— Возможно? — перебила, зло сощурившись и жалея о том, что слабость в теле ещё не прошла, потому что только это удерживало меня от применения какой-никакой, но всё-таки силы по отношению к нему. — То есть, это ещё не точно, да? По мне, оказывается, не заметно, что ты сделал?! Отпусти меня сейчас же! И не смей трогать! Хватит того, что ты даже не удосужился поймать меня, когда я начала падать! Заметь, ты мог, но не стал. Не хочешь сказать, почему? Впрочем, о чём это я? Ты же пришёл в кафе только что бы отомстить. Отомстил? Теперь я наконец-то могу быть свободной?!
— Успокойся! — не выдержав, заорал Алексей, крепко прижав меня к себе. — Прекрати истерику, в конце-то концов! Если бы для меня ничего не значила, то я…
— Давай обойдёмся без фальшивых слов о чувствах, а? — пробубнила ему в куртку, старательно подавляя желание обнять в ответ и потереться носом об так близко находящуюся шею. — Не надо мне сейчас говорить об этом — не поверю. Ты столько раз говорил «люблю», а чем всё обернулось? Мы с тобой оказались на разных сторонах, Лёш. Отпусти, пожалуйста. Дай мне побыть одной…
Он разжал руки и я отошла в сторону. Бросив на него взгляд, покачала головой и пошла в сторону спальни. На пороге зала, обернулась и спросила:
— Ты хочешь знать, с кем я говорила ночью? — дождавшись резкого кивка, вздохнула и ответила. — Это была Женька. Ей сейчас тоже далеко не сладко. Кожевников с Талбером устроили игру, в ходе которой Женя оказалась призом. А теперь спроси меня, почему я теперь не доверяю мужчинам и попробуй порассуждать на тему, имею ли я право высказывать своё недоверие.
Высказавшись, отвернулась и, ссутулившись, медленно прошла по коридору в спальню. У двери скинула туфли и закрыла комнату, повернув защёлку так, что бы он не мог сюда попасть. И только после этого поняла, что невидимой стены, моего защитного барьера больше нет. Осталась только обнажённая, болезненно ноющая душа и сердце, вяло отстукивающее ритм. Прислонившись спиной к деревянной поверхности, медленно съехала по ней вниз и заплакала, уткнувшись носом в колени и обхватив их руками.
Хотелось выть, стонать, кричать и бить посуду. И вместе с тем забиться в угол, сжаться в комок, притворится, что меня нет, и уже не будет никогда.
Любить это… Это слишком для меня.
Ещё в детстве я мечтала о том, что моя история любви не будет похожа на всё, что видела вокруг себя. Думала, что я особенная и всё у меня будет иначе. Но проза жизни оказалась куда более грязной и совершенно не такой, какой представлялась.
И снова рядом нет никого, кто смог бы подержать, успокоить, обнять, утешить…
Слёзы стекали по щекам, оставляя влажные солёные дорожки, впитываясь в ткань юбки, прилипающей к ногам. В последний раз у меня была подобная истерика только в детстве, после похорон дедушки. Именно тогда я пообещала сама себе, что не позволю никому стать настолько близким, что бы после потери его так же переживать.
Ах, детство… Сколько было в тебе наивности и чистоты. Если бы было можно остаться в тебе навсегда…
Сглотнула и заставила себя встать. Шатаясь, добрела до кровати и рухнула на неё, обхватив руками подушку. Уткнувшись в мягкую ткань носом, закрыла глаза, стараясь успокоиться. Только слёзы, не останавливаясь, продолжали течь по щекам.
Ненавижу эту чёртову любовь… С такой мыслью мне всё же удалось провалиться в тревожный и зыбкий сон.
Проснулась резко. Будто на меня вылили ведро холодной воды. Лоб был покрыт испариной, а сердце глухо билось об рёбра. Но сам сон я как ни старалась, вспомнить не могла. От него остались только ощущения: страх, горечь, боль, преследование… Всё это липким осадком закрепилось на коже, вызывая жуткий зуд и желание расчесать себя до кровавых корост.
Сглотнув, перевела дыхание и села, прислонившись затылком к стене. Истерика помогла снять нервное возбуждение и теперь я могла хотя бы попытаться подумать спокойно, без лишних эмоций. Впрочем, думать-то особо не над чем, но всё же.
Ну что ж. Дальше оставаться в квартире вместе с Волковым — это подвергать саму себя изощрённым пыткам. Вывод — надо съезжать, но пока что некуда, остаётся только поторопить ремонтников и как можно реже оставаться с Алексеем наедине. Кожей чувствую, что если дать слабину, то он уговорит меня остаться и не разрушать то, что есть…
Глупо. Как можно разрушить то, чего уже не существует, да и вряд ли когда-то существовало?
Ребёнок. Он только мой. Да, Алексей его биологический отец, но даже наличие ребёнка, пусть и пока ещё нерождённого, ничего не изменит. К тому же, мне вполне хватит денег, что бы самой его воспитать. Ничего, не маленькая, как-нибудь справлюсь. Нужно только сходить на неделе к врачу, частые обмороки, слабость, да ещё и сегодняшнее падение… Бережённого, как говорится, бог бережёт.
Что ещё? Чувства?
Усмехнулась. Они есть. Никуда не делись и вряд ли вообще денутся, я ничего не могу с этим поделать. Люблю его. И всё. Никакие доводы разумы не способны заставить меня перебороть чувства к Волкову, но от неразделенной любви ещё никто не умирал. В конце концов, жила же я столько лет без него, не проживу ещё столько же или даже больше?
Желудок заурчал, напоминая о том, что совсем не лишним будет что-нибудь поесть. Вздохнув, осторожно встала и подошла к шкафу. Свет включать не стала, прекрасно видя в полутьме комнату. Стянув с себя блузку и юбку, бросила их в сторону. Сверху накинула лёгкий халат и завязала пояс, стараясь что бы он сильно не давил на живот. Волосы стянула простоя резинкой, после чего невесело улыбнулась собственному отражению.
Открыв дверь, резко распахнула её, едва успев отойти в сторону, иначе быть мне сбитой Волковым, умудрившимся уснуть прямо на пороге.
— Что за?! — сонно моргая, Алексей оглядел меня с ног до головы, счастливо улыбнулся и тут же стал серьёзным. — Юль, ты чего не спишь?
— Тебя это вряд ли должно волновать, — холодно заметила, усмехнувшись и перешагивая через него.
— Юль, пожалуйста…
Но слушать его не было никаких сил и увидев, как я на него смотрю, Волков предпочёл замолчать. Тем лучше. Меньше всего хочу сейчас о чём-то говорить и тем более, о том, что связывает, точнее связывало нас.
Хватит. Он своего добился. Теперь может делать всё, что угодно, в том числе и трахаться с этой Ингой. Судя по её поведению, такое уже было и она вовсе не прочь повторить. Флаг ей в руки. Может быть, более близкое общение с Лёшенькой поможет ей понять, какая она идиотка, и какой он бесчувственный кретин.
Так, хватит. Вытащив из холодильника салат, поставила его на стол и включила чайник. Думать об этом не имеет смысла, новый виток истерики явно не является пределом моих мечтаний, поэтому не будем его провоцировать.
Когда Алексей зашёл на кухню, я молча ела, изредка запивая очередную порцию салат горячим чаем и смотрела в тёмное окно. Свет фонарей и окон из других домой, создавали причудливые фигуры в ночи, заставляя невольно сосредоточиться только на том, что в них можно увидеть. Это было мне только на руку, потому что любая другая мысль могла разрушить хрупкое спокойствие, с таким трудом выстроенное вокруг и внутри.
— Приятного аппетита, — вежливо пожелал Алексей, но ответа не получил. Говорить о чём-то не хотелось вообще, а с ним в частности. Поэтому бросив на него косой взгляд, снова вернулась к созерцанию фигур.
Кажется, это называется «холодная война».
Пив-бар «Пико» находился в дальнем районе города. Небольшое помещение, пластиковые столы и стулья, стойка бара и посетители, в основном из тех, кто без бутылки не видит смысла жить дальше.
За крайним к двери столиком, сидели две девушки, явно не вписывающиеся в окружающуюся обстановку. Во всяком случае, одна из них точно не была похожа на завсегдатого посетителя этого питейного заведения.
Инга скривила губы, рассматривая почти лежащую на столе Здобнякову. От почётного звания алкоголик ту отделяло только то, что она периодически трезвеет и даже бывает адекватной.
— Зачем мы здесь? — поморщившись, она брезгливо стряхнула со стола окурки. — Что, нельзя было в более приличном месте поговорить?
— Усохни, мелочь, — буркнула Анна, с трудом, но вся же сев прямо. Длинные волосы, оказались грязными и скорее всего очень долго не общались с расчёской. На ней не было макияжа, а одежда состояла из растянутой порванной местами футболки и линялых, заляпанных чем-то джинсов.
— Да как ты…
— Добрый вечер, дамы, — к ним за столик сел высокий, симпатичный мужчина, лет тридцати. Внимательно осмотрев обеих, едва заметно нахмурился, но снова широко улыбнулся и представился, сложив руки на груди. — Владислав. А вы, как я понимаю, Инга и Анна?
— Да, — Инга с интересом смотрела на новое действующее лицо в их компании. Владислав определённо ей нравился, был в нём пресловутый мужской магнетизм, заставляющий женщин судорожно сжимать ноги и начинать считать вдохи, что бы успокоиться. — А мы знакомы?
— Можно сказать и так, — Владислав хмыкнул. — Мы с вами знаем одну девушку. И у нас у всех есть повод пожелать ей «здоровья и счастья» в прямом и переносном смысле.
— И как же? — Здобнякова пьяно хихикнула. — Она непрошибаемая, мелкая сучка.
— Закройте свой рот, уважаемая, пока его с мылом не помыли, — холодно оборвал её Горецкий и наклонился к ним, что бы никто посторонний не услышал. — Слушайте сюда. Вы две проститутки, стелящиеся под Волкова. Мне плевать, что вы хотите от него, я знаю, что мне нужно от вас. Поможете избавить её от ребёнка, получите своего Волкова на блюдечке. Сомневаюсь, что она будет ему нужна после этого, как и он ей.
— За проституток, врезать бы тебе. Да только это ж правда, — расхохоталась Анька и, пошатываясь, поднялась со стула. — Пойду, водочки возьму. Наш союз требует серьёзной обмывки.
— Сядь, — холодно бросил Влад и его тон не терпел никаких возражений. Здобнякова медленно опустилась обратно, недоумённо смотря на него мутноватым взором.
Инга же вообще мало понимала, что здесь происходит. Но перспектива получить Волкова на блюдечке её вполне устраивала. Даже больше того, она этого желала.