Неидеальная медицина. Кто виноват, когда в больнице что-то идет не так, и как пациенту при этом не пострадать — страница 31 из 76

Система ЭМК предлагает и другой способ повышения качества медицинского обслуживания – популяционный анализ. Так, например, больница может пройтись по всем больным диабетом пациентам и выяснить, кто больше года не обращался к стоматологу или у кого слишком высокий уровень холестерина. Это может помочь учреждению понять, нужно ли нанимать еще одного офтальмолога или выделить дополнительные деньги на учебные семинары по правильному питанию. Подобное исследование также может показать, приносят ли те или иные меры результаты. Так, например, если больница нанимает дополнительных медсестер, чтобы они обзванивали пациентов после выписки, способствует ли это снижению уровня повторных госпитализаций?

Вместе с тем система ЭМК также способна ухудшить медицинское обслуживание и стать источником проблем. Неудобный интерфейс вынуждает медсестер и врачей прибегать к уловкам, которые могут таить в себе опасность. Важные предупреждения теряются в море совершенно бесполезных, в результате чего могут остаться незамеченными. Коды диагнозов, предназначенные для удобного выставления счетов, могут нарушать нормальной диагностический процесс. Из-за функции «скопировать и вставить» записи в медицинских картах могут становиться слишком объемными, напоминая те онлайн-соглашения по «условиям предоставления услуг», которые вы наверняка никогда не читаете.

Вместе с тем, как по мне, самым большим источником вреда является тот факт, что все внимание в кабинете врача теперь уделяется компьютеру, а не пациенту. Трудно вести полноценный разговор, когда глаза собеседника прикованы к экрану. И дело тут не только в том, что мне кажется, будто болтовня – это самое интересное, что есть в медицине. Прежде всего, я сокрушаюсь по этому поводу из-за того, что общение с пациентом – это один из самых мощных инструментов по предотвращению врачебных ошибок. Разумеется, это не панацея, однако практически все рассмотренные мной в этой книге случаи можно было бы предотвратить – или по крайней мере минимизировать причиненный ими вред – за счет более эффективной коммуникации между медицинскими работниками и больными. История Джея определенно демонстрирует многочисленные примеры плохого взаимодействия. Ошибкой медиков было то, что они не стали объяснять свои диагностические рассуждения или план лечения. И они уж точно не особо хорошо слушали, когда Тара пыталась до них достучаться.

Технология также сыграла в этой ошибке определенную роль, так как персонал, судя по всему, придавал больше значения данным приборов (показания пульсоксиметра были в норме, рентген грудной клетки дал отрицательный результат на пневмонию и т. д.), чем клиническому состоянию больного, которое неуклонно ухудшалось. Так называемые объективные факты создали образ пациента, который совершенно не соответствовал ситуации с лежащим в кровати реальным человеком. Комментарий Роберта Вахтера о технологиях и ответственности в случае с лихорадкой Эбола в Далласе остается актуальным и тут: «Они – машины – не практикуют медицину. Это делаем мы».

Вполне вероятно, что, даже получив первоклассную медицинскую помощь, Джей все равно бы умер. В конце концов, у него была тяжелая форма лейкемии и он заразился опасными бактериями после агрессивного курса химиотерапии – каждый из этих трех элементов может быть губительным сам по себе, не говоря уж об их сочетании. Тем не менее нет никаких сомнений в том, что его медицинский уход был подорван неэффективной коммуникацией, которую никакое чудо техники преодолеть не способно. Конечно, это было не единственной ошибкой в случае с Джеем, однако плохое взаимодействие определенно усугубило причиненный вред на каждом из этапов.

8Последствия

Что конкретно делать после того, как муж умер у тебя на глазах?

Суматоха реанимации к этому времени уже стихла. Медики покинули палату Джея, стягивая на ходу защитные костюмы и маски, толкая перед собой тележки с оборудованием. Пришел уборщик со шваброй.

Тару вывели в коридор, и теперь она стояла напротив палаты Джея, пытаясь понять, что ей делать. Она прислонилась спиной к стене напротив двери. Следовало ли ей кому-то позвонить? Заполнить какие-то бумаги? Просто стоять здесь и ждать? Но кого или чего именно она должна была ждать? В приветственной глянцевой брошюре, которую им выдали, когда Джея только положили в больницу, об этом не было ни слова. От невыносимой беспомощности женщина лишилась последних сил и теперь боялась, как бы не растечься по линолеуму на полу, растворившись среди коричневых, бежевых и серых клякс.

Тара не знала, что ей следовало делать в эти посмертные минуты, однако, к несчастью, прекрасно представляла, что в это самое время происходило с Джеем. Она в точности знала, каким будет посмертный уход, так как сама неоднократно его проводила. Как только убитых горем членов семьи выводят из палаты, медсестры берутся за подготовку тела. Тару передернуло от осознания того, что происходило по другую сторону двери, и сжалась от внезапно нахлынувшего чувства одиночества. Она попыталась отогнать пришедшие в голову образы, однако они упорно преследовали ее. Женщина так и видела, как медсестры вытирают физиологические жидкости – кровь, рвоту, кал. Она представляла, как они вытаскивают катетеры и снимают электроды для ЭКГ. Надеялась, что сестры делали все нежно, но понимала, что для них это всего лишь работа. Медсестры запросто могли обсуждать предстоящий отпуск, сдирая повязки и остатки марли с тела Джея. Даже если они и относились к нему с уважением, выполняя обязанности, то могли обсуждать состоявшееся на прошлых выходных свидание или сетовать на тяжкий график, зная, что пациент их не услышит.

Тара представляла, как они перекатывают коченеющее тело Джея сначала на левый, а потом на правый бок, чтобы подсунуть под него виниловый мешок для трупов. Стягивая окровавленные простыни, они могли посмеяться над какой-то подслушанной в столовой глупостью. Рука или нога ее мужа могли соскользнуть с края кровати, пока одна из медсестер рекомендовала другой новый ресторанчик ливанской кухни, где всем работникам больницы предоставляли 15-процентную скидку. Подготовка тела для них была не более чем работой.

Мучительнее всего Таре было представлять то, что они сделают в самом конце. Прежде чем вернуться к обычной работе, прерванной реанимацией, им предстояло выполнить одну последнюю задачу: они должны были застегнуть мешок для трупов. Молния будет начинаться у ног Джея. Бегунок может не поддаться с первой попытки, и медсестры, поморщившись, дернут посильнее, и первые зубцы застежки начнут сходиться вместе. Бегунок поползет неумолимо вверх, постепенно погребая под белым винилом тело ее мужа. Медсестрам придется немного притормозить, когда они обогнут грудную клетку и приблизятся к голове, а затем с финальным рывком скроют лицо.

«Я знала, что в конечном счете его ожидает погружение во тьму в этом белом, лишенном воздуха мешке для трупов, – сказала Тара, описывая мне тот момент. – Это было лицо, которое я гладила, целовала, к которому прижималась. От мысли о том, что Джей не сможет дышать в этом мешке, у меня самой перехватило дыхание. Я стала задыхаться и подумала, что умру от сильнейшего страха и горя».

Таре было невыносимо стоять по другую сторону стены, представляя задыхающегося в мешке для трупов Джея. Женщина чувствовала, что если останется еще на чуть-чуть, то она взорвется. Там у нее больше не было ничего и никого. Шатаясь, она прошла по коридору и покинула больницу. Было лишь одно место, где она могла почувствовать себя в безопасности. Лишь одно место, где ее поймут, – приемный покой.

Каким-то образом ей удалось доехать до больницы на машине. Нетвердой походкой она зашла в приемный покой и обрушилась на первую попавшуюся медсестру. «Кажется, я умираю», – сказала она. Коллеги поспешили увести Тару в свободный смотровой кабинет. Кто-то измерил пульс и давление, после чего ей сразу же поставили капельницу с физраствором.

«Джей умер, – сказала она им сквозь слезы. – Нет, его убили! Джея убили!» Тара заметила, как переглянулись ухаживавшие за ней врач с медсестрой, но продолжала настаивать. «Я не сошла с ума, – умоляющим голосом сказала она. – Они убили его». Женщина стенала и плакала в окружении своей семьи из приемного покоя. Впервые, казалось, за целую вечность Тара чувствовала себя в безопасности, наконец-то оказавшись среди людей, которые не дадут ей умереть, хотя именно этого она и жаждала.

Медсестра вставила в капельницу шприц, и краем глаза Тара уловила маслянистое свечение его содержимого, узнав ативан[56]. «Дайте мне только полмиллиграмма, – слабым голосом сказала она. – Одного для меня слишком много». Другая медсестра обняла ее, прижав к себе лицом, в то время как комната вокруг сузилась до черной щели, и женщина погрузилась в глубокий и безмятежный сон.

Чтобы добраться домой из Шанхая, у Саши ушло целых три дня. Опоздав на пересадку, она застряла в Китае, одна в 15 лет, без возможности связаться с матерью, все еще переваривая последние новости о том, что у ее отца обнаружили рак, и приходя в себя после того, как ее путешествие столь внезапно прервалось. К счастью, Саша унаследовала от Джея его находчивость. Она воспользовалась кредитной картой на экстренный случай, которую дал ей отец, разобралась, как забронировать номер и добраться до гостиницы, купила новые билеты и 72 часа спустя прибыла в Штаты – разбитой и измотанной, но целой и невредимой.

Тара встречала ее в аэропорту, взяв с собой столько родственников, сколько смогло поместиться в минивэне. После двухчасовой поездки в аэропорт она была в полукоматозном состоянии и как никогда нуждалась в поддержке родных. Женщина была не в состоянии даже расчесать себе волосы, однако ясно дала понять, что желает дать Саше возможность рассказать о своем путешествии, прежде чем сообщить ожидавшую ее ужасную новость. Ей хотелось дать дочери шанс хотя бы немного побыть обычным подростком, смакующим только что пережитое приключение, которому предстояло стать определяющей вехой в ее жизни, прежде чем на нее всем своим весом свалится еще более судьбоносный опыт.