С умом у Конфетки все было в порядке, с учебой проблем не возникало. Чтение, письмо, математику — с помощью матери он все освоил без труда. И злился, когда слышал, что люди называли его тупицей. В школу он не ходил по другой причине, прежде всего из-за своего полового органа. А когда он стал старше и здоровее, никго больше не звал его недоумком и не отпускал какие-то шуточки, во всяком случае, в пределах слышимости.
Сапфирово-синяя сфера уже выглядела такой же твердой, как настоящий сапфир, а размером не уступала баскетбольному мячу. Еще чуть-чуть, и он мог пустить ее в ход.
Из-за того, что к Конфетке незаслуженно приклеили ярлык недоумка, он не проникся сочувствием к действительно умственно отсталым людям, наоборот, испытывал по отношению к ним исключительно презрение, призванное, как он рассчитывал, показать невежественным людям, что он — не один из них и никогда таким не был. Подумать, что он… или, раз уж на то пошло, его сестры — недоумки. Это было оскорблением его святой матери, которая не могла родить дебила.
Он отсек поток энергии и убрал руки от сферы. С мгновение смотрел на нее, улыбаясь, думая о том, что сейчас произойдет с этим нехорошим местом.
Вой сирен стал оглушающим, достиг пронзительного максимума, а потом разом стих.
— Пришла помощь, Томас, — сказал Конфетка и рассмеялся.
Положил одну руку на сферу и толкнул ее. Она полетела через комнату, как баллистическая ракета, стартовавшая из шахты. Пробила стену за кроватью Дерека, оставив после себя огромную дыру, пересекла коридор, пробила противоположную стену, а потом все прочие, которые попадались ей на пути, разбрасывая искры, поджигая все вокруг.
Конфетка услышал крики людей, сильный взрыв и исчез, чтобы появиться в маленьком домике в Плейсентии.
Глава 52
Бобби стоял на обочине автострады, держась за открытую дверцу, жадно хватая ртом воздух. Чуть раньше он не сомневался, что его вырвет, но позыв прошел.
— Ты в порядке? — озабоченно спросила Джулия.
— Я… думаю, да.
Мимо пролетали автомобили. Каждый обдавал порывом ветра и ударной волной, отчего Бобби казалось, что он, Джулия и «Тойота» по-прежнему движутся со скоростью восемьдесят пять миль в час, только он держится за открытую дверцу, Джулия — за его плечо, каким-то магическим образом их ноги перемещаются над мостовой, а за рулем никого нет.
Сон сильно встревожил и дезориентировал его.
— Если уж на то пошло, совсем это не сон. — Он не поднимал головы, смотрел на гравий на обочине, не удивился бы, если вернулось желание блевануть. — Никакого сходства с тем сном о нас, музыкальном автомате и океане кислоты.
— Но снова о Плохом.
— Да. Но сном это назвать нельзя, потому что… у меня в голове зазвучали слова.
— Откуда они взялись?
— Не знаю.
Он рискнул поднять голову, перед глазами все поплыло, но на этот раз к горлу не подкатила тошнота.
— «Плохой… берегитесь… там свет, который вас любит…» Всего я не помню. Слова были такие громкие, словно кто-то выкрикивал их в рупор, приставив его к моему уху. Да только и это неправильная трактовка, потому что в действительности я не слышал никаких слов, они просто возникли в моей голове. Но они чувствовались громкими, если в этом есть хоть какой-то смысл. И не было образов, как во сне. Только чувства, такие сильные, что сбивали с толку. Страх и радость, злость и прощение… а под самый конец такое странное чувство умиротворенности, которое я… не могу описать.
Мимо пролетел огромный трейлер-восемнадцатиколесник. Напоминающий левиафана, поднявшегося из морских глубин, сгусток звериной силы, холодной ярости и ненасытного голода. По какой-то причине, глянув на него, Бобби подумал о человеке, которого видел на пляже в Пуналуу, и по его телу пробежала дрожь.
— Ты в порядке? — вновь спросила Джулия.
— Да.
— Точно?
Он кивнул.
— Чуть кружится голова. Ничего больше.
— Что теперь?
Он посмотрел на нее.
— А разве есть варианты? Мы едем в Санта-Барбару, в Эль-Энканто-Хайтс, чтобы завершить это дело… так или иначе.
Конфетка материализовался в арке между гостиной и столовой. В обеих комнатах никого не было.
Из глубины дома доносилось жужжание, которое он сразу идентифицировал: электрическая бритва. Жужжание смолкло. Остался только шум льющейся воды и гудение вентилятора.
Он уже собрался двинуться в коридор и к ванной, чтобы застать мужчину врасплох, когда с противоположной стороны послышалось шуршание бумаги.
Конфетка пересек гостиную, остановился в дверном проеме кухни. Размерами она уступала кухне в доме матери, зато сияла чистотой, какой после смерти матери их кухня не знала.
У стола, спиной к нему, сидела женщина в синем платье. Она склонилась над журналом, переворачивала страницы, словно хотела найти интересную статью, достойную прочтения.
Конфетка куда в большей степени по сравнению с Френком контролировал свои телекинетические способности, в частности мог телепортироваться, не вызывая столь сильных колебаний воздуха и с меньшим шумом. Тем не менее его удивило, что женщина не поднялась из-за стола и не пошла посмотреть на источник звуков, которые вдруг послышались в ее доме. В принципе, такие звуки не могли не пробудить ее любопытство.
Она перевернула еще несколько страниц, наклонилась чуть ниже, начала читать.
Стоя позади женщины, он видел немногое. Густые, пышные волосы, такие же черные, как сама ночь. Хрупкие плечи и спина. Ноги, обе с одной стороны стула, перекрещенные в лодыжках, стройные. Изгиб бедер, будь он мужчиной, которого интересовал секс, наверное, возбудил бы его.
Гадая, какое у нее лицо… и внезапно охваченный желанием узнать, какова на вкус ее кровь, он переступил порог, сделал три шага к женщине. Не пытался свести шум к минимуму, но она не подняла головы, не оторвалась от журнала. И поняла, что она не одна, лишь когда он схватил ее за густые волосы и рывком сдернул со стула.
Поставил на ноги, развернув лицом к себе, и она тут же возбудила его. Нет, он остался равнодушным к ее стройным ногам, пышным бедрам, узкой талии, высокой груди. И даже ее прекрасное лицо не произвело на него никакого впечатления. Возбудило его другое. Что-то в серых глазах. Назовите это жизненной силой. Она была более живой, чем большинство людей, сила эта так и пульсировала в ней.
Она не закричала, лишь начала рычать то ли от страха, то ли от злости, потом принялась дубасить его обоими кулаками. По груди, по лицу.
Жизненная сила! Да, эту женщину переполняла жизнь, била в ней ключом, ее жизненная сила возбудила его куда сильнее всех остальных прелестей.
Он по-прежнему слышал шум льющейся воды, гудение вентилятора и точно знал, что сможет взять ее, не привлекая внимание мужчины, если, конечно, не позволит ей закричать. Он ударил ее в висок кулаком, вырубил до того, как женщина успела испустить первый крик. Она обвисла в его руке, сознание не потеряла, но лишилась способности к сопротивлению.
В предвкушении удовольствия Конфетка уложил ее спиной на стол, широко раздвинул свисающие за край ноги, встал между ними, но не для того, чтобы изнасиловать, мысль о столь мерзком деянии даже не пришла ему в голову. Когда он наклонялся над ней, она смотрела на него мутным взглядом, еще не придя в себя от удара. Но тут глаза ее начали проясняться. И когда он увидел заполнивший их ужас, то приник к шее, глубоко вонзил в нее зубы и добрался до крови, чистой и сладкой, возбуждающей.
Она извивалась и дергалась под ним.
Такая живая. Такая восхитительно живая. Еще живая.
Когда посыльный привез пиццу, Ли Чен принес ее в кабинет Бобби и Джулии и предложил Холу составить ему компанию.
Хол отложил книгу, но ноги с кофейного столика не убрал.
— Ты знаешь, что это блюдо делает с твоими артериями?
— Ну почему сегодня буквально все озаботились моими артериями?
— Ты — такой милый молодой человек. Мы же не хотим, чтобы ты умер, не дожив до тридцати. А кроме того, нам придется гадать, какую бы ты носил одежду, если б остался среди живых.
— Ничего из того, что носишь ты, будь уверен.
Хол наклонился вперед и заглянул в коробку, которую протягивал ему Ли.
— Выглядит неплохо. Правило первое: привозя тебе пиццу, они продают услугу, а не качество еды. Но эта выглядит неплохо. Ты даже сразу можешь сказать, где заканчивается пицца и начинается картон.
Ли оторвал крышку, положил ее на кофейный столик, потом выложил на эту самодельную тарелку два куска пиццы.
— Ты не собираешься дать мне половину?
— А как же холестерин?
— Слушай, холестерин — всего лишь животный жир, не мышьяк.
Когда сильное сердце женщины перестало биться, Конфетка тут же оторвался от нее. И пусть кровь продолжала течь из растерзанной шеи, он уже не мог выпить ни капли. Сама мысль о том, чтобы пить кровь трупа, вызывала тошноту. Он вспомнил принадлежащих его сестрам кошек, всякий раз сжиравших ту, которая умерла, и лицо его перекосило от отвращения.
Едва он оторвал мокрые губы от ее шеи, как услышал, что в глубине дома открылась дверь. Шаги приближались. Конфетка быстро обошел стол, с тем чтобы он и мертвая женщина оказались между ним и дверью в столовую. Понимал, судя по тому, что он «считал» с альбома с картинками в комнате Томаса, Клинт — твердый орешек, справиться с которым будет сложнее, чем с большинством людей. Вот и предпочел занять позицию, позволяющую оценить противника, а не пытаться застать его врасплох.
Клинт появился в дверном проеме. Если не считать одежды: серые брюки, синий блейзер, темно-бордовый пуловер и белая рубашка, — выглядел он точно так же, как и на психическом следе, который Конфетка «считал» с альбома Томаса. И мышцы у него, похоже, были железными. Густые черные волосы он зачесал назад. Лицо словно вырубили из гранита, глаза смотрели сурово.
Возбужденный только что совершенным убийством, со вкусом свежей крови на губах, Конфетка с интересом наблюдал за мужчиной, гадая, что теперь произойдет. Вариантов было много, с