Как описывала ранее, в России таким «карательным» органом выступает страховая компания. ТФОМС проверяет от одного до двух раз в год, в том числе по жалобе пациента.
Также пациент вправе обратиться с жалобой в органы Роспотребназора и Росздравнадзора, после чего в медицинскую организацию придет внеплановая проверка.
Если ошибка, с которой вы столкнулись, связана с каким-то отдельным врачом, медсестрой или любым другим работником здравоохранения, вы можете подать жалобу в совет штата по соответствующей профессии. Медики, уличенные в халатности, могут быть привлечены к дисциплинарной ответственности или – в крайнем случае – лишены лицензии.
КОММЕНТАРИЙ ЮРИСТА РФ
В России ответственность за врачебные ошибки лежит прежде всего на медицинской организации. Если речь идет о моральной или материальной компенсации, выплачивать будет именно она. На врача могут наложить дисциплинарную ответственность в виде выговора или лишения стимулирующих выплат.
Лицензия в РФ также дается не врачу, а медицинской организации, поэтому отозвать или приостановить ее действие до 90 суток можно только по решению суда.
Если речь идет об уголовной ответственности, то здесь может быть и персональная ответственность врача.
Перечень других организаций, в которые вы можете обратиться, приведен на сайте Национального фонда безопасности пациентов. Кроме того, существует множество региональных органов по защите пациентов – вроде того, в который вступил Питер Малленикс.
КОММЕНТАРИЙ ЮРИСТА РФ
В России существует достаточно много пациентских организаций. Например, Всероссийский союз общественных объединений пациентов.
Но что, если ничего из этого не поможет? Следует ли нанимать адвоката? Хотя в телесериалах все и выглядит проще простого, судебная система не для слабонервных. Если вам не посчастливилось и вы не живете в скандинавских странах, то следует подготовиться к многолетней тяжбе. Кроме того, следует помнить, что подавляющее большинство «неблагоприятных событий» не подойдут для судебного разбирательства. Нужно быть в состоянии доказать, что оказанная медицинская помощь была некачественной и что она стала причиной причиненного вам вреда. Кроме того, ущерб должен быть достаточно серьезным, чтобы повлечь за собой значительные финансовые потери (такие как тяжелая инвалидность, потеря жизни или огромные медицинские счета). В противном случае полученная компенсация попросту не покроет судебные издержки. Суд помогает лишь крошечной доли всех пострадавших пациентов.
Как узнали Тара, Мелисса и Нэнси, разобраться с врачебной ошибкой не бывает легко. Хотя на бумаге необходимые действия и кажутся понятными, в реальности все происходит слишком медленно, мучительно и редко приносит удовлетворение. Но даже если вам и удастся добиться признания, благодарности, а иногда и финансовой компенсации, ничего уже не справить. Причиненный физический и эмоциональный ущерб зачастую, к сожалению, необратим. За это мы, медики, должны взять на себя ответственность. Мы не можем отрицать тот факт, что наши услуги иногда могут причинять вред. Наш долг – сделать все возможное, чтобы свести причиняемый вред к минимуму, а лучше и вовсе его избежать. Если же что-то все равно идет не по плану, пациенты заслуживают полной откровенности.
17Как все исправить?
Большая часть этой книги посвящена двум исключительно трагическим случаям. Джей и Гленн испытали на себе несовершенства современной системы здравоохранения в ее самом неприглядном свете. Я выбрала именно их истории, потому что из них можно извлечь очень много уроков (и конечно же, из-за огромного великодушия их родных, разрешивших мне о них рассказать).
Вместе с тем в каком-то смысле истории Джея и Гленна являются нетипичными проявлениями врачебных ошибок. Во-первых, они представляют собой самый катастрофичный исход подобных случаев, в то время как большинство – хотя бороться с ними не менее важно – не причиняют вреда подобных масштабов. Не совсем обычными эти случаи делает и то, насколько неадекватная медицинская помощь была оказана мужчинам. По правде говоря, мне так и не удалось опросить медиков, участвовавших в уходе за этими двумя пациентами, и я не была посвящена во все подробности медицинской документации или условий заключенных соглашений. Тем не менее, судя по информации, которую мне удалось собрать, будучи человеком со стороны (а также по результатам анализа этих случаев вместе со специалистами), я могу сказать, что некоторые аспекты диагностики и лечения этих двух тяжелых медицинских состояний – сепсиса и ожогов – кажутся мне чрезвычайно недобросовестными. Нельзя использовать официальный термин «врачебная халатность» – опять-таки, я ознакомилась с этими случаями лишь с позиции пациентов и их родных, – однако оказанная обоим пациентам медицинская помощь оставляла желать много лучшего.
Подобные случаи катастрофически неправильного лечения и кажущегося безразличия медицинского персонала как раз и попадают в новости, из-за чего у большинства людей складывается именно такое представление о врачебных ошибках. На деле же большинство просчетов совершают добросовестные и компетентные медицинские работники, которые душой болеют за пациентов. Эти врачи и медсестры неидеальны – это уж точно, – и многие из них стараются не так сильно, как могли бы или были бы должны. Тем не менее, когда они упускают что-то или каким-то образом причиняют вред больным, у них сердце разрывается на части от раскаяния.
Что типично в случаях Джея и Гленна, так это то, что врачебная ошибка редко бывает единичной. Губительный исход чаще всего становится результатом множества упущений, которые накапливаются, нарастая, словно снежный ком. А лучше всего эти случаи, на мой взгляд, демонстрируют то, что трагедии обычно становятся результатом сочетания конкретных вещей, для которых можно составить чек-лист (таких как решение о необходимости извлечь катетер или перевода в ожоговый центр), и более абстрактных качеств, таких как клиническое мышление, умение признавать ограниченность своих знаний, эффективное взаимодействие, а также готовность взять ситуацию в свои руки.
В стремлении сделать медицинскую систему более безопасной для пациентов, нам следует учитывать оба аспекта. Более абстрактные качества развить тяжелее всего. Этого можно добиться лишь собственным примером, демонстрируя их на практике и требуя такого же поведения от коллег. К конкретным вещам в организационном плане подойти проще, и именно на них большинство медицинских организаций сосредоточивают усилия. Тем не менее нельзя завалить персонал 3478 чек-листами – хотя в некоторых больницах подобные попытки определенно предпринимаются. Нам необходимо перестроить всю систему так, чтобы людям было труднее допускать ошибки.
В современном мире многие вещи разрабатываются с учетом человеческого фактора – особенностей взаимодействия людей с машинами, которые изучает инженерная психология. Самый простой пример – это кухонный комбайн, который есть почти у каждого. Вращающиеся лезвия запросто могли бы отрубить пальцы человеку, решившему попробовать, скажем, цветную капусту, в процессе ее измельчения. Учитывая принципы инженерной психологии – так называемое инженерно-психологическое проектирование, – была создана система, в которой мотор не запускается без закрытой сверху крышки. Таким образом, если ваш мозг вдруг впадет в беспамятство от запаха цветной капусты и не сможет сдержать позыва отведать ее соблазнительные соцветия, то сработает «защита от дурака» и комбайн отключится, как только вы откроете емкость.
Я уже приводила похожий пример в этой книге – про анестезиологов, которые больше не могут перепутать азот с кислородом в операционной, так как теперь для этих газов используются разные трубки и отверстия. В системе здравоохранения полно подобных возможностей для совершенствования, чтобы помочь избежать людям каких-то ошибок. Жаль, что зачастую они обнаруживаются лишь после какой-то трагедии.
Гепарин – мощный антикоагулянт, используемый для лечения тромбозов. В разбавленном виде он также применяется для промывания катетеров и капельниц, чтобы предотвратить закупоривание тонких трубок, по которым подаются лекарства. В 2006 году шестерым недоношенным младенцам в Индии случайно промыли катетеры более концентрированным раствором гепарина. Трое из них погибли.
Изучив допущенную ошибку, в больнице обратили внимание, что разбавленный и концентрированный гепарин поставляется в ампулах одинакового размера и, чтобы их различить, нужно прищуриться и прочитать мелкий текст на этикетке. Производитель выпустил предупреждение об опасности и изменил маркировку так, чтобы ампулы было проще отличить. К сожалению, не во всех больницах были изъяты старые ампулы, и спустя год в Калифорнии еще трое младенцев случайно получили дозу концентрированного гепарина. К счастью, никто из них не умер, однако этот случай продемонстрировал, насколько тщательно все нужно продумывать при инженерно-психологическом проектировании 1. Больницам пришлось предпринять кардинальные меры – в том числе попросту изъять из общих отделений ампулы с концентрированным гепарином. А еще они перешли на предварительно заполненные шприцы разного объема.
Обычно в новости попадают самые страшные случаи врачебных ошибок или безразличия медперсонала. Но это не значит, что все ошибки именно такие! Многих мы даже не замечаем.
Есть и другие способы применения инженерно-психологического проектирования для борьбы с врачебными ошибками – например, определенные архитектурные решения в больницах и поликлиниках. Мы уже с вами знаем, что мытье рук является самым важным инструментом инфекционного контроля, однако размещение раковин зачастую оказывается неудобным, так как прежде всего определяется расположением трубопровода. Таким образом, инженерные системы в больницах можно проектировать так, чтобы раковины располагались ближе к пациентам и медикам было проще ими пользоваться. С другой стороны, неграмотное размещение может превратить сами раковины в источники заразы. Так, например, если вода в них хлещет прямиком в канализационную трубу сомнительной частоты, то эти брызги могут привести к вспышке внутрибольничной инфекции, что уже неоднократно случалось.