— Где ты? — спросила мама.
— В лаборатории Халена, в его замке, — равнодушно ответила ей, чувствуя, что концентрация начинает ускользать.
Образ духа размылся и вскоре растворился в воздухе, словно никого рядом не было. Впрочем, я даже не уверена, что мне это вновь не привиделось. Вообще все становилось безразличным. После прощания с мамой последние ниточки, удерживающие в этом мире, оборвались. С Отисом мысленно попрощалась еще раньше, мысленно признавшись ему в любви и попросив прощения за свою неразумность, приведшую к такому концу.
Резкая боль охватила все тело, парализующее заклинание не позволило даже вздрогнуть. Меня скручивало и разрывало изнутри, казалось, выворачивало внутренности наизнанку. Прерывистое дыхание рвало легкие на составляющие, горло резко пересохло, и не смогла выдать не звука. Даже возможность кричать от боли у меня отобрали. Сделав над собой неимоверное усилие, приоткрыла глаза и с ужасом увидела разгневанного вампира.
Магия смерти с шипением взрывалась, уродливые пузыри вздувались, как от невыносимого жара, а затем лопались с гудящим звуком. Волны яростно вздымались, не было той ленивой неспешности перекатывания, сейчас они корчились, словно от боли. И именно эту боль испытывала я. все от жара внутри и взрыва каждой клеточки. Боль мутила сознание, но возвращала к жизни, она заставила вновь почувствовать себя, заставить бороться за жизнь. Жуткие ощущения с каждым мгновением взрывали во мне жажду жить, вернуться и вновь стать тем, кем была всю свою жизнь. Я не хочу отказываться от своей жизни. пусть в ней было больше плохого и грустного, но она моя! Как же мне захотелось жить и убить того, кто заставил меня так жестоко страдать!
Хален. Мои воспаленные от боли глаза нашли фигуру некроманта, и взгляд полный ненависти зацепился за мужской силуэт. Некромант метался из стороны в сторону и кидался заклинаниями. Совершенно не понимала его действий. Зачем подвергать свои заготовки таким пыткам? Неужели это входит в план перестройки личности? Это он зря! Боль ожесточила, заставила вернуться к себе, вспомнить, появилось желание выжить, чтобы отомстить за свою смерть и испытанные страдания. Парализующее заклинание не позволяло двигаться, боль ударяла с новой волной магии смерти. Я чувствовала все, что испытывала она. Сила страдала, карежилась и я вместе с ней, только даже застонать не могла.
Вспышка пламени разорвавшегося заклинания обожгла глаза. Я зажмурилась, надеясь, что слезы, выступившие в тот же миг, смогут облегчить ощущение ожога на роговице глаза. Глазные яблоки ломило, а слух разорвало звуком взрыва.
— Хален, — произнес кто-то по слогам, растягивая гласные.
Голос показался мне знакомым, из прошлого, неприятного, но моего. Я точно знала того, кто позвал вампира, и это не было галлюцинацией. Реальность болезненно возвращалась так же, как воспоминания, сдергивая перелену забвения с моего сознания. Надо лишь открыть обожженные глаза и узнать, кто пришел к моему мучителю, что они еще задумали?
Рассмотреть, что происходит, было практически невозможно. Атакующие заклинания взрывались, сила хлестко била по всему, что попадалось ей. Я корчилась от боли, но глаза закрыть не посмела. Мне не верилось в то, что сейчас разворачивалось передо мной — Раймон Китрас сражался с Халеном. Мой отец именно дрался, а не пытался как-то поговорить с вампиром. Мой мучитель шипел проклятия и старался отразить мощные атаки метаморфа.
Магия смерти вокруг умирала, если можно так сказать. Живая сила вливалась в нее, разные составляющие уничтожались. Только магия жизни была гораздо сильнее, словно подпитывалась сильнее, мощнее. Безобразные пузыри взрывались по несколько штук одновременно, с гулким ревой оповещая о том, что сила распадается и не имеет своего веса.
Отец выглядел рядом с вампиром старше и опытнее, он словно уже познавший жизнь никуда не торопился полностью уверенный в победе на чужой территории. С каждой секундой магического боя осознавала себя все больше и больше, возвращались воспоминания, ощущения себя. Метаморф смотрелся опытнее и искуснее на фоне противника. Он не суетился, буквально легким шевелением пальцев создавая атакующие заклинания такой сложности, что я видела лишь сияние, но разобрать структуру не могла. Поначалу мне казалось, что из-за моего оттупленого состояния, но потом поняла, что мне не хватает опыта и знаний. Тристинский язык, впитанный мной в кровь, подсказывал, но я не могла в полной мере понять всех плетений, что творил мой отец.
Хален нервничал. Это было заметно по его отрывистым движениям. Вампир ставил щиты, отражая атаки, сплетал заклинания. Но это уже не был самоуверенный в себе некромант, с насмешкой на губах осматривающий своих адептов, перед ним был противник намного сильнее его. Это поняла даже я.
Магия смерти не хотела сдаваться, она умирала и заставляла страдать вместе с ней. Ощущение того, что я умираю, усилились. Не знаю, что и как сделал мой отец с той силой, что полновластно здесь распоряжалась всеми жизнями, но она так же подавалась напору.
— Раймон, — ненавистно прошипел Хален в какой-то момент.
— Ты сделал большую ошибку, — проговорил таким знакомым тоном отец, вложив в него столько недовольства и презрения, что я физически ощутила их.
— Уничтожу тебя, — прошипел вампир, выплетая что-то действительно страшное.
Ответа не последовало, точнее ему никто не ответил словами.
Даже мне было понятно, насколько мой отец сильнее вампира. Хален выкладывался в полную силу, я видела напряжение на его бледном лице, в то время как метаморф спокойно создавал мощнейшие плетения. Он не играл с противником, скорее не спешил, получая удовольствие от того, что загоняет в угол самодовольного вампира, пытающегося не только отравить жизнь его сына, но и лишить личности единственную дочь. Судя по всему, все знали, какое знание для родоначальника Китрасов имели его дети.
Вскоре отцу надоело впустую отправлять заклинания, и он сделал разворот руками в сторону, вывернул ладони вверх и произнес короткое заклинание настолько тихим голосом, что я лишь различила гласные, слившиеся в один звук. Монотонность никак не вязалась с тем, что произошло в дальнейшем. Пространство взорвалось. Остатки магии смерти вспыхнули зеленым огнем, окончательно сгорая.
— Защита! — запоздало воскликнул Хален, призывая родовую магию.
Раймон Китрас даже не обратил внимания на эти слова, он спокойно соединил руки перед собой, сложив их в молитвенном жесте, а затем медленно их развел в стороны. Красное облако, сотворенное этим заклинанием, разрослось, а затем метаморф едва заметным движением отправил его в вампира. Никакой родовой щит не мог справиться с живой силой магии жизни.
Красное облако становилось все больше, заполняя все пространство. Все, что имело внутри себя основу магии смерти, умирало тысячами способов. Судороги охватило все до чего касалось сотворенное облако. Когда оно коснулось моего мучителя, пройдя насквозь родовую защиту, Хален замер на мгновение, а затем пространство пронзил его вопль. Нечеловеческий, ужасный, бьющий по нервам. Лицо некроманта исказила судорога ужаса, глаза распахнулись. Красная магия забирала жизнь у порождения смерти. Жуткий вопль не прекращался, отдаваясь от стен помещения, резонируя, множась и распадаясь на несколько голосов. Казалось, что кричит в предсмертном крике не один вампир, а все его родичи, почувствовавшие смерть Халена.
Фигура некроманта вспыхнула ярким алым цветом, и тело превратилось в пепел, осевший на пол в том самом месте, где еще несколько секунд назад стоял мой мучитель. Я не верила глазам. Хален мертв? Перевела взгляд на отца, тот спокойно посмотрел на меня и решительно двинулся в мою сторону. Я не знала радоваться мне или вновь чего-то ожидать с его стороны.
В этот самый момент место, где только что кипел магический бой, разорвалось протяжным волчьим воем. Зильга упала на четвереньки и завыла. Страшно, надрывно, тоскливо, отчаянно, словно цеплялась за что-то не могла этого найти.
Отец подошел ко мне и легким движением распустил заклинание, удерживающее меня. Со своей высоты рухнула вниз на каменный пол, основательно приложившись об каменный пол. Это было не настолько больно, когда магия смерти умирала, но именно это ощущение твердой реальности позволило уйти из нее. Я не потеряла свою личность, только сознание.
Противное попискивание аппарата звучало где-то на периферии сознания и упорно пыталось вернуть из приятного забытья, в котором не было кошмарных видений или ужасов, заставляющих застывать кровь в венах. Просыпаться не хотелось, но реальность упрямо давила и будоражила.
— Ничего, доченька, ничего. Ты только очнись, только приди в себя, — всхлипывал кто-то рядом.
Мужчина словно баюкал, одновременно кликая, зовя. Голос был тих им, нежным, любящим, он словно умолял вернуться, не бросать его, лелея надежду на то, что сможет достучаться, призвать обратно. И он был совершенно мне незнаком.
Медленно, делая неимоверные усилия, разлепила веки, казалось тяжесть которых измерялась прожитыми веками, а не годами, и узрела печальную картину. Отец Зильги баюкал на своих руках дочь. Снежная волчица выглядела умершей. Лицо осунулось, кожа приобрела неестественный оттенок белой бумаги, тело безвольно обвисло в объятиях родного человека. Одежда красавицы, которая всегда выглядела так, что хоть сейчас отправляй на подиум, сбилась, испачкалась, туфли с ног свалились на пол друг на друга, лишний раз подтверждая, что их никто не снимал, и с моей подругой случилось самое страшное.
Этот надрывный напев цеплял что-то потаенное в самой глубине души, отчего наворачивались слезы. Чувствовала себя на грани смерти, в любой момент готовая соскользнуть в небытие, где нет жизни и смерти, чем сильно привлекало. А здесь, на моих глазах, отчаявшийся отец звал Зильгу вернуться к нему. Его отчаяние и страдание полосовали душу, разрывая ее на мелкие кусочки. Волчица явно была мертва, но убитый горем отец не мог с этим смириться и все время звал свою дочь, нежно прижимая ее к своей груди. Его тихий, проникновенный голос не мог оставить равнодушным, нежные слова родительской любви выдавали все эмоции, что сейчас испытывал мужчина.