Только вот Тару воротило от всей той лжи и уверток, которые она слышала от коллег-медиков в процессе дачи показаний. «У меня не складывалось ощущения, что кто-то – будь то отдельные люди или больница в целом – был готов признать свои ошибки и неверные клинические решения», – сказала она. Джей был настолько прямолинейным человеком, что всегда признавал свои промахи, даже самые пустяковые. Она не могла себе представить, чтобы он смирился с этими трусливыми увертками медперсонала. «Я не думала, что они признали наличие у них в больнице системных проблем», – сказала она. Будучи медсестрой, Тара просто не могла принять предложение, пока ситуация не изменится. «Я хотела, чтобы этими проблемами занялись», – сказала она.
Тара отвергла все предложения. Адвокаты поддержали ее, чувствуя, что у нее есть все шансы выиграть дело в суде. Тот факт, что больница все продолжала увеличивать предлагаемую сумму компенсации, говорил о том, что руководство нервничало. В конце концов, пациент умер, а присяжные склонны сочувствовать людям, понесшим тяжелую утрату.
Если получение показаний было болезненным, то подготовка к предстоящему судебному процессу стала для Тары настоящей пыткой. За неделю до отбора присяжных юристы устроили для нее инсценировку заседания, чтобы она могла ознакомиться с тем, как именно оно проходит. Женщина села за свидетельскую трибуну в воображаемом зале суда, обустроенном в офисе адвокатской фирмы. Юристы засыпали ее вопросами, а ей было велено направлять свои ответы присяжным – в данном случае на плакат с ними, висевший на противоположной стене. Тара изо всех сил пыталась разговаривать со стеной, однако это казалось нелепым и неестественным. Она то и дело рефлекторно поворачивалась обратно к адвокату, который ее опрашивал. Хуже всего было то, что вдова запиналась во время ответов. Она путалась с простыми вопросами и не могла толком рассказать то, что прекрасно знала.
В какой-то момент юрист попросил ее повторить слова Джея, сказанные ей в ночь перед смертью. Это были четыре простых слова. Четыре ужасных слова. Четыре мучительных слова, которые до сих пор преследуют ее: «Я… не могу… дышать».
И тем не менее в тот самый момент, сидя за воображаемой свидетельской трибуной, она не могла их вспомнить. Тара судорожно копошилась в памяти, пытаясь выудить эти четыре слова, которые отпечатались в ее душе. Когда стало ясно, что она не сможет их вспомнить, женщина пришла в отчаяние.
Заметив ее панику, адвокаты переключились на более простые и обыденные вопросы. Они стали спрашивать всякие простые вещи о времени и месте событий, однако она все равно не могла ответить даже на самые основные. Ситуация была патовой. Наконец юристы дали отбой, и Тара, шатаясь, побрела к выходу.
Пять дней спустя – за день до отбора присяжных – больница значительно повысила предлагаемую сумму финансовой компенсации. К этому времени Тару почти каждый день тошнило и трясло, она почти не ела и не спала. Ее вес, который пришел в норму годом ранее, снова упал до 40 килограммов. «Я чувствовала себя парализованной, – сказала она, – словно меня что-то душило. Я не думала, что смогу пережить суд, и знала, что дети будут присутствовать и увидят, как их мать разваливается на части. Я наконец осознала, что не в состоянии изменить сломанную систему этой больницы, точно так же, как не смогла спасти Джея». Она приняла предложение, однако больница вину не признала.
Получение денег после потери близкого человека противоречит любой человеческой логике. Заменить незаменимое невозможно – мучительно даже думать об этом. Мысль о том, чтобы заполнить образовавшуюся дыру всяким бестолковым барахлом, противна человеческому духу. И тем не менее…
И тем не менее именно так наша судебная система разбирается с врачебными ошибками. Именно это получила Тара, потеряв любовь всей жизни, – чек. Пугает даже употребление этих двух понятий в одном предложении – любимый человек и клочок бумаги с цифрами на нем. И тем не менее…
И тем не менее деньги могут принести осязаемые изменения. Помимо счетов, по которым было нужно платить, Таре приходилось раскошеливаться и на практические аспекты восстановления. Психотерапия – занятие не из дешевых и не из легких, – однако она позволила Таре и ее детям справиться с травмой, полученной из-за внезапного и болезненного ухода Джея из их жизней. Женщине понадобились годы лечения, чтобы избавиться от парализующих воспоминаний о смерти мужа у нее на глазах. Кроме того, благодаря этим деньгам она смогла приезжать к детям в гости, когда они разъехались по колледжам, помогать им справляться с болезненными эмоциями, преследовавшими их многие годы.
Между тем деньги не смогли вернуть Таре веру в медицинскую систему. Не восстановили натянутые отношения с родными и друзьями. Не оправдали потерянные годы страданий и горя. И конечно же, не вернули Джея. Не дали Саше и Крису отца. Не смогли заполнить пульсирующую, бездонную дыру, образовавшуюся из-за утраты спутника жизни. Они лишь сделали весь ужас происходящего чуть менее чудовищным.
Тара полностью отдавала себе отчет, насколько хуже была бы ее жизнь без финансового урегулирования. Переживать горе, ПТСР и бессонницу, при этом пытаясь быть сильной ради детей и борясь с сокрушительным эмоциональным опустошением, было уже трудно. Переживать все то же самое без копейки в кармане было бы немыслимой жестокостью, хотя именно такова судьба многих людей.
Судебные процессы по делам о врачебной халатности далеки от совершенства. Они требуют большого количества денег и усилий, из-за чего доступны лишь для крошечной части пострадавших пациентов. Кроме того, их результат зачастую непредсказуем: разные присяжные могут прийти к противоположным выводам, отталкиваясь от одного и того же набора фактов, а финансовые выплаты пациентам могут сильно различаться.
КОММЕНТАРИЙ ЮРИСТА РФ
В российской действительности скорее все наоборот. Суды общей юрисдикции завалены гражданскими исками о некачественном оказании медицинской помощи. Существует негласная презумпция виновности врача, поэтому выиграть суд пациенту довольно легко.
Кроме того, их побочным эффектом становится оборонительная медицина – все те дополнительные анализы и процедуры, что назначают врачи из страха судебного преследования, оправданного или нет.
Помимо пустых затрат на оборонительную медицину, которые, по современным оценкам, достигают, 45–55 миллиардов долларов, эти чрезмерные меры способны причинить пациентам реальный вред. Так, проведенная без особой надобности компьютерная томография способна сама по себе привести к повреждению почек из-за введенного внутривенно контрастного вещества, раку из-за дополнительного излучения, а также, само собой, ложноположительным результатам, которые появляются словно грибы после дождя.
С учетом всех этих недостатков было бы разумно задаться вопросом, есть ли хоть какой-то толк от всех этих исков. Действительно ли эта система судебного преследования врачей за халатность делает медицину безопаснее? На этот вопрос сложно дать хоть сколько-нибудь достоверный ответ, так как провести полноценное рандомизированное контролируемое испытание невозможно. По оценкам исследователей, взявшихся проанализировать имеющиеся данные, лишь 7 % пациентов, пострадавших от врачебной халатности, получают какую-либо компенсацию. С другой стороны, менее 20 % получивших компенсацию людей действительно пострадали. Кроме того, более половины выплачиваемых денег уходит на покрытие судебных издержек. Таким образом, эта система как минимум неэффективна[72]2. Многие представители медицинского сообщества полагают, что эта стратегия не способствует повышению безопасности, а лишь вынуждает врачей практиковать оборонительную медицину.
Пожалуй, неудивительно, что большинство адвокатов, специализирующихся на делах о врачебной халатности, утверждают, что система судебного преследования идет на пользу безопасности пациентов. «Дело в том, – сказал мне адвокат из Сиэтла Питер Малленикс, – что медики не особо хорошо справляются с самостоятельным подержанием порядка». Любое дело о халатности затрагивает не только обвиняемого, «но и всех остальных врачей, которые с ним знакомы». В медицинском сообществе наблюдается волновой эффект, в результате которого оказываются затронуты как отдельные люди, так и регулирующие органы, в результате чего судебные процессы способны спасать жизни. «На каждое дело о халатности, – сказал Малленикс, – приходится врачей пятнадцать, которые, посмотрев на происходящее, подумают: „Лучше бы мне так не делать!”» Он провел аналогию с безопасностью машин: «Теперь у нас есть ремни, подушки безопасности и превосходные тормоза – все благодаря тому, что система привлекала автомобильную промышленность к ответственности».
Именно это получила Тара, потеряв любовь всей жизни, – чек от больницы, в которой была совершена роковая врачебная ошибка.
Вас, наверно, не удивит, что многие врачи не согласны с такой точкой зрения. Уж точно большинство британских медиков не отреагировали подобным образом, когда доктора Хадизу Бава-Гарба признали виновной в неумышленном убийстве Джека Эдкока. Скорее они благодарили Бога, что это случилось не с ними. Это был слишком хорошо знакомый для всех сценарий: когда работы чересчур много, людей слишком мало, а техника подводит, приходится то там, то здесь срезать углы, чтобы выжить. Они не извлекли урок по поводу того, какие медицинские действия необходимо предпринимать в подобной ситуации – в их глазах суд лишь делал врачей козлами отпущения за недостатки всей системы здравоохранения.
Между тем даже вне рамок столь чрезвычайно необычного дела, повлекшего за собой уголовное наказание, угроза судебного иска – пускай даже в теории – вызывает страх в сердцах большинства врачей. Даже знание того факта, что медики выигрывают большинство дел[73]