Пока Джулия мчалась к Санта-Барбаре с такой скоростью, словно участвовала в тестовых заездах перед гонкой «500 миль Индианаполиса», Бобби поделился с ней своим шокирующим открытием: в сердце он, оказывается, не такой бесшабашный, каким казался со стороны. Во время путешествий с Френком, особенно в те моменты, когда он превращался в разум и миллиарды несвязанных атомов, он понял, как ему близки и дороги стабильность и порядок.
И его любовь к свингу основана прежде всего на четкости музыкальных конструкций этого жанра. И он совсем не либерал, каким всегда полагал себя, а консерватор, так что традиционность он ценит гораздо больше, чем мог ранее предположить.
— Короче, все это время ты думала, что вышла замуж за беззаботного парня а-ля молодой Джеймс Гарнер [38], а в действительности ты связала себя узами брака с парнем а-ля Чарльз Бронсон [39].
— Я все равно могу с тобой жить, Чарли.
— Между прочим, это серьезно. Мне уже за тридцать. Я не ребенок. Мне давным-давно следовало разобраться в себе.
— Ты и разобрался.
— Правда?
— Ты любишь порядок, причинно-следственную связь, логику… вот почему ты и выбрал профессию, где можешь поправить то, что сделано неправильно, помочь невиновным, наказать виноватых. Вот почему ты разделил со мной Мечту… чтобы обрести порядок в нашей маленькой семье, выйти из хаоса мира, в котором мы живем, создать маленький островок спокойствия и умиротворенности. Вот почему ты не позволил мне приобрести «Уэрлитзер-950»… эти трубки, по которым бегут пузырьки, эти прыгающие газели… для тебя слишком много хаоса.
Какое-то время он молчал, удивленный ее ответом.
На западе лежал бескрайний океан.
— Может, ты права, — нарушил он затянувшуюся паузу. — Может, я всегда знал, какой я на самом деле, глубоко в душе. Но разве тебя не нервировало, что я так долго сам себе дурил голову?
— Ты не дурил. Ты беззаботный, но с толикой Чарльза Бронсона, а это только плюс. Иначе мы просто не смогли бы общаться, потому что во мне больше от Бронсона, чем в ком-либо еще, за исключением самого Бронсона.
— Господи, это правда! — воскликнул он, и оба рассмеялись.
Скорость «Тойоты» успела упасть до семидесяти миль, и Джулия разогнала автомобиль до восьмидесяти, прежде чем продолжить.
— Бобби… что на самом деле тебя гложет?
— Томас.
Она искоса глянула на него.
— А при чем тут Томас?
— После того словесного взрыва я не могу отделаться от мысли, что ему грозит опасность.
— А он-то при чем?
— Не знаю. Но на душе у меня полегчает, если мы сможем найти телефон и позвонить в «Сиело Виста». Чтобы… на всякий случай.
Она сбросила скорость. Через три мили они свернули с автострады на заправочную станцию. Пока заправщик протирал стекла, проверял уровень масла и заливал в бак бензин, они зашли в магазин и позвонили по телефону- автомату, стоящему между стеллажом с пакетиками чипсов и орешков и автоматом по продаже презервативов, которые теперь появились на каждом углу, спасибо хаосу, привнесенному в мир СПИДом. Вставив в щель кредитную карточку «АТиТ» [40], Бобби набрал номер интерната «Сиело Виста» в Ньюпорте.
Не услышал ни длинных, ни коротких гудков. В трубке что-то трещало. А потом механический голос ответил, что с набранным номером связи нет из-за невыясненных неполадок на линии. Далее голос предложил перезвонить позже.
Бобби попробовал связаться с интернатом через телефонистку, но с тем же результатом.
— Сожалею, сэр, — ответила она. — Попробуйте позвонить позже.
— Какие могут быть неполадки на линии?
— Я не знаю, сэр, но уверена, что ремонтная бригада быстро все поправит.
Он не прижимал трубку к уху, чтобы Джулия могла слышать весь разговор. Повесив трубку, посмотрел на жену.
— Давай вернемся. Я чувствую, что мы нужны Томасу.
— Вернемся? До Санта-Барбары ехать полчаса. До дома гораздо дольше.
— Возможно, мы ему нужны. Это не очень сильное чувство, но оно не отпускает.
— Если ему срочно требуется помощь, то мы все равно не успеем. А если срочности нет, тогда лучше поехать в Санта-Барбару и позвонить в интернат из мотеля. Если он заболел или поранился, сразу поедем обратно. Потеряем час, не больше.
— Ну…
— Он — мой брат, Бобби. Мне он дорог никак не меньше, чем тебе, и я говорю, все будет нормально. Я тебя люблю, но с даром предвидения у тебя не очень.
Он кивнул:
— Ты права. Я просто… нервничаю. Никак не приду в себя после путешествия с Френком.
Когда они вернулись на автостраду, с моря потянулись тонкие щупальца тумана. Полил дождь, но тут же перестал. Однако чернота нависшего над ними неба и неподвижность воздуха обещали очередную грозу.
Бобби подал голос, когда они уже отъехали от автозаправочной станции на пару миль:
«Мне следовало позвонить Холу. Пока он сидит, дожидаясь Френка, мог бы воспользоваться нашими контактами в телефонной компании и полиции, чтобы убедиться, что в „Сиело Виста“ все в порядке»
— Если неполадки на линии не устранят, ты сможешь позвонить Холу из мотеля, — ответила Джулия.
Слабый психический след на стакане открыл Конфетке образ Джулии Дакоты. Раньше то же лицо «просочилось» из мозга Томаса, правда, оно было идеализированным. Шестым чувством Конфетка обнаружил, что из офиса она поехала домой, по адресу, который он уже нашел на столе секретаря. Дома пробыла короткое время, а потом куда-то уехала в автомобиле, с другим человеком, скорее всего, с мужчиной по имени Бобби. Ему бы хотелось узнать больше, он сожалел, что ее психический след не столь информативен в сравнении со следами, оставленными Джекксом.
Он поставил стакан и решил отправиться в ее дом. Хотя она и Бобби уже уехали, он надеялся найти там какую- нибудь вещь, которая, как и стакан, позволит ему и дальше пойти по их следу. Ничего не найдя, он мог вернуться и продолжить поиски здесь, если, конечно, сюда не прибудет полиция, обнаружив лежащего на земле мертвеца.
Ли выключил компьютер, выключил си-ди-плеер («Хью Льюис и Ньюс» не успели допеть «Шагая по тонкой струне») и снял наушники. Находясь в прекрасном настроении после длительного и продуктивного пребывания в стране кремния и арсенида галлия, он встал, потянулся, зевнул и посмотрел на часы. Начало десятого. Он находился на работе чуть больше двенадцати часов.
Казалось бы, у него должно было остаться только одно желание: плюхнуться в постель и проспать полдня. Но он решил на несколько минут заскочить в свою квартиру в кондоминиуме, расположенном в десяти минутах езды от работы, принять душ, переодеться и принять участие в ночной жизни города. На прошлой неделе он нашел новый клуб, «Атомная усмешка», где звучала громкая музыка, напитки не разбавляли, порядки царили крайне либеральные, а женщины изнывали от страсти. Ему хотелось немного потанцевать, немного выпить, а потом найти телку, которая мечтала бы, чтобы ее затрахали до потери пульсации.
В этот век новых болезней секс стал занятием рискованным; иногда возникало ощущение, что глоток воды, вина или коктейля из чужого стакана равносилен самоубийству. Но после дня, проведенного в подчиняющейся жестким законам логики вселенной микрочипов, хотелось чего-то безумного, хотелось немного рискнуть, пройтись по краю пропасти, на дне которой царил хаос, чтобы жизнь состояла не из одной только логики.
Тут он вспомнил, как Френк и Бобби исчезли у него на глазах. И задался вопросом: а может, на этот день приключений достаточно?
Он взял со стола последние распечатки. В них речь шла о необычайно странном поведении мистера Синего, который являл собой хаос в образе человеческом. Ли открыл дверь, выключил свет, вышел в коридор, через другую дверь проследовал в приемную с намерением оставить распечатки на столе Джулии и попрощаться с Холом, прежде чем уйти.
Когда вошел в кабинет Бобби и Джулии, у него создалось впечатление, что Национальная федерация по рестлингу только что провела там очередной чемпионат. Перевернутая мебель, разбитые стаканы, стол Джулии, сдвинутый к стене, перекошенный, с отломившейся ножкой.
— Хол?
Нет ответа.
Ли осторожно открыл дверь в примыкающий туалет.
— Хол?
Никого.
Он подошел к разбитому окну. В раме остались маленькие кусочки стекла. Маленькие и заостренные.
Одной рукой опираясь о стену, Ли Чен осторожно наклонился вперед. Посмотрел вниз. И в третий раз повторил, уже совсем другим тоном:
— Хол?
Конфетка материализовался в прихожей дома Бобби и Джулии, темного и молчаливого.
Шея его излечилась, от раны не осталось и следа, его радовало, что приключения этой ночи еще не закончились.
Он сразу начал поиски, коснувшись дверной ручки, но ничего не почувствовал, возможно, потому, что Дакоты лишь на доли мгновения касались ручки, входя в дом и выходя из него.
Конечно, человек мог коснуться сотни предметов, но оставить психический след только на одном из них, а часом позже коснуться их же и «пометить» все своей аурой. Причины этого явления оставались для Конфетки столь же загадочными, как и увлечение столь многих людей сексом. Он благодарил мать за дарованный ему талант находить людей по психическому следу, как и за все остальные, но этот метод поиска иной раз сопровождался серьезными трудностями, а то и вовсе не приносил результата.
В гостиной и столовой дома мебели не было, так что от поисков здесь пришлось отказаться, но по какой-то причине пустота комнат ему приглянулась и он почувствовал себя как дома. У Конфетки собственная реакция вызвала недоумение. Во всех комнатах дома матери мебели хватало, пусть теперь стулья, кресла, диваны, столы, торшеры покрылись пылью, пахли плесенью. Потом он понял, в чем дело: как и Дакоты, он жил лишь в малой части просторного дома, и ему было без разницы, есть мебель и ковры в большинстве комнат или нет, открыты они или заперты на ключ.