– Не гневайся, почтеннейший Карл Фёдорович! – в подземелье вошёл бледный, в чёрной рясе высокий священник. – Приболел я.
– Что ж вы Владыко, коли болезный, тревожишься? – смягчился Модерах. – Не дело, вы, конечно, надумали ходы под городом копать, без дозволения землеустроителей. И дорогу обрушили, рядом с семинарией. – Уже совсем спокойно закончил свою речь Карл Фёдорович.
– Ревностнейшим в общем деле помощником, ты Карл Фёдорович являешься. Молюсь о тебе, как о добром сотоварище и споспешнике, в божьем деле.
– Ладно, ладно, Владыко, – Карл Фёдорович обеспокоенно посмотрел на него. – Укреплять своды нужно. Отряжу я тебе инженеров в помощники. Но, другой раз, не копай на свой страх. Зыбкие почвы в городе.
Раскланявшись и ещё бормоча про «истинную признательность и душевную преданность» друг к другу Модерах и церковники ушли. Я ещё посидела, в раздумьях. Видимо, я попала в прошлое, но вот интересно, в тот же год или промахнулась? И как-то можно планировать в какой год я попаду, завернув в очередной тоннель? Пока я рассуждала, в тоннеле опять началось движение. Держа перед собой большой деревянный фонарь со свечой внутри, по подземелью неуверенно шаркал священник. Он бормотал молитвы, и обеспокоенно смотрел по сторонам. Не нравилось ему подземелье, он водил фонарём из стороны в сторону, пытаясь осветить как можно больше.
– Тьфу ты пропасть! – остановился священник, увидев меня. – Кыш, окаянная!
Я сидела, не шевелясь. Но Священнику было так страшно, что пугая меня, он старался отогнать свой страх.
– Проклятущее создание! Сидит чёрная, глаза пучит, бесово отродье! Кабы, не мыши, всех бы кинуть в мешок и утопить. Кыш! – он рассерженно топнул на меня ногой.
Я тяжело вздохнула, вспомнив Тюшу, в тот момент, когда кидалась в него тапком, и отошла в темноту.
– Сколь я Владыке вопиял, о мерзостях этих! – продолжал ворчать он. – Божьи твари, ответствует. Не божьи твари, а бесово отродье. Прости меня Господи, – он мелко перекрестился.
Так ворча, он дошёл до поворота, откуда пришла я, и исчез. Я заглянула за угол, посмотреть, куда он делся. Священник шёл по коридору, неспешно удаляясь от меня. И всё так же бормотал про бесовских отродий, и что, вместо того, чтобы тратиться на бесовские же книги для семинаристов, лучше наказывал бы нерадивых отроков поркой. Но при этом, он стал полупрозрачен.
– И на что семинаристу поэзия и филозофия? Устав церковный должен знать, молитвы…
Я отвлеклась от его ворчаний, пытаясь понять, как только что он был вполне телесен, шёл, шаркая, и ругаясь. А повернув за угол, стал привидением? Я прошла и туда, и обратно, но со мной таких изменений не произошло. А он только, что был живым из плоти и крови, а стал привидением и не заметил этого. Интересно.
Я решила поискать ещё кого-нибудь, чтобы проверить. Но только я выбрала, в какую сторону мне направиться, как перед моими лапами, между камнями, преградив мне путь, мелкими ручейками побежал песок. Он возникал из земли, и уходил в землю. Сначала обычный, светлый песок, какой бывает на речных отмелях. Но постепенно, в нём стали появляться золотые искры, и через минуту, песчаные ручьи стали золотыми. Они поменяли направление, из мелких, тонюсеньких ручейков сложились в один, примерно в палец толщиной. Золотоносный ручей стал сворачиваться кольцами, как Полоз, когда я увидела его в первый раз, но присмотревшись внимательно, я увидела одно слово «домой».
– Что это? – я почесала себе за ухом задней лапой, за неимением руки пришлось воспользоваться кошачьим способом.
«Полоз призывает тебя вернуться домой»
– Ага. И зачем ему я понадобилась?
«Беда. С Тюшей беда».
Кошкой передвигаться быстрее. Но кошачьи рефлексы страшно мешают. Торопясь домой к Тюше, я бежала, не разбирая дороги, и поэтому всё время попадала лапами в лужи. И только силой воли, останавливала себя оттого, чтобы не трясти в истерике лапами от холодной воды. Нет, кошкой совершенно невозможно бегать по лужам. Лучше человеком. Но, почти столкнувшись пару раз с людьми, совсем недружественной внешности я передумала. Странное ощущение не покидало меня во время бега – я, словно пронизывала прошлое, безвременье и ещё, что-то, не совсем понятное для меня. Перед самой избой Тюши, я приняла человеческий облик и с усилием дёрнула дверь.
Окровавленный Тюша, лежал на лавке. Евсей Иванович суетился вокруг него, промывая раны, бросая кровавые тряпки прямо на пол.
– Воды подай, – не поворачиваясь ко мне, бросил он.
– Кто его так? – я изо всех сил сдерживала слёзы.
– Модерах, – тихо сказал Евсей Иванович. Так, словно вынес смертный приговор.
– Нет! – я не могла поверить в это. – Нет, не мог Карл Фёдорович такое сделать.
Евсей Иванович, не ответил, а зло пихнул мне багор из-под лавки.
Узаконенный бес
Евсей Иванович, всю ночь просидел рядом с ним, так и не доверив мне Тюшу. Я устроилась за столом, и иногда всё же проваливалась в сон, стукалась головой о сложенные руки и просыпалась. Насильно поила Евсея Ивановича чаем, и отвлекала разговорами.
– Сколько лет мы уже вместе, – горестно вздыхал Евсей Иванович. – Как бы плохо ни было, Тюша не бросал меня.
– Он мне рассказал, как вы познакомились, и от лихоманки его спасли. Сказал, если б не вы в ту зиму, точно бы умер, там в землянке.
– Умер бы, – спокойно подтвердил Евсей Иванович. – Я ведь его всё лето проверял. Интересно мне стало, зачем пришёл мужик в лес жить. Понятно, что беглый. Но, те, кто бежал от господ, те далеко старались уйти, что б не поймали. А Тюша в соседний лес ушёл. Землянку выкопал, и каждый вечер на взгорочек ходил, на дом свой, развалюху смотрел. Посидит, посидит, вздохнёт о несбывшемся, и идёт в землянку свою. Жил трудами своими, что насобирал, поймал, тем и счастлив. Я ведь проверял его, – улыбнулся Евсей Иванович. – Всё лето кольцами перед ним вился, золото под ноги сыпал, самородки в силки загонял. Он возьмёт самородок, посмотрит, да и отшвырнёт его. Ворчал ещё «бесполезное это сокровище».
– А как вы сюда попали?
– К весне его на ноги поставил и уговаривал уйти. Но он всё никак не мог решиться. А тут беглых барыня повелела ловить по весне, всех без разбору и своих и чужих. Нашли его землянку, чуть не словили. Простился он с могилами, и ушёл. Да и мне житья не стало, рядом с людишками, – усмехнулся Евсей Иванович. – Всякое почтенье потеряли, ловили меня, как зверя дикого. Особливо житья не стало от красных комиссаров. Сначала-то я поверил, что за лучшую жизнь бескорыстно бьются, помогал. То там, золотишка сыпану, то самородок выкину под ноги. Но, когда люди с голоду пухли, и траву ели, а они все подчистую вывозили из деревень – понял, что баре, что комиссаре. Власть людей портит. И мы сюда ушли, в подземелья. Много здесь такого, чего не бывает, живёт. Да, чай, рассказывал тебе Тюша.
– Рассказывал. А показать, потом обещал. Наказал аккуратно ходить. С людьми, сказал договориться можно, а другими нельзя.
– А ты шастаешь, – ворчливо сказал Евсей Иванович.
– Шастаю, – согласилась я. – Только интересно мне. Да и в избе сидеть скучно.
– Наказал тебе не ходить в сторону капища? – не меняя тона, продолжил Евсей Иванович.
– Наказал, – опять согласилась я.
–А я тебя там и нашёл. Где церковники, там и капище. Не ходи туда. Люди ленивы, – опережая мой вопрос, начал объяснять Евсей Иванович, – обычно строятся на одном месте. Все старые заводы у нас в городе, построены там, где раньше плавили медь сиртя. А все церкви – там, где раньше люди молились другим богам.
– Зачем? Ну, с заводами понятно. Искать не надо место подходящее, тут тебе и руда, и переработка. А церковь?
– И тут понятно. Когда приходит новая вера, она старается занять место старой. Старые боги становятся бесами новой религии.
– И вы?
– Мне, – Евсей Иванович усмехнулся, – повезло больше. Я стал сказкой.
– Сказкой лучше быть, чем узаконенным бесом.
–Так мне, всё равно. Я от этого не изменился, – усмехнулся он.
Под утро Тюша пришёл в себя. Открыл глаза, и тяжело вздохнул. Евсей Иванович, осторожно напоил его отваром.
– Спи, Тюша. Не тревожься.
И наказав мне, если что звать на помощь его, ушёл. Я сидела рядом с Тюшей, но переживала за Модераха. Неизвестно, можно ли убить умершего снова, но то, что ему не поздоровиться сегодня было понятно. И неизвестно, умер ли Модерах, или как Тюша, попав в безвременье, стал просто долгожителем. Хоть и был предоставлен багор в качестве доказательства нападения на Тюшу, мне не верилось, что Модерах способен на такое. Отношения у них натянутые, это правда. Но натянутые они только потому, что Модерах, не по своей воле, вынужден служить Стиксу. Это скорее тщательно скрываемая приязнь, чем ненависть. Только ненависть, мне кажется, способна толкнуть на такое зверство. Я сидела и пыталась представить, что надо чувствовать, чтобы багром так изувечить человека. У меня не получилось.
Попеременно мы сидели с Тюшей две недели. У меня получалось только спать и сидеть с болящим. А Евсей Иванович, уходил в подземелья. Возвращался мрачный, и не отвечал на вопросы. Я понимала, что он ищет Модераха.
Как только Тюша смог говорить, я начала приставать с расспросами, кто на него напал. Он не помнил.
– Вот что девка, – тихо прошептал Тюша, – ждут ведь меня.
– Кто?
– Ты иди, – он едва переводил дыхание. – Иди. Письмо, возьми, в шубе.
– Ладно, – я на всё была согласна, чтобы Тюша не переживал. – Вот письмо. А куда идти-то?
– Провожатого дам, – Тюша опустил руку на пол. Из-под лавки выбежал мышонок, сел рядом с рукой и очень умно посмотрел на меня. – Он доведёт.
От такого напряжения, Тюша тяжело задышал, в изнеможении закрыл глаза, а на лбу выступил пот. Я с сомнением посмотрела на него. Как оставишь в таком состоянии, совсем слабый он. А Евсей Иванович только вечером будет, ходит по своим делам полозовым. Или ползает?
– Иди, – Не открывая глаз, приказал Тюша.