«Так вот оно что, – подумала Тара. – Их просто достало, что я постоянно их беспокою. Я для них просто надоедливый родственник пациента. Лишь неугомонная медсестра, которая мешает делать свою работу. Они просто хотят от меня отделаться».
Тара набрала в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться. Прошло уже восемь с половиной недель с тех пор, как Джей впервые взял в руки тот обруч. Восемь с половиной недель погружения в какую-то альтернативную реальность, непостижимый потусторонний мир, в котором не было ни намека на нормальность.
– Я понимаю, что вы учились гораздо дольше меня, – ответила она доктору Мюллер, изо всех сил стараясь держать эмоции под контролем. – И осознаю, что вы знаете об онкологии больше меня, но все равно не могу взять в толк, как Джей может и дальше дышать с таким же огромным трудом, как и последние тридцать часов.
Голос доктора Мюллер немного смягчился:
– Не поймите меня превратно, вашему мужу определенно нездоровится. Однако, – тут он снова стал твердым, – его состояние недостаточно тяжелое. Может, в больнице поменьше его бы и положили в палату интенсивной терапии, но не здесь.
«Это что, сарказм? – недоумевала Тара. – Неужели в ней говорит эго человека, работающего в крупном учреждении?» У Тары было такое чувство, что ее может в любой момент вырвать – в тот момент в конференц-зале пришло осознание того, что никто, ни один человек на свете, не поможет Джею попасть в палату интенсивной терапии. Она даже подумала о том, чтобы попытаться перевести мужа в другую больницу, однако он явно был в слишком тяжелом состоянии для этого. Тара напрягла мозги, пытаясь придумать хоть какой-то способ помочь ему. Что угодно, лишь бы привлечь их внимание.
– Боль в колене, – выпалила она. – Последние несколько часов Джей жаловался на боль в колене. – Она понимала, что на фоне всего остального этот симптом был чем-то незначительным, однако ей отчаянно хотелось вернуть медиков в палату супруга. Боль в колене у пациента с гемоконтактной инфекцией может указывать на воспаление сустава, так что врачи были просто обязаны исследовать этот симптом.
Доктор Мюллер, казалось, была готова ей уступить, лишь бы закончить эту встречу:
– Я зайду, чтобы взглянуть на его колено, перед уходом, хорошо?
«Нет, – подумала Тара, – не хорошо!» Вместе с тем женщина понимала, что это максимум, на что вообще можно рассчитывать. Таре едва удалось подняться на ноги, чтобы выйти из комнаты. Она никогда в жизни не чувствовала себя настолько беспомощной – будь то в качестве медсестры или просто человека, – как в тот самый момент. Что бы она ни сказала или ни сделала для Джея, ей было никак не заставить никого в больнице что-либо предпринять.
Выйдя в коридор, Тара наткнулась на социального работника. «Эти люди каждый день имеют дело с чем-то подобным, – заверила она Тару. – Доверьтесь им». Из-за двери конференц-зала, который она только что покинула, отчетливо доносились смешки. Наверное, Констанс и доктор Мюллер смеялись над чем-то совершенно другим – ей-то уж точно приходилось бывать по ту сторону баррикад. Однако она не могла отделаться от ощущения, что они потешаются над ней и ее жалкими попытками поиграть во врача.
Тара стала с волнением ждать, когда придет доктор Мюллер, чтобы осмотреть колено Джея. Его кожа стала теперь уже сизого цвета, а частота дыхания превысила 40 вдохов в минуту. Казалось, темно-серые пятна ползут из-под халата по коже к лицу. Он был в возбужденном состоянии и снова жаловался на покалывания в руках и ногах. Когда пришла медсестра, чтобы зафиксировать жизненные показатели, Тара спросила у нее об этом.
– Это побочный эффект химиотерапии, – ответила та. Быстро записав показатели, она вышла из палаты.
Ноги Джея были распухшими и ледяными. Тара наклонилась и принялась нежно их массировать, чтобы хоть немного согреть.
– Так лучше? – спросила женщина. Она не расслышала ответ Джея, так что наклонилась поближе.
– Я люблю тебя, – прошептал он, и Тару затрясло от паники. Краем глаза она заметила кровь, сочащуюся из груди Джея – того самого места, где прежде был постоянный катетер. Она отчаянно нажала кнопку вызова персонала, хотя и понимала, что уже достала всех медсестер.
Было почти четыре вечера, когда доктор Мюллер наконец пришла в палату Джея – с их последнего разговора в конференц-зале прошел час. Она устремилась прямиком к правому колену пациента и принялась сгибать и ощупывать сустав, потом пожала плечами, будто бы не заметив ничего необычного. Затем женщина отошла назад и окинула Джея взглядом – было такое чувство, словно она чуть ли не впервые его увидела.
– Как давно у него это с кожей? – медленно спросила доктор Мюллер. В ее голосе послышалась нескрываемая тревога.
– Еще с обеда, – резко ответила Тара. – Медсестра сказала, что это побочный эффект химиотерапии.
Едва она успела договорить, как доктор Мюллер с читающейся в глазах паникой сказала:
– Это не нормально. – И выбежала из палаты, чтобы назначить анализ газового состава крови.
Помимо реанимационной бригады, в больницах есть еще бригада экстренной помощи – ее можно вызвать еще до серьезных проблем вроде остановки сердца.
Прошло 10 минут, а в палату так никто и не пришел. Тара посмотрела уровень насыщения крови кислородом на мониторе – тот показывал 82 %. Она снова нажала на кнопку вызова. Никого. Выбежав в коридор, Тара увидела доктора Мюллер – она разговаривала по телефону на сестринском посту. Время для любезностей прошло.
– Степень насыщения кислородом упала до восьмидесяти двух процентов! – рявкнула она. – Мой муж в критическом состоянии!
– Я назначила анализ газового состава крови, – ответила доктор Мюллер непривычно дрожащим голосом.
Тара бросилась обратно в палату.
– Где, черт возьми, этот газовый анализатор? – не церемонясь, охрипшим голосом бросила Тара двум подошедшим наконец медсестрам, но они не знали. Медработницы попытались измерить уровень насыщения кислородом, однако теперь монитор больше ничего не показывал. Они попробовали сделать это на пальцах рук и ног, на ушах, на лбу – ничего. Чтобы убедиться, что прибор просто не вышел из строя, они попробовали другой, а потом еще один.
Тара наблюдала за ними, не веря своим глазам. Было совершенно очевидно, что медсестры не могут получить показания не из-за неисправных приборов, а потому, что вся сосудистая система Джея дала сбой.
– Его нужно интубировать! – закричала женщина.
Джей безжизненно показал на мочевой пузырь, давая понять, что ему нужно пописать. Она принесла ему судно, и туда вытекло сто кубиков крови. Тара больше не могла себя сдерживать.
– У него почки отказывают! – заорала она на медсестер. – Его нужно перевести в отделение интенсивной терапии!
Прошло еще 15 минут, пока наконец не пришел лаборант, чтобы сделать анализ газового состава крови. Конечно, нащупать пульс у Джея теперь было попросту невозможно, так что он не смог взять образец артериальной крови. Было уже без двадцати пять, когда Тара услышала, как доктор Мюллер кричит в коридоре: «Вызывайте бригаду экстренной помощи!»
– Самое, мать твою, время! – выкрикнула Тара из палаты Джея. Хотя ее и трясло от страха, она также испытала чувство облегчения.
Бригады экстренной помощи появились в больницах, когда все осознали, что после отказа сердца или легких редко удается по-настоящему «спасти» пациента, какой бы усердной ни была реанимационная бригада. Тогда-то и появилась идея создать бригаду экстренной помощи, чтобы она начинала спасать пациента прежде, чем его у него остановится сердце. Больше не нужно было ждать, пока у больного пропадет пульс или он перестанет дышать. Теперь он мог рассчитывать на медицинскую помощь на уровне палаты интенсивной терапии, как только клиническая картина начнет ухудшаться.
Как только была вызвана бригада экстренной помощи, в палату Джея тут же хлынул поток людей. Тем временем, пока они облачались в защитную одежду, пациент принялся с бульканьем и хрипом хватать ртом воздух.
– Черт бы вас побрал, – взревела Тара. – Почему же вы меня не послушали! Теперь у него агональное дыхание! Его нужно было еще утром интубировать!
Когда дыхание стихло, бригада стала готовиться к проведению сердечно-легочной реанимации (СЛР).
Джея повернули на бок, чтобы подложить ему под спину компрессионную доску, и на мгновение его голова повернулась в сторону Тары. Этого хватило, чтобы она увидела: его зрачки расширились до предела – зловещий клинический признак отека мозга, из-за которого его начинает выдавливать из черепной коробки в позвоночный столб.
– Гребаные ублюдки! – завопила Тара одновременно на всех и ни на кого конкретно. – Теперь он в отключке! Я всем вам говорила, но никто не слушал! Я весь день твердила вам, что ему все хуже!
Реанимацию продолжали проводить в строгом соответствии с протоколом, который был до боли знаком Таре-медсестре, однако в ее нынешней роли казался чем-то до жути нереальным. Кто-то у изголовья кровати Джея сделал ему интубацию, а затем принялся сжимать мешок Амбу, закачивая в легкие воздух. Другой врач, всем весом навалившись на свои сцепленные на груди Джея руки, делал непрямой массаж сердца, с каждым нажатием раскачивая кровать. Третий человек одну за другой вливал через катетер ампулы с эпинефрином и атропином, чтобы привести сердце и сосуды в действие. Кто-то еще поспешно брал кровь на анализ. Стоявшая в углу медсестра методично записывала все происходящее.
У дальней стены палаты Тара увидела доктора Мюллер. Гематолог смотрела в потолок, сложив руки перед собой, чуть ли не в молитвенной позе. «Это все ты сделала! – прошипела на нее Тара. – Ты еще об этом пожалеешь».
– СЛР ненадолго прервали, чтобы проверить пульс. «ЭМД», – объявил кто-то, и Тара почувствовала, как земля уходит из-под ног. Электромеханическая диссоциация – это опаснейшее состояние, при котором сердце испускает электрические сигналы, которые, однако, не приводят к значительным сокращениям, в результате чего пульс обнаружить не удается