Примерно в 10 утра в палату к Джею вместе с результатами КТ пришла доктор Мюллер, его лечащий врач-гематолог. Томография показала пневмонию у основания правого легкого, а также жидкость вокруг легких (плевральный выпот) с обеих сторон. Кроме того, была увеличена печень. Врач собиралась проконсультироваться по поводу пневмонии и плеврального выпота с пульмонологом. Тара уже немного пришла в себя. «А вы не собираетесь поговорить с гастроэнтерологом по поводу увеличенной печени и непрекращающихся болей в животе?» – поинтересовалась она.
Доктор Мюллер ответила, что решать будет пульмонолог. «А что насчет ОРДС? – не унималась Тара. – Джея положат в палату интенсивной терапии?»
«Это также остается на усмотрение пульмонолога», – снова ответила доктор Мюллер. Она сказала это довольно резко, словно давая Таре понять: хватит задавать столько вопросов, не мешайте нам работать, не лезьте в лечение Джея.
До прихода пульмонолога на работу оставались два мучительных часа, которые показались Таре целой вечностью. Видимо, все зависит от того, что скажет этот врач. Женщина была на пределе, готовая в любое мгновение выйти из себя, однако в то же время была совершенно измученной, а голова от недосыпа соображала с большим трудом. Пульмонолог, доктор Питерсон, прибыл вскоре после того, как Джею сделали укол морфина. Высокий, худощавый и с залысинами, он встал у изножья кровати. «Итак, что тут у нас?» – спросил врач.
Джей был не в состоянии говорить достаточно громко или внятно, чтобы его можно было понять. Он поднял на Тару измученные глаза. Его жена повернулась к пульмонологу.
– Со вчерашнего утра у Джея диспноэ[47] и тахипноэ[48], – доложила она.
– Какие крутые словечки, – удивился доктор Питерсон. В его голосе явно слышалось ехидство. Засунув руки в передние карманы халата, он качнулся назад на пятках, почти не отрывая глаз от линолеума на полу. – И где это мы такие выучили?
Тара не собиралась вступать в конфликт или кого бы то ни было злить. Она не хотела никому ничего доказывать – ее целью было попросту помочь Джею. Спокойно, но настороженно она ответила:
– Я работаю медсестрой в приемном покое, и у меня есть некоторый опыт ухода за пациентами отделения интенсивной терапии. Я обеспокоена из-за учащенного дыхания Джея, опухших рук и ног, а также раздутого живота, из-за которого ему тяжело дышать. Я надеюсь, что вы положите его в палату интенсивной терапии и, возможно, сделаете ему интубацию.
Доктор Питерсон так и не поднял глаз от линолеума – по правде говоря, он вообще никак не отреагировал («Он вел себя так, словно я только что прочитала ему страницу из телефонной книги», – вспоминала Тара). Врач обошел кровать сбоку, чтобы послушать легкие Джея. Он помог сонному пациенту присесть и приложил стетоскоп к спине.
– Судя по звуку, легкие у него чистые, – объявил доктор Питерсон, выпрямившись. – Изначально проблема явно не в них. Я изучил компьютерную томографию – следов пневмонии нет.
Для Тары это уже было на грани сюрреализма. Да, она уже несколько дней толком не спала и не ела, однако ранее тем же утром доктор Мюллер сказала, что у Джея в легких слышатся влажные хрипы, а потом сообщила, что КТ показала пневмонию. Неужели Таре послышалось? Или она неправильно ее поняла?
– Руководствуясь своим более чем двадцатилетним опытом, – продолжил говорить доктор Питерсон, главным образом полу, – могу вам сказать, что у Джея нет ни пневмонии, ни жидкости в легких. Его легкие сдавлены из-за плеврального выпота – жидкости вокруг них. Это просто ателектаз.
Ателектазом называют незначительное, как правило безвредное, спадение нижних долей легкого. Так, например, большинство пациентов испытывают это состояние в той или иной степени из-за менее глубокого дыхания, чем обычно.
– Но что насчет его затрудненного дыхания? – настаивала Тара, показывая на мужа.
– Похоже, морфий делает свое дело, – ответил доктор Питерсон. Тара не могла понять, сказал ли он это с сарказмом или с высокомерием. По легкой усмешке в его голосе она решила, что дело в последнем. Почему он разговаривал с ней свысока? Потому что она медсестра? Или потому что женщина? Или же дело было в том, что она едва дотягивала до 1,60 метра, даже в медицинских сабо с толстой подошвой? Или же он вел себя подобным образом со всеми?
Морфий уже не одно столетие использовался для лечения одышки. В паллиативной медицине[49] он просто находка, да и в неотложной медицинской помощи бывает чрезвычайно полезен, только вот устраняет лишь симптом, никак не воздействуя на его первопричину.
Тара понимала, что не может позволить запугать себя или оскорбиться, даже в случае снисходительного хамства. Она заставила себя ответить как можно более спокойным и ровным голосом.
– Но что насчет БИПАП? – спросила она. – Мы же можем попробовать этот метод?
БИПАП – это специальная дыхательная маска, с помощью которой воздух под давлением подается в легкие. В отличие от аппарата ИВЛ, она не требует проведения инвазивной интубации, так что зачастую используется в качестве временной меры для пациентов с затрудненным дыханием.
Доктор Питерсон отрицательно покачал головой.
– Раз уж на то пошло, нам нужно понизить уровень кислорода, чтобы мы могли отслеживать изменения оксигенации. Прямо сейчас уровень насыщения составляет сто процентов – пожалуй, он получает его слишком много.
В норме уровень насыщения кислородом составляет 95–98 процентов. Врач наклонился над кроватью и немного убавил подачу кислорода.
– А что насчет отека? – не унималась Тара. – У него руки и ноги опухли.
– Отек чисто формальный, – все так же невозмутимо ответил врач.
– А вам не кажется, что у него гипергидратация?[50] – с недоверием спросила Тара. – В нем два лишних литра жидкости, а диурез уменьшился.
– Раз уж на то пошло, ему нужно больше жидкости, – ответил доктор Питерсон. У пациентов с жаром повышенная потребность в ней, а после химиотерапии большинству требуется дополнительная гидратация. – Я бы хотел, чтобы ему перестали давать фуросемид, даже несмотря на легкие хрипы.
«Постойте, – подумала Тара. – Погодите! А разве он только что не сказал, что, судя по звуку, легкие у Джея чистые? А теперь он говорит про какие-то хрипы?» Все это чертовски сбивало с толку. Было очевидно, что Джею сильно нездоровится, а его состояние только продолжает ухудшаться. Тем не менее медсестры, казалось, так не считали, равно как и лечащий врач-гематолог и пульмонолог – специалист по интенсивной терапии. Неужели она все неправильно понимала? Женщина словно пробиралась сквозь лес кривых зеркал.
Интубация больного – очень важная процедура, которая может спасти жизнь в критическом положении. И иногда ее делают заранее, не дожидаясь кризиса.
День клонился к вечеру, а Тара не находила себе места. Грудь, спина и шея Джея покрылись серыми пятнами с синим отливом. Его руки распухли так же сильно, как и ноги, и он жаловался на неприятное покалывание в конечностях. Теперь у него болело правое колено. Когда пришла медсестра, чтобы повесить на стойку пакет с физраствором, Тара выразила свое беспокойство по поводу цвета кожи Джея.
– Это побочный эффект химиотерапии, – ответила та.
Тара понимала, что ее медицинские знания не охватывают всех тонкостей онкологии. И тем не менее неужели все это было побочным эффектом лечения? Как такое вообще возможно? Джей все продолжал показывать на живот с правой стороны: он по-прежнему болел. Мужчина был не в состоянии говорить, однако сумел показать шесть пальцев, когда Тара попросила его оценить силу боли по шкале от 1 до 10.
Ближе к вечеру у Тары наконец состоялась встреча с доктором Мюллер и Констанс[51], старшей медсестрой на этаже. В конференц-зале Тара сообщила им о своем недовольстве уходом, оказываемым Джею.
– У него с утра понедельника учащенное дыхание, а еще с воскресного вечера болит живот. Так продолжать дышать невозможно. Боюсь, он просто не выдержит. – Когда на ее резкую оценку ситуации не последовало никакой реакции, Тара добавила: – Я хочу, чтобы Джея перевели в палату интенсивной терапии. Возможно, ему следует провести плановую интубацию.
Интубация – установка дыхательной трубки для подключения аппарата ИВЛ – зачастую проводится при неотложной ситуации, например остановке сердца или шоковом состоянии. В подобных экстренных случаях процедура может спасти человеку жизнь, хотя это очень напряженная и нервная ситуация, когда ставки взлетают до небес (в отличие от спокойной, контролируемой интубации, проводимой анестезиологом перед плановой операцией).
О плановой интубации речь идет, когда решение установить дыхательную трубку принимается до возникновения неотложной ситуации. Если все идет к тому, что пациенту она в итоге понадобится, то лучше уж поставить ее прежде, чем давление упадет до критического значения либо начнут отказывать сердце или легкие. Разумеется, не стоит проводить интубацию без необходимости, так как она представляет собой инвазивную процедуру, способную причинить пациенту немало вреда. Это должно быть тщательно взвешенное решение.
Доктор Мюллер сказала:
– В нашей больнице не проводят плановую интубацию.
Она бросила взгляд на Констанс, и Таре показалось, что они обменялись улыбками.
– Мы уже через это проходили, – добавила доктор Мюллер. Тара посмотрела на нее в недоумении. Что именно она имела в виду? Что они уже сталкивались с подобной клинической ситуацией прежде? Или же что уже приходилось иметь дело с надоедливыми родственниками-медиками?
– Капля медицинских знаний, – продолжила доктор Мюллер, – может представлять огромную опасность.