А он смотрит на меня непонимающе и даже не представляет, как мне сейчас плохо. Особенно от одного, но вечного вопроса… Что будет после этого со мной? Ведь для него всё это — игра. И когда ему надоест, Алексей уйдёт, хлопнув дверью и не попрощавшись даже. И что тогда буду делать я, снова разочаровавшись во всех?
Нет, это надо закончить здесь и сейчас. Потому что я не хочу, что бы мне снова было так же ослепительно больно, как после Влада. Боюсь, я этого не выдержу ещё раз.
— И что это? — Ласково так прошептал Алексей, вопросительно изогнув брови и даже не подумав прикрыться. Кажется, он не понимает, что сейчас твориться в моей душе и в моей голове. Слово «хаос» лишь отдалённо описывает всё, что там происходит. Впрочем, откуда ему знать? Как он вообще может меня понять, если даже не представляет, какой я человек?
С каждой новой мыслью, с каждой минутой, во мне крепло чёткое понимание того, что это первое и последнее утро, которое мы проводим вместе. И я совершенно забыла о том, что подобное пробуждение уже было…
Но сейчас я бы даже своих родителей послала далеко и надолго. Потому как в моих мыслях было только одно: он меня не знает. И я не уверена, что за одну, пусть и такую ночь, можно хоть как-то узнать человека. Волков понимает, что мы по-прежнему друг другу чужие или нет?
— Смотря, о чём ты спрашиваешь, — я равнодушно пожала плечами, стараясь сохранить совершенно невозмутимое лицо и развернувшись вышла из комнаты в коридор. Если моя память меня не подводит, то там валяется его одежда. А кот у меня очень ревнивая личность… Особенно, когда в доме появляется незнакомый мужчина.
В полумраке нашарив выключатель, нажала на него и с некоторой дозой нездорового удивления уставилась на царивший в этой части квартиры кавардак. Во-первых, всё, что было на зеркале прихожки, валяется на полу. А кое-что и вовсе загнанно Федей под мебель. Некоторые мелкие вещички и вовсе раздавлены.
Запретив себе думать, в процессе чего же пострадали эти вещички, подошла в куче одежды, на которой сладко дрыхла Томка, явно признавшая вещи бывшего владельца и решившая посторожить их. Собрав их, и вытряхнув оттуда наглую крысу, сразу же ускакавшую на кухню, снова вернулась к порогу своей комнаты и спросила, вспомнив про телефон:
— Алексей, а кто это звонил?
— Запомни на будущее, мне не нравится, когда ты уходишь вот так вот, моя дорогая, — усмехнулся Волков, к моменту моего возвращения уже натянувший бельё и с интересом рассматривающий фотографии, стоявшие в рамках на столе. — Какая-то старая истеричка ошиблась номером. Потребовала от меня отчёта, кто такой, что делаю в квартире бедной и невинной девушки… В общем, явно с головой не дружит тётя. А что?
— Да? — В мою душу закрались подозрения, которые почему-то казались жестокой правдой. Мне отчаянно не хотелось в них верить, но факты говорят сами за себя. Из «старых истеричек» мне могла звонить только моя горячо любимая мама. Добавим к этому её вопросы по тому поводу, что в квартире дочери делает какой-то мужик, и понимаем, что все самые худшие опасения оказываются правдой. Выходит, Волков только что обматерил мою маменьку. А значит…
Неприятности — это мягко сказано. Скандал века — это для любителей. Ирина Александровна Соколова отличалась завидной способностью к организации задушевных истерик из ничего. Причём масштабы подобных мероприятий могли поспорить со Великой Отечественной войной. Не то, что бы я особо боялась мать, за годы сосуществования вместе привыкла и даже научилась абстрагировать в такие моменты от реальности. Однако, порой выносить её выдрыки становилось совершенно невозможно. И сейчас именно такой момент, когда мне не хватало именно разборок с ней. В чём-то Волков определённо был прав, назвав её старой истеричкой…
— Браво, Волков, — глубоко вздохнула и бросила в него его же одеждой, чувствуя, как к растерянности, что царила в моей душе, добавились гнев. Это не самый лучший коктейль для разумного конструктивного диалога, поэтому усилием воли я подавила в себе порыв наорать на Алексея, выставить его в том, в чём он есть, на лестничную клетку и закрыться в квартире. Вместо этого, продолжила говорить, старательно дозируя в голосе насмешку. — Ты только что умудрился наговорить «приятностей» моей матери. Как думаешь, она обрадовалась подобному обращению или как?
Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но ему помешал мой мобильник, заоравший во всю мощь своих динамиков довольно специфичную песню группы «Ария». «Зомби» называется. И не надо быть семи пядей во лбу, что бы вспомнить, что именно эта композиция стоит у меня на номере любимой мамочки.
Неприятности прямо-таки прут с утра пораньше. Как будто чувствуют, что сегодня я, мягко говоря, беззащитная.
Поискав глазами телефон, нашла раскладушку на стуле, взяла и ответила, мысленно готовясь к худшему. Алексей подошёл ко мне со спины и обнял за талию, уткнувшись подбородком в левое плечо, так как трубку я прижала к правому и склонила голову в ту сторону. Мне его вольность не понравилась, но вырваться не представлялось возможным, поэтому пока что приходилось терпеть его прикосновения и поглаживания обнажённой кожи живота.
Ожидания оправдались со слишком большой точностью. По мне, так лучше бы они не сбывались вообще, дав возможность более или менее спокойно разобраться с тем, что тут твориться.
— Юлия! Что приходит?! Как ты с матерью разговариваешь?! Кто это был?! Я только что тебе звонила на городской номер, а там ответил какой-то мужик! Как это понимать?! — Немного визгливый голос вонзился в мой разум, заставив поморщиться и пожелать Алексею долго и очень сильно икать по данному поводу. Не один день, желательно. — Я требую объяснений! Ты меня совершенно не любишь! Ты неблагодарная…
— Мамуль, мамочка, давай ты сейчас вдохнёшь и выдохнешь, а потом успокоишься, ага? — Заговорила с ней как можно более спокойным и невозмутимым тоном, перебив её на половине оскорблений в собственный адрес. — Мам, вот честное слово! Мне никто не звонил! Телефон молчал, ты, наверное, номером ошиблась.
— Как я могла ошибиться?! Я что, дура старая, по-твоему? — Иногда я подозреваю, что она специально цепляется к любым словам, что бы продолжать разборки.
— Мам…
Волков коснулся губами моей щеки. Приходилось бездействовать и молча переживать все ощущения, вызванные подобной лаской, потому что бы выбраться из его объятий, нужно было закончить разговор, а сейчас этот шаг равносилен подписанию смертного приговора самой себе.
— Не смей перебивать старших! — Она не желала меня слушать, продолжая орать так, что пришлось отнести трубку от уха подальше, потому как начинала болеть голова.
— Ну мам… — Добавила в голос детских, просящих ноток, что бы воззвать к единственному чувству, которое она может испытываться в отношении моей особы: материнскому инстинкту. Волков тем временем крепче прижал меня к своей груди, прокладывая дорожку из поцелуев от щеки, вниз по шее и к обнажённому плечу. Легонько пихнула его локтем в живот, что бы притормозил, но данный жест полностью проигнорировали. Сказать, что я начинала злиться по-настоящему, это в лучшем случае промолчать.
— Я двадцать с лишним лет мам! — Возможно мне показалось, но кажется, в её голосе нет больше того яростного напора. Значит, основные вехи скандала уже пережили. Это не может не радовать.
— Мамуль, ну я правду говорю, — Волков стал неторопливо отступать назад, к дивану, мягко и ненавязчиво увлекая меня за собой. Впрочем, он просто не оставил мне другого выбора, так как выпускать из своей хватки не собирался. — Успокойся. Я тебе цветок новый купила.
Шаг. Ещё шаг. Запнувшись обо что-то, едва не рухнула, вместе с этим козлом похотливым, но всё же смогла сохранить равновесие, пока не почувствовала, что мы упёрлись в мою кровать. После чего Алексей так же медленно уселся, посадив меня к себе на колени. Что-то у него в привычку входит такое положение: он сидя, а я сверху. И, возможно, меня назовут параноиком, но подобное не может не вызывать подозрений!
— Какой? — Мама сразу же ухватилась за мою новость, как утопающий за соломинку. Подозреваю, что сам этот скандал был затеян только с целью выманить очередное подношение, а не из-за обиды или беспокойства за свою дочурку. Впрочем, тут винить некого, я сама несколько лет назад расставила все точки над «i», когда с огромным трудом, через вереницу семейных разборок, уехала к Юльке в Ярцево.
— Мирт. Тот самый, который у тебя кошки съели, помнишь? Я тебе новый взяла, в подарок. И завтра привезу, обязательно, — судя по натужному сопению, мама очень сильно думает над тем, получить растение или продолжить тиранить меня.
Но, похоже, что всё-таки победил фанатизм цветовода. Аллилуйя, мать его.
— Хорошо. Наверное, я действительно ошиблась, — тяжкий вдох и короткое, но ёмкое, да ещё и преисполненное приказных ноток. — Не забудь позвонить, когда поедешь.
— Ага, пока мам, — она отключилась, я, собственно, тоже. Бросив телефон на стол, подняла глаза на Волкова, смотревшего на меня с каким-то непонятным выражением лица. Поддаваться определению оно не хотелось, поэтому решила не заострять на этом внимание.
Правда, теперь, когда проблемы семейного характера ушли на второй план, передо мной снова возник незабываемый вопрос «как дальше быть». Как жаль, что мы не на съёмках передачи «Что? Где? Когда?», где можно было взять подсказку зала.
— Отпусти меня, — вежливо попросила, положив руки поверх его ладоней, сжимающих мою далеко не осиновую талию.
— Зачем? — Деланно удивился Алексей, потёршись носом о моё плечо. — Мне нравиться такая поза. К тому же, ты сейчас настолько милая и беззащитная…
— Отпусти меня! — Почти выкрикнула, подавив желание сжаться в комок. Так уж сложилось, что сама я понимаю свою уязвимость и признаю это, но упоминание кого-то постороннего об этом причиняет практически физическую боль.
Он не двинулся с места, с интересом рассматривая меня. А я прекрасно осознавала, как выгляжу. Растрёпанная, бледная, взгляд как у затравленного зверя, который появляется всякий раз, стоит мне попасть в ситуацию, в которой не могу разобраться. И этот его взгляд, как будто редкую зверушку на руках держит, разрушил шаткую грань между мнимым спокойствием и давно уже надвигающейся истерикой.