В ответ главный врач повторил, что закон «запрещает разглашать информацию посторонним лицам». Посторонним лицам? Ближайшие родственники считались посторонними лицами? «Многие из поднятых в вашем письме вопросов, – написал главный врач, – не подлежат разглашению или обсуждению».
Нэнси и Мелисса были озадачены такой реакцией и решили взглянуть, что действительно говорится по этому поводу в законе. Формулировки были довольно запутанными, однако суть, по всей видимости, заключалась в том, что материалы внутренних расследований не могут запрашиваться судом. Их можно использовать лишь для дисциплинарных слушаний, проводимых соответствующим лицензирующим органом. Видимо, этот закон был принят, чтобы больницы не отказывались от анализа собственных врачебных ошибок из-за страха судебных разбирательств. Вместе с тем ни Нэнси, ни Мелисса не увидели ни слова о запрете на общение с родственниками пострадавших пациентов.
Лишь в октябре Нэнси удалось добиться еще одной встречи с главным врачом местной больницы. На этот раз присутствовали также адвокат и член совета директоров больницы. Ответ, однако, она получила прежний: закон штата запрещал им разглашать информацию. Суть сказанного ими была следующей: «Если хотите, чтобы мы с вами поговорили, вам придется изменить законодательство». Как ни странно, они даже предложили с этим помочь.
Следующие несколько месяцев Нэнси старалась поддерживать контакт с главным врачом больницы и даже снова с ним встретилась, однако так не получила почти никакой информации. Он согласился с ней, что больницы должны иметь возможность обсуждать с пациентами и их родными врачебные ошибки, посетовав на то, что закон этому препятствует. Нэнси только и удалось выяснить, что медсестры продолжали бороться за перевод Гленна в ожоговый центр на протяжении его ночного пребывания в палате интенсивной терапии. Это уже было хоть что-то, однако никаких других подробностей ей не сообщили. Мелисса была убеждена, что главный врач предложил помочь с изменением законодательства, чтобы лишь потянуть время. Какой изобретательный способ избавиться от надоедливых родственников – отправить менять закон штата. Это займет их на несколько лет.
Тем не менее Мелиссу и ее мать это не остановило. Если для того, чтобы пробить стену молчания, нужно было изменить закон, то так тому и было быть. Ближе к концу того года они занялись разработкой своего первого законопроекта, обязывающего больницы делиться информацией о серьезных врачебных ошибках с пациентами и их родными. Они не хотели, чтобы он просто давал медучреждением разрешение разговаривать с больными и их родственниками – нужно, чтобы больницы были обязаны предоставлять информацию. Главный врач организовал встречу с представителем штата, который согласился вынести этот законопроект на рассмотрение.
Главврач не сообщал информацию о погибшем пациенте его родственникам, прикрываясь законом штата. Тогда они пошли менять закон.
Тем временем, поскольку никакой дополнительной информации из больницы не поступало, Нэнси подала официальную жалобу в Канзасский медицинский совет (лицензирующий орган штата), а также в Канзасский фонд медицинского обслуживания (программа повышения качества, утвержденная Medicare).
Три месяца спустя второе учреждение прислало ответное письмо, в котором говорилось: «Было установлено, что оказанная вашему мужу медицинская помощь частично не соответствовала признанным стандартам». Только вот этим признанием в итоге и оказалась ограничена информация, которой поделились с Нэнси и Мелиссой. Никаких подробностей. Никаких выводов. И никаких действий.
Канзасский медицинский совет провел разбирательство. Это была самая многообещающая зацепка – полноценное медицинское расследование, касающееся оказанной Гленну помощи. Наконец-то будут получены хоть какие-то ответы, думали Мелисса и Нэнси. Только вот их проинформировали о том, что результаты будут доступны лишь в случае, если в итоге совет порекомендует принять дисциплинарные меры. В противном случае информация не будет подлежать разглашению.
Расследование заняло целый год. Мелисса и Нэнси таили слабую надежду, что будет проведен подробный анализ, и им наконец удастся выяснить, что именно произошло в ту единственную ночь, которую Гленн провел в местной больнице. После года ожидания разбирательство завершилось, и Нэнси получила следующий ответ: «Основываясь на рассмотренных дисциплинарной комиссией доказательствах и тщательном юридическом анализе в ходе расследования, публичные дисциплинарные меры не были санкционированы». И на этом все. Дело было закрыто.
Кто только не изучил подробности оказанной Гленну медицинской помощи: врачи, руководство больницы, лицензирующий орган штата, фонд повышения качества медицинской помощи Medicare. Казалось, единственными «лицами», не посвященными в подробности случившегося, были его родные.
На первом курсе аспирантуры Мелисса прослушала обязательные лекции о врачебных ошибках. Она помнит, какой неприятной ей показалась эта тема. «Не очень-то хотелось об этом думать», – призналась она. Как бы то ни было, вспоминая о них впоследствии, девушка осознала, что в образовательных целях все примеры были представлены лишь с точки зрения системы здравоохранения: врачей, медсестер, руководства больниц. Никогда не рассматривалось влияние ошибок на пациентов. Вся преподавательская, исследовательская и политическая деятельность, касавшаяся этой темы, исходила от стороны, совершавшей ошибки, а не той, которая от них страдала.
В рамках учебной программы Мелиссы – как и большинства других – ошибки преподносились в качестве проблем, требующих решения, упущений, которые нужно предотвратить. Это все, конечно, хорошо, однако врачебные ошибки никогда не представлялись с точки зрения ущерба, причиненного пациентам и их родным. Ни слова не говорилось о смерти и опустошении, разрушавших человеческие жизни. Не было ни намека на ту мучительную боль, которую испытывали теперь Мелисса и Нэнси.
Вспоминая себя на тех вступительных лекциях, Мелисса видит почти смехотворную невинность в том, как пренебрежительно она относилась к этим надоедливым обязательным темам. «Кто вообще захочет думать о врачебных ошибках? Мне и в голову не приходило, что я сама могу с ними столкнуться», – рассказала она мне.
Между тем теперь и ее матери предстояло принять трудное решение. По законам штата Канзас иски о врачебной халатности можно подавать лишь в течение двух лет с момента причинения вреда. Если они хотели подать в суд, то им следовало сделать это до истечения срока давности. Им трудно было представить менее желанную затею в своей жизни. Но что еще оставалось делать? Со смерти Гленна прошло почти два года, а они до сих пор понятия не имели о том, что произошло в ту первую ночь в больнице.
Чтобы подать иск о халатности, нужны силы и боевой настрой, которых явно недостает людям, скорбящим о смерти любимого человека. Другой возможности, однако, не предвиделось. «И нам повезло, – сказала Мелисса, полностью осознавая иронию этого слова, – потому что мы смогли продемонстрировать, что был причинен вред, что со стороны больницы имела место халатность и что она и стала причиной нанесенного ущерба». А поскольку исход был достаточно чудовищным – смерть, – то случай получил заветный статус экономически целесообразного. Мелисса и Нэнси знали, что подавляющее большинство людей, пострадавших от врачебной ошибки, не могли обратиться в суд, так как их ситуации не удовлетворяли всем критериям.
Чего они не знали, так это того, насколько болезненным и изнурительным будет судебный процесс. После того как Нэнси решила подать иск – незадолго до истечения срока давности, – пришлось ждать долгие 10 месяцев, прежде чем можно было начать досудебное получение показаний под присягой. А когда этот процесс начался, он растянулся еще на 10 месяцев, в течение которых под присягой дали показания Нэнси с Мелиссой, брат Мелиссы, два друга семьи, а также четыре медсестры, три врача, помощник врача, администратор больницы и пять свидетелей-экспертов.
Сказать, что это было изнурительно, – значит преуменьшить. Нэнси свидетельствовала целый восьмичасовой рабочий день. Равно как и Мелисса. Некоторые из заданных вопросов казались бессмысленными и повторяющимися. Когда девушка подсчитала, сколько страниц в результате получилось, она обратила внимание, что показания, которые дала она и ее мать, были в два раза длиннее, чем у врачей и медсестер. Они сравнялись по объему с показаниями свидетелей-экспертов и даже превысили их. Она была аспиранткой, а ее мать – учительницей начальных классов, и никто из них не принимал участия в оказании медицинской помощи Гленну и уж точно ничего в этом не смыслил, так что было как минимум странным, что у больничных юристов оказалось к ним столько вопросов. Мелисса решила, что это было стратегическим нападением, с помощью которого они хотели их измотать, а может, даже наказать за подачу иска, не говоря уже об удачном способе набрать побольше оплачиваемых часов.
Потребовалось еще почти два года – вдобавок к тем двум, которые Мелисса и Нэнси уже потратили на тщетные попытки получить какую-либо информацию, – однако в итоге дело было доведено до конца без обращения в суд. Мелисса и Нэнси не имеют право обсуждать условия соглашения сторон, однако в ходе процесса они наконец выяснили, что случилось с Гленном в ту злосчастную ночь в местной больнице.
Они уже знали о самой первой допущенной ошибке, заключавшейся в том, что Гленна сразу же не перевели в ожоговый центр. Второй серьезный просчет был связан с поддержанием водного баланса. Врач из ожогового центра был отчасти прав по поводу того, что Гленн получил недостаточно жидкости, однако все оказалось куда сложнее. Пациент получил не тот тип кровезамещающего раствора, в неправильном количестве, а также в неподходящие моменты времени.
Пострадавшим от ожогов рекомендуется переливать жидкость, известную как Рингера лактат, однако Гленн получил раствор декстрозы. В результате подскочил уровень сахара в крови, с которым в ожоговом центре пришлось бороться с помощью инсулина. Между тем более серьезная ошибка в поддержании водного баланса заключалась в том, что в первую ночь скорость внутривенного вливания была подобрана некорректно. Пациентам с сильным обезвоживанием так и хочется дать много жидкости как можно быстрее. Однако, по правилам, с пострадавшими от ожогов в первые часы после поступления необходимо соблюдать максимальную осторожность, так как из-за воспалительной реакции организма на повреждения кровеносные сосуды чрезвычайно проницаемы.