Медведь весил килограммов пять, но было не очень тяжело. Только неудобно держать в руках, потому что моих рук еле хватало, чтобы обхватить эти мягкие бока. Я чувствовала себя странно с таким подарком, а тут ещё сестра, которая зачем-то спустилась на первый этаж, недовольно рассматривала меня и медведя.
– Что это? – обратилась она ко мне, тыкая пальцем в плюшевую игрушку.
– Мишка, – сказала я очевидное.
– Что происходит? Что? Я спрашиваю!
Мы стояли в конце коридора, недалеко от кабинета директора, сестра увела меня из толпы, злясь и нервничая.
– Просто парни…
Я не успела договорить.
– Вика, надо думать об уроках и оценках. Мама бы точно не обрадовалась, если бы узнала, что ты только и делаешь, что ищешь новые приключения на свою задницу. Парни…
– Я их не ищу, – взвилась я в ответ. – Они сами.
– Все у тебя сами.
– Но…
– Поговорим об этом дома. Иди на урок.
И оставила меня одну, вышагивая на каблуках к лестнице. Кажется, она опять хотела сказать, что я неподходящая сестра, которую стоило оставить на попечение приюта. Но не сказала, сдержалась и просто ушла.
Медведь радовал меня весь день и веселил всех. Кто-то подходил на перемене, пока я перебиралась от кабинета к кабинету, трепал его за лапу или гладил по огромной голове, кто-то дёргал за ухо или просто улыбался мне. Не радовал он только одного человека, взгляд которого я ловила на себе, когда оборачивалась на уроке. Иногда он тут же отворачивался, а иногда просто серьёзно смотрел в ответ.
В конце последнего урока я забрала мишку со стула за последней партой, и из него вылетела записка.
«Плюшевый медведь не сделает мир лучше».
Я скомкала её, собираясь выкинуть в урну возле двери, но тут же раздумала, положив бумажку в карман рюкзака. В груди тревожно кольнуло, но мне не хотелось портить себе настроение мыслями о плохом, я решила быть всем известной Скарлетт О’Хара и подумать об этом завтра.
Зато плюшевый медведь продолжал создавать хорошее настроение даже после школы, в машине сестры. Он сидел за водительским сиденьем, но свалился, когда нас остановили гаишники. Младший лейтенант какой-то там попросил Настю предъявить документы.
– Почему у вас не пристёгнут ребёнок? – спросил он, когда сестра протянула ему права через открытое окно.
– Ребёнок? – не поняла она и повернулась ко мне.
Я же в этот момент отвернулась, чтобы не рассмеяться.
– У нас нет ребёнка, – серьёзно возразила она. – На заднем сиденье у нас медведь.
– Какой ещё медведь? – не понял полицейский, просунув голову в окно.
Настя, кажется, тоже была готова не просто рассмеяться, а заржать в голос, от всей души.
– А, медведь, – недоверчиво уточнил он, поняв, что выглядит это очень комично. – Тоже бы его пристегнули, а то мотается у вас там. Мешает, так сказать, обзору.
– Хорошо, – ответила сестра.
И я видела, как она закусила щеку, стараясь сдержать эмоции. Настя вышла из машины, забрала у лейтенанта свои документы и, открыв заднюю дверь, пристегнула мишку ремнём безопасности.
Полицейский отдал честь и направился ловить других злостных нарушителей, размахивая полосатой палочкой.
Не успела она вернуться за руль и выехать на дорогу, как я, не удержавшись, фыркнула, а потом и вовсе рассмеялась в голос. Сестра поддержала меня, и пока мы стояли на светофоре, не могли остановиться и ржали, словно давно нас так никто не смешил. Наверное, так и было, потому что со времени смерти мамы нас мало что могло так сильно развеселить.
– Прости меня, – тут же сказала я, когда мы поехали дальше.
Не знаю, почему я это сказала, может быть, почувствовала наконец, что этот человек рядом со мной в машине понимает меня.
– За что? – всё ещё улыбаясь, спросила она.
– За Макса, за всё…
Она опять остановилась на красный свет и переместила ладонь с руля на мои руки, которые я держала на коленях и нервно теребила ногтями заусеницы на пальцах.
– Знаешь, я больше разозлилась на тебя. Конечно, я понимаю, ты ещё столько раз будешь совершать ошибки, набивать шишки и, возможно, извиняться. Но просто в следующий раз думай перед тем, как что-то сделать.
– Может быть, я хотела, чтобы ты тоже перестала быть скалой, а поняла, что такое боль, – возразила я.
Настя вздохнула, повернулась, улыбнулась и вернулась к вождению автомобиля. Её руки крепко сжимали руль, но поза оставалась расслабленной, сестра вовсе не злилась.
– Пройдёт ещё немало времени, прежде чем ты поймёшь, что мир вовсе не настроен против тебя. Он не заставляет тебя не доверять всем вокруг, бороться с ветряными мельницами и защищаться. Мир идёт с тобой за руку, просто всё зависит от тебя.
– Я не понимаю.
Машина резко повернула, прижав меня к стеклу, потом ещё раз, и мы оказались возле нашего дома. Настя молчала, сосредоточенно пытаясь припарковать свою «тойоту» между двух огромных внедорожников. Когда мы остановились, она повернулась ко мне и обняла.
– Я люблю тебя, глупышка. Даже если всю жизнь тебе казалось, что я вредная стерва, которая тебя только поддевает. И сейчас люблю ещё больше, потому что только мы и есть друг у друга.
Я предостерегающе хлюпнула, но сестра не выпустила меня из объятий, а только сильнее прижала к себе.
– Всё хорошо. Мы все совершаем ошибки. И знаешь, возможно, ты помогла мне избежать одной из них. Макс, конечно, неплохой, но он ещё ребёнок, который не любит и не хочет брать ответственность за поступки. Он и рассказал всё только потому, что боялся отвечать за то, что натворил.
– Прости…
Я плакала и расслаблялась в её объятиях, чувствуя, как уходит тревожность, державшая меня стальной рукой всю эту неделю.
– И ты меня прости, – сказала Настя и поцеловала в щёку.
Потом отпустила, выдернула ключи и открыла дверь, пока я пыталась стереть слёзы со щёк.
– А теперь хватит плакать, давай забирай своё чудовище из машины и пойдём домой. Закажем сегодня пиццу, включим «Титаник» и поплачем лучше над фильмом.
– Угу, – согласилась я.
Это был любимый мамин фильм, и если мы садились его смотреть, значит, мама хотела забыть обо всех проблемах либо пыталась помирить нас с Настей. Я любила смотреть на молодого Лео, у которого в глазах светилось что-то бесшабашное и свободное, любила прекрасную Кейт, чувства которой с каждым просмотром казались мне всё ближе.
Но я не очень любила, когда меня отвлекали от вкусной пиццы и переживаний за героев, я просто обожала «Четыре сыра» и ненавидела, когда кто-то звонил в это время. Но телефон вибрировал несколько раз подряд, а когда я не взяла трубку, посыпались сообщения.
– Не-а, – сестра вырвала у меня из рук телефон, напоминая о правиле, которое мы придумали сами: никаких телефонов во время просмотра. – Телефон долой.
– Ну пожалуйста, – попросила я. – Я только отвечу и всё.
– Нет. Лучше скажи, что происходит?
– О чём ты? – насторожилась я.
– Давай завтра увидимся, – прочитала Настя последнее сообщение.
Я надулась, потому что меня ужасно бесило, когда кто-то читал мои сообщения. Отвернувшись к телевизору, я притянула к себе колени и стала смотреть на экран.
– Не молчи, Вик. Что происходит? Почему мальчики дарят тебе медведей и цветы?
– Просто хотят встречаться, а я нет, – решила ответить я, надевая привычную лживую маску, которая всегда спасала в таких разговорах. Всё равно сестра не поверит в правду.
– Или тебе нравится Андрей?
– Это допрос? – ответила я вопросом на вопрос.
– Нет, это просто разговор. Я переживаю за тебя. Не много ли мальчиков вокруг?
– Насть, скоро это пройдёт. Просто я новенькая, и всем интересно, кто я такая. Вот увидишь, после Нового года все переключатся.
– Главное, чтобы ты переключилась на уроки. Мама…
– Ну хватит! – не вытерпела я. – Я знаю, что сказала бы мама!
Вскочив, я прошла в кухню, где включила чайник, но возвращаться не собиралась. Вот так всегда происходило: только ты настроилась на нормальное общение, тебе пытаются залезть поглубже в душу и надавать кучу ненужных советов, которые тебе до фонаря.
Я и так знала, что всё время твердила мама: надо думать об учёбе, о хорошей работе и пытаться быть независимой.
«Сделай это для меня, – говорила она. – Это моё последнее желание».
Несправедливо просить от меня всего этого, несправедливо… И уж тем более несправедливо напоминать об этом каждый раз.
Сложив руки на груди, опираясь на стол пятой точкой, я думала о том, что раскопал Кравцов. О чём он мог узнать, что хотел рассказать лично?
– Ты мне дашь завтра рублей пятьсот? – обратилась я к Насте, встречаясь с ней взглядом, когда обернулась.
– Андрей не заплатит за тебя?
– Может, и заплатит, – ответила я. – Просто хочу выглядеть достойно, если что.
– Хорошо, – согласилась она.
И больше, кроме сонного «спокойной ночи», мы друг другу ничего и не сказали. Но до этого она вернула телефон, и мы с Кравцовым договорились встретиться в центре города днём.
Октябрь в этом году поражал дождями, которые, кажется, не заканчивались ни на минуту, лишь капли меняли размер. Иногда они хлестали крупными горошинами, а иногда мазали лицо влагой. Туманы, изморось, прилипшие на капоты машин влажные кленовые листья – всё это создавало атмосферу, в которой любимым занятием было сидеть в уютном кафе, пить ванильный раф и смотреть на тех, кто мокнет, спеша по своим делам за окном.
Андрей уже сидел на месте и махал мне рукой через стекло. Я улыбнулась и запрыгнула в тепло кофейни на одной из главных улиц города.
– Привет, – бодро сказал он, когда я подошла.
Он был одет в непривычную повседневную одежду – джинсы и свитер, который облегал его крепкую фигуру и широкие плечи.
– Привет-привет, – ответила я, наблюдая, как две симпатичные девушки надули губки, увидев, что Кравцов теперь не один.
Повесив на вешалку зонт и осеннюю парку, я села напротив него в мягкое кресло и схватилась за меню.