Кейти взяла оранжевый мелок и нарисовала всем девочкам платьица. Оранжевый – цвет целительства.
Если Мэри никогда не была хорошей девочкой, то Кэролайн пошла в противоположном направлении. Она даже винила себя в смерти Пэт и много лет в этом каялась. Хорошие девочки ничего лучше придумать не могут. Но если будешь паинькой все время, это сделает тебя ранимой и обидчивой. Обидчивость станет проситься наружу, и в эти моменты ты будешь тихо злиться.
Две пожилые женщины подкатили к Кейти сумки на колесиках. Одна из них сказала:
– Нечасто теперь увидишь, чтобы дети рисовали мелом.
Вторая добавила:
– А помнишь, как мы в «классики» играли?
Кейти не знала, ждут ли они от нее какого-то ответа, но улыбнулась, и женщины тоже улыбнулись, помахали ей рукой и ушли. «Может быть, они – пара? – подумала Кейти. – Может, они уже шестьдесят лет вместе, а никто этого не заметил?»
В рядок выстроились уже двенадцать девочек. Как танцующие принцессы[35] или 12 месяцев в году. Мелки постепенно заканчивались, но Кейти не была готова завершить свое дело. Иначе какой в этом смысл? Прежде чем она уйдет домой, ей нужно найти свидетеля. Ведь храбрость – это когда ты боишься, но все равно делаешь, верно? Возможно, стоило сфотографировать рисунок и послать Симоне. Это же будет что-то значить? Может, сделать этот рисунок своей картинкой профиля в Фейсбуке? Размышляя об этом, Кейти подровняла линии в радуге, сделав так, чтобы цвета слегка сливались, перетекали один в другой. Потом нарисовала еще несколько девочек, – они словно бы выпадали из радуги, не будучи защищенным.
А храбро ли было бы отправить сейчас сообщение Эсме? Написать, к примеру, так: «БИБЛИОТЕКА, СРОЧНО». Эсме, конечно, одна не придет – не осмелится. Притащит с собой Эми и еще целый выводок девчонок из школы, и они будут похожи на девчачью банду – в мини-юбках, с загорелыми животами, крашеными волосами. Встанут и будут глазеть на Кейти, как на экспонат в галерее.
А потом Эми ляпнет что-нибудь противное, типа: «О господи, да ты совершенно чокнутая. Чем ты тут занимаешься?».
Потому что всем обязательно нужен «мальчик для битья» – кто-нибудь, кого можно винить во всех смертных грехах, чтобы самим выглядеть лучше. И когда Кейти осмелилась поцеловать Эсме, она нарушила все правила. Хорошие девочки не должны быть странными. В противном случае их стоит наказать. Их следует выгонять отовсюду, а еще нужно сплетничать, тыкая в них пальцем.
Кейти понимала: если она отправит Эсме сообщение, все закончится стычкой с Эми, а пока еще слишком рано для этого. К тому же конфликты ничем не помогли бы ей достичь того, чего она хотела по-настоящему: чтобы Симона поверила в нее. И она отправила сообщение Симоне: «Я НЕГОДНАЯ». Кейти выбрала это слово, потому что именно так называл Мэри ее отец, когда она плохо себя вела. Это слово означало «неправильная». Не такая, как надо, неподобающая, какой девочка быть не должна. Но еще это слово означало «непокорная», какой и являлась Мэри, но об этом Кейти думать сейчас не хотелось.
В какой-то момент в голове мелькнула мысль, уж не сошла ли она с ума, ведь она нарисовала уже примерно три десятка девочек. «Что будет, если я не остановлюсь? Мама пойдет меня искать? И что она скажет, когда увидит?» Кейти вспомнила, как мама отреагировала на ее откровения, и тоска подкралась к ее сердцу. Она ясно осознавала, что предстоит еще немало трудных разговоров и прольется еще много слез. Она отвлекла себя мыслями о Крисе, играющем в футбол, о радостном взгляде Мэри, когда она сказала: «Все правильно. До последнего слова».
– Радуга?
Кейти подняла голову и увидела Симону. Ее сердце часто забилось. Девушка стояла, нахмурив брови, и смотрела на нее сверху вниз.
Она скрестила руки на груди.
– Думаешь, это произведет на меня впечатление?
– Не уверена.
– Тебя мать выгнала, да?
– Нет. Она, правда, большую часть времени говорила о себе, но в целом все не так плохо.
Симона явно удивилась.
– Что ж, это хорошо. Я рада за тебя.
Ах, значит, она все-таки переживала.
– А почему радуга? – усмехнулась Симона.
– Хотела показать тебе, что все, о чем я говорила, серьезно.
Девушка, сдвинув брови, уставилась на рисунок.
– Это люди?
– Это девочки.
– А похоже на очередь в туалет.
Кейти улыбнулась и протянула Симоне мелок.
– Я не очень хорошо рисую.
Девушка взяла мелок, но не спешила присоединиться к Кейти.
Она сказала:
– Между прочим, я не очень-то верю в эту ерунду с радугой. И у меня нет желания вступать в какую-нибудь группу. Я сама по себе.
– Я думала, радуга символизирует разнообразие. Ну, понимаешь, мы все уникальны. – Кейти улыбнулась.
Симона сделала большие глаза.
– Так поэтому все твои девочки в оранжевых юбках? Не вижу тут особого разнообразия.
Она стояла так близко и была так прекрасна, что Кейти не могла ею налюбоваться. Их разделял только метр. Кейти могла бы протянуть руку, ухватить Симону за лодыжку, притянуть к тротуару и обнять.
– Пожалуйста, сядь, ты заставляешь меня волноваться.
Эти слова Симону явно порадовали.
– Волноваться? О чем?
– Не знаю. О том, что ты уйдешь, наверное.
Симона села на корточки и стала водить синим мелком по одной из оранжевых юбочек. Та стала грязно-коричневой.
– Жаль, что не бывает черных мелков, – хмыкнула она. – Или золотых.
Кейти переполняла радость, оттого что Симона рядом. Она была просто счастлива, глядя на то, как красивые руки подруги превращают юбку второй девочки в брюки. Затем Симона пририсовала ей сандалии, а часть волос стерла, так что стрижка стала короче. Она рисовала себя.
Кейти переодела самую первую девочку в зеленое домашнее платье с розовыми цветочками, нарисовала ей ботинки. Сделала подлиннее руки, нарисовала маленькие пальцы, и эти пальцы потянулись ко второй девочке.
– Они похожи на рыбные палочки, – сказала Симона, и в ее голосе сквозила улыбка.
Она тоже удлинила руки своей девочки, и нарисованные фигурки соприкоснулись.
Кейти нарисовала ярко-оранжевое солнце. Симона – облака и дождь. А потом обе стали рисовать высоко летящих птиц. Кейти гадала, что произойдет, когда закончится все, что может быть связано с радугой. На всякий случай – вдруг Симона захочет уйти? – она изобразила дерево, потому что потом можно было превратить его в целый лес, такой большой, что придется просидеть рядом за этим занятием еще несколько часов.
– Негодная? – спросила Симона.
– Неправильная, – ответила Кейти.
– Понятно, – кивнула Симона.
– Или же такая, которая может стать кем угодно. Жизнь не стоит на месте.
Парень на велосипеде остановился прямо перед ними.
– Девчонки, вы тут типа… мешаете.
Симона ему улыбнулась:
– А у нас тут что-то вроде пункта.
– Пункта чего?
– Распознавания.
Парня этот ответ немного заинтриговал.
– И что же в вас надо распознать?
– Выживание, – ответила Симона.
– Надежду, гордость и разнообразие, – добавила Кейти, вспомнив слова с какого-то сайта.
Парень понял, о чем речь, немного смутился, но тем не менее хлопнул обеих девушек по ладони, обошел радугу и поставил велосипед к стойке. Улыбнулся и ушел, больше ничего не сказав.
– Он понял, – заключила Симона.
– А каким собирательным существительным можно назвать всех девочек? – спросила Кейти.
– Лесбийство?
Обе рассмеялись. Тело девушки согрелось, совсем как тогда, когда она напилась коктейлей на вечеринке. Не могло быть ничего лучше: вечер вторника, тепло, пальцы, перемазанные мелом, легкий ветерок, забиравшийся под платье.
Кейти пририсовала деревьям корни, изобразила между ними желуди, мысленно представив там земляных червяков и лежащий под слоем почвы гранит. Симона нарисовала костер и искры розовым и оранжевым мелками. Кейти добавила рядом палатку, Симона – одеяло.
– А ты знала, – спросила Симона, – что один малый в Америке купил дом и раскрасил его в цвета радуги только для того, чтобы разозлить священника из фундаменталистской церкви, стоявшей неподалеку?
– Дом? – переспросила Кейти. – Может быть, это станет нашим следующим проектом?
– Нашим? – хмыкнула Симона, но ее голос потеплел.
– Ненавижу Эми, – заявила Кейти.
– Она какая-то неадекватная, – согласилась Симона. – Не думай о ней.
– Я все еще ее ненавижу.
Теперь все девочки были одеты по-разному, как бумажные куклы на обложках старомодных комиксов. На рисунке появились солнце и луна, а еще бесчисленные звезды. Как бы сильно девушкам ни хотелось продолжать (Кейти, например, очень хотелось), но рисовать уже было нечего, да и места не осталось.
Кейти и Симона сидели на корточках, рассматривали свою картину и лишь время от времени наклонялись к тротуару и соединяли между собой какие-то линии. Велосипедисты обходили их стороной – не решались проехать по рисунку. Одна женщина даже прицепила свой велосипед к поручню, не стала заводить его в стойку, расположенную за спиной у девушек.
Кейти рассказала Симоне о фокуснике, которого однажды видела по телевизору. Он нарисовал мелом круг около лежащей на тротуаре пятифунтовой банкноты, и потом совсем рядом проходили толпы народа, но никто не осмеливался подобрать деньги.
– Кстати, – улыбнулась Симона, – совсем забыла сказать: тебя хочет видеть моя начальница. Я, собственно, за этим и пришла.
– Твоя начальница? Зачем? – удивилась Кейти.
– Ты похитила мел.
– Я собиралась его вернуть.
– Ну, тогда тебе придется это ей объяснить, правда?
– Смешно.
– Ты уж извини, но я обещала ей сходить и привести тебя, так что лучше поторопиться.
Симона схватила Кейти за руку, и по всему телу девушки словно промчался мощный разряд тока.
– Куда мы идем?
– Я тебе только что сказала.
– Ты что, серьезно?
– Да, она ужасно рассердилась.