о незнакомца им представят, но чуть позже, когда Манфред сочтет момент подходящим. И предпочел не торопить события, тем более что во взгляде толстяка читались восхищение, подозрительность, страх, острое любопытство. Из чего он сделал вывод, что им, возможно, не понравится то, что скажет толстяк, когда ему наконец-то дадут слово.
Длинными пальцами, которые Бобби более всего напоминали паучьи лапки, Дайсон Манфред убрал полотенце с эмалированного подноса, открыв останки насекомого Френка. Голова, пара лапок, одна клешня, несколько других неопределенных частей тела, отрезанные, лежали в стороне. По отдельности, на кусочках мягкой хлопчатобумажной ткани. Точно так же ювелир раскладывал бы на бархате драгоценные камни, чтобы продемонстрировать их потенциальному покупателю. Бобби посмотрел на голову насекомого, размером со сливу, на маленькие красновато-синие глаза, потом на большие, тускло-желтые, по цвету неотличимые от глаз Дайсона Манфреда. По телу пробежала дрожь. Тело насекомого лежало в центре подноса, на спинке. Брюшко вскрыли, наружные слои тканей сняли, выставив напоказ нутро.
Используя сверкающее острие тонкого скальпеля, энтомолог (со скальпелем он управлялся с удивительной легкостью) начал показывать им дыхательную систему, органы, обеспечивающие поступление пищи в организм, ее переваривание и выведение экскрементов. Манфред снова и снова упоминал о «величии искусства» биологического дизайна, но Бобби не видел ничего схожего с творениями Матисса. Собственно, внутренности насекомого вызывали у него даже большее отвращение, чем экстерьер. Один термин, «полировальная камера», показался ему странным, но, когда он попросил уточнить, о чем речь, Манфред лишь ответил: «В свое время, в свое время» — и продолжил лекцию.
Когда энтомолог замолчал, Бобби попытался взять быка за рога.
— Хорошо, теперь, когда мы знаем, как функционирует этот организм, хотелось бы услышать от вас то, что интересует нас больше всего. К примеру, откуда он взялся?
Манфред молча смотрел на него.
— Из джунглей Южной Америки? — предположил Бобби.
Янтарные глаза Манфреда оставались бесстрастными, молчание удивляло.
— Из Африки? — Взгляд энтомолога все сильнее нервировал его.
— Мистер Дакота, — наконец заговорил Манфред, — вы неправильно ставите вопрос. Позвольте мне задать другой, возможно, более интересный для вас. Что ест это существо? Так вот, если не углубляться в детали, непонятные неспециалисту, это существо питается широким спектром минералов, камнями, почвой. А что оно выво…
— Оно ест землю? — спросил Клинт.
— Это самое простое объяснение, — ответил Манфред. — Самое простое, но не совсем точное. Мы еще не поняли, как преобразует оно эти субстанции, чтобы получить необходимую организму энергию. Вроде бы биологические системы ясны и понятны, но принципы их работы остаются загадкой.
— Я думал, насекомые едят растения, друг друга или падаль, — вставил Бобби.
— Так и есть, — подтвердил энтомолог. — Это существо — не насекомое… во всяком случае, не относится ни к одному классу из филюма Anthropoda.
— Но ведь выглядит оно как насекомое. — Бобби посмотрел на частично разрезанного «жука» и непроизвольно поморщился.
— Нет, — покачал головой Манфред. — Это существо, которое может вгрызаться в почву и камень, способно пропускать через свой пищеварительный тракт объекты размером с большую виноградину. И вот мой следующий вопрос: «Если оно ест землю, то что выводит из себя, какие у него экскременты?» Ответ следующий, мистер Дакота, его экскременты — алмазы.
Бобби дернулся, словно энтомолог ударил его.
Посмотрел на Клинта, на лице которого отразилось то самое изумление, которое испытывал и он. Дело Полларда определенно меняло грека, вот и теперь лишило его каменного, ничего не выражающего лица профессионального игрока в покер.
— Вы говорите нам, что оно превращает землю в алмазы? — спросил Клинт. По тону чувствовалось, что ему хочется знать, держит ли их Манфред за дураков.
— Нет, нет. Оно методично проедает себе путь в алмазосодержащей породе, пока не находит драгоценный камень. Потом проглатывает камень, вместе с покрывающей его минеральной корочкой, переваривает корочку, отправляет алмаз в полировальную камеру, где все лишнее снимается с камня интенсивным контактом со множеством жестких волосков, которыми устлана эта камера. — Острием скальпеля он указал на только что описанную часть организма «жука». — После чего алмаз выдавливается из другого конца.
Энтомолог открыл средний ящик стола, достал сложенный белый носовой платок, разложил его, и глазам Бобби и Клинта открылись три красных алмаза размером существенно меньше того, что Бобби показывал ван Корвайру, но каждый из них тоже стоил сотни тысяч, а то и миллионы долларов.
— Я нашел их в различных частях пищеварительного тракта этого существа.
Самый большой из трех частично покрывала коричнево-черная минеральная корочка.
— Это алмазы? — Бобби изобразил полное неведение. — Никогда не видел красных алмазов.
— Я тоже. Поэтому пошел к другому профессору, геологу, который одновременно оказался и специалистом по драгоценным камням, в полночь поднял его с постели, чтобы показать ему мои находки.
Бобби искоса глянул на ирландца, потенциального борца сумо, но мужчина не поднялся со стула, не заговорил, то есть речь, очевидно, шла не о нем.
Манфред рассказал о том, что Бобби и Клинт уже знали: красные алмазы встречались крайне редко, но они сделали вид, что для них это новость.
— Эта информация подтвердила мои подозрения относительно этого существа, и я прямиком направился к дому доктора Гавенолла и разбудил его около двух часов ночи. Он быстренько надел спортивный костюм и кроссовки, мы вернулись ко мне домой и с тех пор работаем вместе, не в силах поверить своим глазам.
Наконец толстяк поднялся и подошел к столу.
— Роджер Гавенолл, — представил его Манфред. — Роджер — генетик, специалист по рекомбинантной ДНК. Широко известны его креативные проекции макроуровневой генной инженерии, сделанные на основе современного уровня знаний.
— Извините, — подал голос Бобби. — После генетика, боюсь, я от вас отстал. С нами надо бы говорить на языке, более понятном простому человеку.
— Я — генетик и футурист. — Голос у Гавенолла оказался на удивление мелодичным, бархатным, прямо-таки будто у ведущего телевизионной викторины. — Большинство исследований в генной инженерии, во всяком случае, в обозримом будущем, будет вестись на микроуровне: создание новых и полезных бактерий, замена в клетках человеческих существ генов, ответственных за наследственные болезни. Но со временем мы научимся создавать новые виды животных и насекомых, выйдем на макроуровневую генную инженерию. К примеру, создадим пожирателей комаров, которые позволят не распылять «малатион» в тропических регионах, скажем во Флориде. Или коров, которые будут в два раза меньше нынешних, но с более эффективным обменом веществ, то есть потребляющих меньше пищи, но дающих в два раза больше молока.
Бобби хотел уже предложить Гавеноллу объединить эти две цели и создать корову, которая будет в огромных количествах пожирать комаров, давая при этом в три раза больше молока. Но не раскрыл рта, вовремя сообразив, что ученые могут не оценить его юмор. Да и потом он не мог не признать, что попытка шутить призвана замаскировать его страх, вызванный все нарастающей странностью дела Полларда.
— Это существо, — Гавенолл указал на частично препарированного «жука», — создано не природой. Это форма жизни — продукт генной инженерии, идеальная биологическая машина. Это сборщик алмазов.
С помощью пинцета и скальпеля Дайсон Манфред перевернул насекомое, которое не было насекомым, чтобы они все увидели черный панцирь с красными отметинами.
Теперь Бобби казалось, что он слышит шебуршание по всему кабинету, и ему хотелось, чтобы в кабинет проникало побольше солнечного света. Но окна были плотно закрыты деревянными ставнями, не пропускавшими ни лучика. Насекомые любили темноту и тени, а лампы были недостаточно яркими, чтобы помешать им вылезти из узких ящиков, заползти на ботинки Бобби, подняться по носкам под штанины…
Уложив внушительный живот на стол, Гавенолл указал на одну из красных отметин.
— Исходя из нашей с Дайсоном интуитивной догадки, мы показали рисунок расположения отметин нашему коллеге с кафедры математики, и он подтвердил, что это двоичный код.
— Точь-в-точь как штрих-код на всех товарах, которые мы покупаем в супермаркете, — пояснил энтомолог.
— Вы хотите сказать, что красные отметины на панцире — номер жука? — переспросил Клинт.
— Да.
— Тогда… это номерной знак?
— Более-менее, — кивнул Манфред. — Мы еще не взяли красный материал на анализ, но подозреваем, что это будет керамика, нанесенная или напыленная на панцирь.
— В каком-то месте множество этих машин трудится без остановки, — добавил Гавенолл, — добывая красные алмазы, и каждая из них со своим серийным номером, который идентифицирует эту машину для тех, кто ее создал и доставил на рабочее место.
Бобби покрутил эту идею в голове, пытаясь встроить в тот мир, где он жил, но не складывалось.
— Мистер Гавенолл, вы можете представить себе, как генная инженерия может создать таких вот существ и…
— Ничего такого я представить себе не мог, — отрезал Гавенолл. — Такая мысль просто не пришла бы мне в голову. Мне по силам лишь узнать то, что вижу перед собой, понять, как это сделано.
— Хорошо, хорошо. Однако вы поняли, что перед вами, в отличие от меня и Клинта. Так теперь скажите мне… кто мог создать такую вот чертову хреновину?
Манфред и Гавенолл многозначительно переглянулись, как будто знали ответ на этот вопрос, но не хотели им поделиться. Наконец Гавенолл заговорил, понизив голос до шепота:
— Генетических знаний и технологий, позволяющих создать такую биологическую машину, на сегодняшний день не существует. Мы понятия не имеем, как это можно сделать… даже теоретически.