И Мэри ускользнула из памяти Кейти, потому что восемь недель – это не срок в жизни маленького ребенка и, чтобы дети такого возраста что-то запомнили, им нужна помощь. Нужны фотографии, видеозаписи и семейные истории, пересказываемые вновь и вновь… «А помнишь, как мама уехала? А помнишь, когда к нам приехала пожить Мэри?» Никто не собирался рассказывать Кейти такие истории за ужином, поэтому все превратилось в тайну. Эта тайна хранилась внутри Кэролайн. Стив старательно избегал разговоров об этом, Крис вообще не знал, Кейти никто не напоминал, а Мэри со временем обо всем забыла.
Кейти закрыла блокнот и положила его на журнальный столик. Ей хотелось верить, что боль Мэри теперь отступит, ведь появились факты, за которые она могла ухватиться. А когда эти факты ускользнут из ее сознания – а это неизбежно произойдет, – то они останутся в блокноте, и Кейти снова расскажет Мэри эту историю.
Однако, может быть, стоило завести новый блокнот и переписать в него жизнь бабушки? Ведь когда Мэри окажется в доме престарелых, ее воспоминания должны будут находиться при ней, а медсестрам совершенно не обязательно читать то, что Кейти написала о себе в конце.
Она улыбнулась, встала и поцеловала Мэри в мягкую щеку. Потом заглянула в кухню, где ее мать говорила по телефону с кем-то из социальной службы, и помахала ей рукой. Кэролайн нахмурилась и удивилась.
– Куда ты идешь? – произнесла она одними губами.
Кейти указала на мир за окном, потом на мобильный телефон – дескать, буду на связи – и послала матери воздушный поцелуй.
Как ни странно, Кэролайн оказалась довольна этим беззвучным разговором.
Крис все еще стоял на воротах.
– Если хочешь, можешь вернуться! – крикнула ему Кейти через забор. – Худшее позади.
– А я могу еще погулять, если мне хочется?
– Думаю, да.
Один из мальчишек подбежал и смерил Кейти взглядом с ног до головы.
– Ты знаешь Криса?
– Он мой брат.
Кейти постаралась говорить сурово, на случай, если парень думал использовать Криса для торговли наркотиками, но тот только улыбнулся:
– Я так и подумал, у вас волосы одинаковые. Ты идешь? – обернулся он к Крису.
– Еще нет.
Парень кивнул с таким видом, будто это была хорошая новость, и вернулся к игре.
– Ты иди, – сказал Крис сестре. – Мешаешь.
«История, – решила Кейти, шагая по внутреннему двору к воротам, – это как рулон ткани или шерстяной шарф. Можно вытянуть нитку и долго рассматривать, когда она лежит у тебя на ладони. Но есть еще уйма бесчисленных нитей, переплетенных между собой, одни из которых принадлежат тебе, а другие – самым разным людям. И все места, где нити порваны или спутаны, становятся частью повествования».
У Мэри была своя версия истории о том, как она приехала пожить у них, у Кэролайн – своя. Что-то мог бы добавить от себя отец Кейти и Криса. Если бы девушка расспросила соседей, живших в их районе в то время, она узнала бы больше. Если бы был жив Джек – еще больше. Возможно, она даже смогла бы разыскать испанского официанта и узнать, что думает он. Все ниточки связаны и переплетаются между собой. И всякий раз, когда ты смотришь на ткань любой истории, она становится другой, потому что при пересказе все события меняют смысл.
Даже теперь, если бы пришлось повторить то, что Кейти услышала, она бы какие-то мелочи добавила, а какие-то – упустила. Может быть, преувеличила бы свою роль. Ну, например, спустившись по лестнице в ту ночь, она, четырехлетняя, могла бы сесть на колени к Мэри и сказать, что ей кажется, мама по ней не скучает. А уж если бы она разошлась не на шутку, то позволила бы Мэри и Джеку жить по соседству, а отцу разрешила бы простить маму и не держать на нее обиду так долго, что из-за этого его в конце концов потянуло к другой женщине. А может быть, мама вернулась бы домой с официантом (этот вариант истории особенно нравился Кейти, потому что при таком развитии событий Кэролайн выглядела намного человечнее, а сама она могла получить намного больше свободы в устройстве своей жизни). И, возможно, они стали бы жить этакой коммуной – официант, подружка отца, их ребенок, Джек и Мэри. Счастливая большая семья.
Кейти громко рассмеялась, шагая через дорогу к гаражу. Нет, это, пожалуй, было бы чересчур.
А следующая история, которую она шла создавать прямо сейчас? Как она сложится?
Вдруг ей не хватит духу? Вдруг ее арестуют? А что, если из кафе выбежит Симона и дико разозлится? Сюжетные линии разойдутся по швам, повествование пойдет другим путем, и кто знает, что случится потом…
Глава сорок первая
Кейти подошла к доске с меню и взяла с полочки маленькую коробку с цветными мелками. Симона сделала вид, что не заметила ее, но, когда девушка входила в кафе, плечи подруги напряглись.
Кейти перешла дорогу и направилась к библиотеке. Она чувствовала, что должна держаться поближе к саду, словно могла исправить ситуацию, которая там произошла. Девушка опустилась на колени на тротуаре рядом с велосипедной стоянкой и вытряхнула мелки из коробки. Первым делом она нарисовала длинную изогнутую розовую линию. Следующей должна была стать красная (цвета Кейти проверила в Интернете), но красного мелка не было, поэтому она провела оранжевую дугу, а поверх нее снова прошлась розовым мелком. Обе линии выглядели тонкими и непонятными, поэтому она сделала их пошире.
Кейти всегда очень старалась избегать опасности. И неудивительно – мать тысячу раз предупреждала ее об этом и призывала к осторожности. Но, избегая хоть сколько-нибудь рискованных ситуаций, ты замыкаешься в себе. Чтобы не подхватить лихорадку Эбола, к примеру, или птичий грипп, нужно жить в изоляции и ни с кем не общаться. Вирусы передаются воздушно-капельным путем при интимных контактах. Если не будешь прикасаться к другому человеку, целоваться с ним, дышать рядом с ним, ты никогда ничем не заразишься. Но ты никогда не познаешь близости. Не узнаешь, что такое любить и вообще быть живым!
Желтый цвет – цвет солнца, зеленый – цвет живой природы. Кейти нравилось то, что каждый цвет имеет свое, особое значение. Раньше она об этом не задумывалась. Голубого мелка в коробке не оказалось, поэтому Кейти нарисовала синюю дугу сразу после зеленой.
К ней подошел маленький мальчик.
– Это радуга?
Кейти улыбнулась.
– Правильно.
– Зачем ты ее рисуешь?
– Это просто такая акция.
– Можно я помогу?
Кейти вручила ребенку зеленый мелок. Мальчик обернулся и посмотрел на библиотеку. Около двери стояла женщина. Она усаживала младенца в прогулочную коляску.
– А что мне делать?
– Рисуй этим мелком поверх синей линии, и тогда она станет голубой. Это волшебный мелок.
Мальчик уселся на корточки рядом с Кейти и принялся рисовать. У девушки на миг возникла фантазия, что мама мальчика разрешит ему остаться, а потом прибегут другие дети, и к вечеру этот рисунок будет простираться по всей главной улице.
– Мы рисуем радугу, – сообщил мальчик своей маме, когда она подошла поближе.
– А зачем?
Кейти посмотрела на озадаченное лицо женщины и попыталась вспомнить, что было написано о радуге в Интернете.
– Это знак гордости за свою идентичность. Знак человечности и сексуальности.
Мальчик хихикнул:
– Ой! Ты сказала «секс».
– Нет, я сказала «сексуальность».
– Ладно, – проговорила женщина, – нам пора идти. – Она потянула ребенка за руку, заставила выпрямиться и отдать мелок. – Если это что-то вроде гей-парада, то тебе не стоило бы заниматься этим здесь, – сказала она Кейти. – Порисовала бы где-то еще, а не возле библиотеки, где дети ходят.
Женщина с коляской ушла и увела сына с собой. Кейти сглотнула подступивший к горлу ком. Ничего, это не имело никакого значения. Просто она ничего не понимает. Но еще несколько лет назад, пожалуй, кто-то мог вызвать полицию, и Кейти арестовали бы. А еще за несколько лет до этого ее вывели бы на ярмарочную площадь и забросали тухлой рыбой и гнилыми овощами. А еще раньше, наверное, сожгли бы на костре, как ведьму. Прогресс в Соединенном Королевстве развивался медленно, но, по крайней мере, теперь оно уже не входило в число тех многих стран, где любовь к человеку одного с тобой пола до сих пор считается противозаконной.
Темно-синего мелка – а это цвет безмятежности – в коробке тоже не было, поэтому Кейти снова использовала синий, а для создания фиолетового – цвет духовного просвещения – взяла розовый, нарисовала дугу и прошлась по нему синим. Теперь радуга была полной, и Кейти принялась рисовать фигурки. Сначала появилась девочка, которая состояла из одних черточек – это напомнило ей о рисунке Джека, и она всем сердцем пожалела, что его уже нет в живых. Что, если бы Джек подошел и опустился на корточки рядом с ней? Он бы понял, зачем она это делает, обязательно понял. Кейти нарисовала возле первой девочки вторую, а рядом – еще одну. Как можно одним словом назвать несколько девочек? Стая? Племя?
Какой-то парень подошел к стоянке и открыл замок на цепи, которой был пристегнут к стойке его велосипед. Кейти не стала поднимать взгляд. Но когда он проехал на велосипеде мимо нее, она услышала, что он насвистывает мелодию из «Волшебника из страны Оз»[34].
Это вызвало у Кейти улыбку и заставило подумать о том, что Джек не так уж далеко. Тихо напевая песенку, она нарисовала еще одну девочку.
Мэри знала, что молодым женщинам в пятидесятые годы в Англии полагалось быть целомудренными и скромными, вплоть до самоуничижения. Им не разрешались ни излишняя самоуверенность, ни проявление собственной сексуальности и независимости. Они не должны были никоим образом выказывать свои желания и страсть. Им следовало ограничивать себя во всем, приносить в жертву, ставить других выше себя.
Мэри это знала, но считала чепухой. «Какая несусветная чушь», – думала она и смотрела на это с высоко поднятой головой.
Нарисованные девочки выстроились в ряд. Они напомнили Кейти бумажную гирлянду из куколок, которую она когда-то сама вырезала для своего дня рождения. «Интересно, – подумала она, – где сейчас папа? У бассейна в отеле со своей маленькой дочкой? Или пьет коктейли где-нибудь на Лазурном Берегу во Франции?»