоем духе.
– Я рассказываю что-то очень важное.
Симона постучала пальцами по столу.
– Рассказывай, только побыстрее.
– В общем, на этой фотографии я и Мэри, и снимок сделан давным-давно, а это значит, что мы с ней виделись раньше, хотя моя мать говорит, будто этого не было. И я впервые в жизни осознала, что правды вообще не существует.
Симона рассмеялась. Это был горький смех.
– Правды не существует?
– Я не в том смысле, что правды нет, потому что моя мать лгала, а в том, что каждый рассказывает историю по-своему. В общем, мы нашли фотографию, но я тогда была слишком маленькая и ничего не помню о том времени… А потом Мэри начала рассказывать, и мне показалось, что я вспомнила, как она жила с нами, каждый вечер укутывала меня своей шалью, когда мы сидели в саду. Но действительно ли это мои воспоминания, или я просто хочу, чтобы так было? Гарантирую – моя мама все расскажет иначе. А если истинной правды нет, то тогда нам остается только слушать истории других людей, сопоставляя с собственными, и пытаться выудить из всего этого хоть какой-то смысл.
Симона усмехнулась.
– Я знаю одну очень хорошую историю про официантку, которая встретилась около библиотеки с трусихой.
Кейти опустила взгляд на свои дрожащие руки. Она ненавидела свои руки. Трусиха? Да, она этого заслужила. Но была и другая версия событий: девушка храбро задала официантке несколько вопросов, а потом они целовались, но в этот поцелуй вторгся большой мир, и девушка испугалась. Хотя результат тот же: Кейти предала Симону.
Симона весьма красноречиво посмотрела на таймер.
– Одиннадцать секунд. Почти закончили. Ура!
Кейти сделала вдох.
– В общем, я пришла, чтобы сказать тебе, что я отдала маме блокнот, в котором делала записи несколько недель. Я наконец рассказала ей свою версию своей истории.
Симона едва заметно сдвинула брови.
– Что за история?
– Я призналась маме, что мне нравятся девочки.
Телефон зазвенел. Симона схватила его и отключила.
– Что произошло? Что она сделала?
– Пока ничего. Я только утром отдала ей этот блокнот. Но что бы она ни сделала, мне все равно.
– Тебе не должно быть все равно.
Кейти пожала плечами, пытаясь изобразить равнодушие. Если бы она задумалась о том, что ее мать прямо сейчас читает записи в блокноте, она бы, пожалуй, разревелась. К ситуации идеально подошло бы слово, которое означает, что ты уверен в своей правоте, но при этом жутко напуган. Но, если такое слово и существовало, Кейти его не знала.
– Твоя мама рассвирепеет, да? – спросила Симона. – Что, если она тебя из дома выгонит?
– Приду жить к тебе.
Симона покачала головой с таким видом, будто Кейти сошла с ума.
– С меня довольно. Пойду работать.
– Нет, заведи таймер снова.
– Говорить больше не о чем.
– Всегда можно что-то сказать.
Симона улыбнулась. Это была слабая тень невеселой улыбки.
– У тебя хорошая память на дурацкие цитаты.
– Когда ты заканчиваешь? Мы могли бы потом погулять.
– Нет, не могли бы.
Симона провела рукой по лицу, и улыбка исчезла. Она посмотрела мимо Кейти в сторону улицы.
– Или мы могли бы куда-нибудь поехать на автобусе… Куда глаза глядят.
Симона снова, не глядя на Кейти, покачала головой.
– Ты не обязана принимать мои извинения, Симона. Я просто хотела сказать, что я идиотка, а ты – нет. Ты говорила, никто не видит, что тебе одиноко. Вот я и пришла сказать: я все вижу.
– Чушь!
– Серьезно. Обещаю: я больше не собираюсь прятаться, как бы это ни было трудно.
Симона расхохоталась. Солнечный свет отражался от окна кафе. Девушка откинулась на спинку стула, и этот свет залил ее милое лицо.
– Поосторожнее с обещаниями.
– Почему я должна быть осторожна?
– Потому что кое-что случилось.
– Что случилось?
– В тот день, около библиотеки. Потом!
– Что? О чем ты говоришь?
Симона в упор уставилась на Кейти.
– Вот почему я посылала тебе сообщения. Когда я закончила работу, эта девица, Эми, и еще парочка ее подружек ошивались около кафе. Думаю, они узнали о том, как я осрамила твою подругу в присутствии ее хахаля, вот и решили позабавиться. Обычно я с такими проблемами разбираюсь на раз, но девчонки потащились за мной и говорили разные гадости. Может быть, это из-за усталости, но я не смогла им ничего ответить. Я шла, держа рот на замке, и позволяла им поливать меня дерьмом. Они говорили, что я выродок, что мне не место среди нормальных людей, что нужно показаться к врачу и так далее. А потом Эми заявила, что я тебя совратила, а ты пыталась совратить Эсме.
– Эми просто сучка.
– Да, и знаешь что? Я ведь действительно позволила им до меня докопаться. Я пришла домой, сидела в своей комнате и несколько часов думала о том, что они мне наговорили. Потом пришла с работы мама, и мы поговорили об этом. Она предложила заявить на них в полицию. Мне самой такое и в голову не приходило. Я убедила себя в том, что девчонки имели право говорить гадости, ведь это было их мнение. И, знаешь, может быть, они правы: я тебя совратила.
– Глупости! Я сама попросила, чтобы ты меня научила, ведь так? Я хотела этого.
– Чего? Такой жизни? – Симона склонилась к столику и оказалась в тени. – Не думаю. Скорее, ты из тех, кто считает, что ко мне можно приходить, когда заблагорассудится, но стоит только возникнуть каким-то сложностям – сразу смыться. А потом нарисоваться опять со своим дерьмом типа: «Прости, это больше не повторится» – и думать, что я на это куплюсь. Но я не куплюсь. Тошнит меня от этого. Истории с Анной мне по уши хватило. Больше не желаю. – Симона посмотрела на Кейти, и взгляд был очень странным. Девушка, без сомнений, злилась, но Кейти никогда не видела ее такой усталой. – Если бы тебе хоть раз пришлось идти по улице так, чтобы за тобой плелась Эми, если бы тебе довелось выслушать все это дерьмо, ты бы точно снова пошла на попятную. Так что не давай обещаний, которые не можешь сдержать, хорошо? Хочешь, дам совет? Возвращайся к своему бойфренду.
– У меня его нет.
– Ты с ним порвала?
– Около часа назад. И сказала ему, почему.
Симона покачала головой.
– Пошли ему сообщение. Напиши, что пошутила.
– Не могу.
– Лучше сделай так. – Симона встала. – Умоляй его вернуться, а потом ступай домой и скажи маме, что в своем блокнотике ты все написала не всерьез и это все ерунда.
– А ты куда?
– Пойду работать.
Симона рывком открыла дверь кафе и закрыла ее за собой с таким видом, словно все было решено, а Кейти оставалось только уйти, прислушавшись к ее совету.
От слез у Кейти в горле встал ком. Она с трудом сглотнула, устремив взгляд вперед, и несколько раз моргнула. Газетный киоск, мясная лавка, потом магазин открыток. Возле магазина «Сделай сам» остановился мужчина, наклонился и завязал шнурки на туфле. Из газетного киоска вышла женщина и стала подсчитывать сдачу, затем убрала монеты в кошелек и щелкнула застежкой. Все люди делают обычные вещи и живут нормальной жизнью. Почему же у Кейти так болит в груди? Почему, стоит ей сделать вдох, эта боль разливается по всему телу?
Она попыталась отвлечься и стала снаблюдать за чайкой, клевавшей картонную коробку из-под еды навынос около автобусной остановки. К ней присоединилась вторая, потом третья, и они принялись разрывать коробку на части. Каждая тянула картон к себе, зажав его кривым желтым клювом.
За автобусной остановкой находились таунхаусы, в один из которых хотела как-то войти Мэри, перепутав со стоявшим там раньше старым домом, где жила мать Кейти. На одном из балконов мужчина развешивал выстиранное белье, а маленькая девочка, свесив руки с перил, наблюдала за птицами.
Кейти встала и медленно задвинула стул. Через окно она видела Симону, стоящую за барной стойкой. Девушка мокрой тряпкой стирала с доски название одного из блюд меню. Кейти хотелось забарабанить кулаками в окно. Ей хотелось, чтобы Симона выбежала и сказала, что все будет хорошо.
Перейдя дорогу и шагая по улице, Кейти думала обо всех героинях сказок, которые взбирались на вершины гор, проходили по дремучим лесам и рисковали жизнью, и гадала, откуда у них бралась такая храбрость. Они не ждали, что кто-то придет и спасет их, и все делали сами. А Кейти что сделала? Отдала блокнот, унизила парня и попросила прощения. Конечно, этого всегда будет мало.
Она должна была совершить что-то необыкновенное и доказать, что достойна стать героиней собственной истории.
Но вот беда – она понятия не имела, как это сделать.
Глава тридцать восьмая
Мама плакала. Кейти остановилась на пороге двери между кухней и гостиной и смотрела на нее. Мэри сидела на диване и тоже смотрела на Кэролайн. Она не не позволяла себе этого много лет – даже тогда, когда ей изменил муж, когда забеременела его подружка, когда вчера на нее кричала Кейти. А вот теперь она плакала, сидя на диване рядом с Мэри, держа на коленях «Книгу воспоминаний». И выглядела так, словно всему ее миру пришел конец.
Мэри достала из-за края рукава носовой платок и промокнула слезы Кэролайн.
– Ничего, – проговорила она ласково. – Ничего, ничего. Поплачешь, и станет легче.
У Кейти от страха ком встал в горле.
Мэри сказала:
– Хочешь сделать полезное дело – поставь чайник для этой бедняжки.
Ожидая, пока закипит чайник, Кейти наблюдала за мамой и бабушкой из кухни. Мэри гладила руку Кэролайн, сжимала пальцы, шептала на ухо ласковые слова. Но все без толку. Жизнь матери была разбита, и Мэри не могла ее склеить.
Кейти принесла чай. По лицу Кэролайн катились слезы. Может, надо было позвонить в службу спасения? Неотложка ведь приезжает к тем, кто не может перестать плакать?
Кейти протянула чашку Мэри. Та попробовала уговорить Кэролайн сделать глоток чаю, но она отказалась. Мэри поставила чашку на стол.