– Мы никуда не едем, – не отрываясь от картины за окном, просто сказал я.
– Но как же… – не договорил Алексеич.
Он отражался в стекле и ждал, опустив голову, что я отвечу.
– Я её нашёл. Всё хорошо.
– Никит, а…
Знал я, что отец часто, уезжая, просил приглядывать за мной, чтобы я не наделал глупостей. Иногда Алексеич разговаривал со мной, когда мне было ещё лет тринадцать и я оставался совсем один в доме. Отец боялся, что у меня съедет крыша. Мы же непонятные подростки, можем сделать что-то такое, отчего родители будут чувствовать вину и стыд.
Но те дни давно ушли, так что особенно обсуждать нам теперь было нечего.
– Вы свободны, – остановил его я, всматриваясь в тревожный взгляд охранника. – Да, и… этого парня оставьте, только скажите, чтобы не забывался.
– Хорошо.
Может быть, всё это казалось странным, не зря же он кинул быстрый взгляд на домработницу, которая так же быстро пожала плечами в ответ, но мне было всё равно. Передо мной распахивала двери липкая пустота, отпустившая на короткий срок своего заключённого, будто смеясь над его радостью от освобождения, и опять заполучившая его назад – сло́мленного и слабого.
– Я приготовила завтрак, – будто оправдываясь, сказала домработница.
– Спасибо, выпью кофе.
– Никита, давай хотя бы тост сделаю с сыром? – вкрадчиво спросила Галина Петровна.
– Хорошо, – ответил я, усаживаясь на высокий стул у островка в центре кухни.
Есть не хотелось и кофе – тоже, всё будто замерло, застыло. Лишь память услужливо подкидывала картинки начала учебного года, где Вика вот так же давала мне под дых своим холодным безразличием.
Не знаю, что на меня тогда нашло, почему я вдруг решил, что имею право её поцеловать, да и вообще… Наверное, во всём был виноват адреналин, бурливший в крови после выступления перед большой и незнакомой аудиторией. И оглушающие продолжительные овации. А может, она с улыбкой на губах, счастливая, что я редко наблюдал, пока мы репетировали номер.
Всё это меня как-то встряхнуло, заставило оглядеться вокруг. Посмотреть на дождь, каплями собиравшийся в лужи, круги от каждой дождинки, брызги от автобусов и машин, разноцветные зонты прохожих, влажность осеннего воздуха и девушку, которая всё время говорила, что я молодец, сыграл без ошибок, что отлично играю вообще.
И я подумал, что самый классный способ разделить эту радость с ней – поцелуй. Просто взять и поцеловать её немного полные яркие губы, которые она перед выступлением так яростно кусала, волнуясь. Но она вздрогнула, как от удара, когда я прикоснулся к ней, и убежала в дождь. Даже ливень не смог её удержать.
Оставалось лишь мысленно надавать себе по щекам и назавтра же пойти к ней объясняться. Сказать, что это всё на эмоциях, что не собираюсь ничего такого больше делать и пугать её. Надеялся, что прокатит, потому что я обещал её сестре. Хорошо же я собирался присматривать за Гончаровой-младшей. Конечно, если что, я бы сказал её сестре, что старался быть рядом, но выглядело бы это глупо.
Ждать следующего дня оказалось тошно и долго. Но я решил подойти и сразу расставить всё по местам, извиниться и всё такое, но она смогла меня удивить. И не только удивить, а просто взбесить.
Не успел я войти в школу, как увидел их, стоящих у стены недалеко от стенда с наградами учеников. Вика прислонилась спиной к стене и крутила прядь волос, а рядом, делано усмехаясь, опираясь о стену плечом, стоял Репин. Он, как обычно, нагло подкатывал, используя свои тупые шуточки, от которых девочки в школе теряли дар речи, краснели и готовы были растечься лужей. Но Вика вдруг рассмеялась, потом посмотрела на меня и с улыбкой вернулась к разговору с Матвеем, ухмыляясь и совершенно не теряясь рядом с парнем.
Я резко свернул к раздевалке и, не оборачиваясь, двинул дальше.
– Ник, чё там новенькая? Как выступление? – Гарик нагнал меня и пихнул кулаком в плечо.
Я промолчал, но после недолгой паузы ответил:
– Всё нормально.
Друг нахмурился, чему-то улыбнулся и внезапно напел:
– Несмотря на милое личико, грудь «единичка», грудь «единичка»…
Я хохотнул, а он продолжил:
– Или всё-таки «забирай меня скорей, увози за сто морей…»18
– И получишь восемь лет, восемнадцати ей нет, – закончил я его утреннюю распевку, в ответ Гарик просто заржал.
– Кого это останавливает? – заметил он, когда мы оказались у двери в класс.
– Никого, и зря, – отозвался я, отмечая про себя, что вот и ещё один повод поговорить с Викой, хотя бы попытаться объяснить ей, что за человек Репин.
Про игру, конечно, говорить я не собирался. Её сестра работала в школе и могла – я точно знал, что она могла, если что-то узнает, – поделиться этими знаниями с другими учителями. Никто из взрослых однозначно не должен был знать о том, как их детки иногда развлекались и к чему это может привести.
Всю алгебру я решал не примеры, а уравнение с неизвестными. И по-любому выходило, что себя я должен буду привести к зеро. Опять.
– Между вами что-то произошло? – зашептал Гарик рядом.
– Что? – не понял я.
– Ты сейчас дыру у неё в затылке проделаешь взглядом. Или это гипноз? – Он беззлобно хохотнул.
– Всё сложно.
Именно так всё и было, потому что никто не мог сказать правду, никто не хотел быть замешанным во всём этом. И уж тем более никто из них не хотел вспоминать то, что произошло весной. Проще было уйти в сторону и позволить мне взять всю вину на себя. И в этот раз получалось примерно то же самое. Только теперь я хотел остановить их.
Решение подойти к ней на перемене перед географией казалось мне правильным, но, выскочив следом за Викой из класса, я не успел её догнать – меня перехватила Скворцова, от которой не так просто отделаться.
– Никит, подожди, – она потянула меня за рукав пиджака.
– Мил, я тороплюсь, – попытался отмазаться я.
– И куда же ты так спешишь, что нет времени поболтать с любимой подругой?
Я закатил глаза. Когда она так начинала говорить, то ничего хорошего ждать не стоило. К тому же мы и правда давно не болтали, а уж тем более…
Дружили мы давно. Когда нам было лет по пять, наши мамы отправили нас на бальные танцы, как бы это стрёмно ни звучало. Но когда ты сам ещё не умеешь соображать, а из тебя хотят вырастить прекрасного послушного ребёнка, то ты выполняешь всё, что просит мама, чтобы не расстраивать её. Маме нравилось меня водить туда, повторять движения дома и потом шить красивые костюмчики, болеть на соревнованиях. Мы терпели это вместе с Милкой, она выполняла роль партнёрши на отлично, и пару раз мы даже занимали призовые места на городских соревнованиях, пока нам не исполнилось по двенадцать. Тогда мамы не стало, и всё изменилось.
Тогда Скворцовой нашли другого партнёра, а мне – другую секцию. Только общаться мы не перестали, дружили в школе. А после того как распалась их пара с Малаховым, года полтора назад, наша дружба вышла на новый уровень. Не помню, когда точно, на какой из вечеринок это всё закрутилось. Просто мы проснулись у меня в постели голые. С того дня нам неплохо удавалось совмещать дружбу и постель. Никаких обязательств, никаких оправданий – так предложила сама Мила. Только вот я не знал тогда, что каждая девушка всё равно в душе надеется на что-то большее.
– Я… просто… поговорить надо было. Ладно. Что ты хотела?
Мы остановились посреди коридора, и ученики обходили нас, спеша по своим делам. Я всё ещё надеялся, что смогу успеть найти Вику в «аквариуме».
– Слушай, – она чуть понизила голос, – у вас там всё, репетиции закончены?
– Да. Вроде бы концертов больше не будет, – нетерпеливо ответил я.
– Тогда, может быть, заедешь вечером к нам?
– Зачем? – вопрос вылетел прежде, чем я успел сообразить, о чём она.
Скворцова насупилась, сложив руки на груди. Знал я этот её взгляд, после которого сыпалась фигова туча обвинений во всех смертных грехах, поэтому стоило тут же согласиться с ней или сделать то, что она просит.
– Послушай, Мил… – начал я.
– Что, запал на новенькую? Или это стратегия такая? – съязвила подруга.
– Стратегия, – ухватился я за слово.
– А я думала всё: репетиции закончились – временно свободен.
– Я свободен, точнее… Мил, как ты себе это видишь? Я вроде бы пытаюсь понравиться девушке, а сам еду к другой.
– Раньше тебя это не останавливало, – напомнила она. И было всегда именно так.
– Просто ставки в этот раз выше, – попытался отмазаться я.
– Да, конечно, – усмехнулась она. – Смешно, Ник, сначала бьёшь себя в грудь и не хочешь участвовать, а теперь собираешься от сладенького отказаться ради игры.
Выглядело это действительно так, как она описывала, и оправдаться в такой ситуации мне не удалось бы. Со стороны казалось, что я хочу просто выиграть у Репина. Но на самом деле я просто хотел вывести из игры Вику. И если бы мы просто начали встречаться, я бы смог её защитить, а игра распалась, ещё не начавшись. Вот если бы я уломал Гончарову ещё во время репетиции… Или она бы запала на меня сразу… но она испугалась поцелуя.
Я должен был выиграть, чтобы защитить её от слухов.
– Всё изменилось.
– Она тебе нравится.
И это был не вопрос. Мила надула губы, рассматривая меня, пытаясь поймать взгляд, и я позволил ей это.
– Смотри не заиграйся, как в прошлый раз.
На этих словах она резко развернулась, так что скрипнула подошва кед, и пошла по коридору на следующий урок, не оборачиваясь, собирая лишь восхищённые взгляды всяких придурков. А мне пришлось сначала привести дыхание в норму, отвлечься и не думать о том, что случилось с Машей Соловьёвой. И если раньше мне казалось, что всё скоро забудется, как обычно происходило, то почему-то именно в этот раз никто не хотел ничего забывать.
Конечно, это была не просто расстроенная девочка, о которой ходили сплетни и про которую писали гадости на асфальте и в социальных сетях. Этой девочки не было в живых. Только вот никто не знал реальной причины её поступка, а я, к сожалению, знал всё.